Через тернии к...

Я слышу своё имя, звуки доносятся как через вату, но, тем не менее, я уверен, что именно ты зовёшь меня. Судя по ощущениям, этот бой мог оказаться для меня последним. Глаз уже давно ничего не видел; он, как, впрочем, и большая часть моего лица, был залит кровью, да и сам я еле стою на ногах, держусь лишь из чувства собственного достоинства, желания всё-таки выжить, снова увидеть мать и, конечно же, тебя. Оглядываясь назад, часто задаюсь вопросом: может, именно поэтому ты меня и бросил. Я не мог покинуть арену, не сейчас, когда цель уже близка. Меня всегда считали отличным бойцом, но у любого бойца есть свой предел: у кого-то он больше, а кого-то можно нокаутировать и с одного удара, но неизменно одно: предел есть у всех. Очевидно я раскрыл и свой, хотя, я до сих пор стою на ногах, а значит, всё ещё можно изменить… Мой первый бой состоялся за несколько лет до тебя, тогда я был ещё школьником. Парень из переулка, я даже не знаю его имени, предложил лёгкий способ заработать денег… много денег. Тогда, будучи пацаном из трущоб, помахать кулаками и при этом заработать мне казалось чертовски привлекательным. Ты, наверное, думаешь, что я был наивным дураком, совсем не думающим о последствиях, но это не так, по крайней мере мне нравится думать, что школа трущоб научила меня не верить людям на слово; пожалуй, это умение не распространялось только на тебя. Зря? Нет, я всё равно убеждён, что доверить тебе своё сердце было лучшей из моих идей. Так вот, мой первый бой – я тебе никогда не рассказывал о нём, может, уже и не расскажу. Я был уверен в своей победе, в школьные годы мне часто приходилось драться с парнями намного старше меня. Мама подрабатывала в каком-то пабе по ночам, где постоянно ошивалась куча народа, надирающегося не столько до свинячьего визга, сколько до желания помахать кулаками. Несмотря на то, что она всегда была отгорожена от них стойкой, я очень волновался за мать, и потому её охрана всегда была моим основным занятием. Отца у меня не было: нет, он не сбежал, не бросил нас с мамой, как часто бывает в трущобах. Отец умер, когда мне было одиннадцать. Он был полицейским, чёрт возьми, я так гордился им! Когда, придя с работы, он одевал мне фуражку, я мечтал о том времени, когда вырасту и стану таким же храбрым полицейским, как и мой отец. Но одна пуля изменила всё, и мои мечты в том числе! Нам с мамой пришлось переехать в далеко не самый лучший район, где вместо пышно цветущего сада, который так любила мать, были лишь серые обшарпанные стены и грязь под ногами. Думаю, ты и представить не можешь, что когда-то у меня была такая жизнь. Всё меняется, тяжело оставаться прежним, когда денег едва хватает на скудный обед. Вместо спортивных кружков я шёл на подработки: на складе, на стройке, всюду, где брали детей. Мать ничего об этом не знала ровно до тех пор, пока я не принёс ей свой первый заработок. Как же она тогда плакала, плакала и беспрерывно шептала, как ей жаль… В тот миг я пообещал себе, что мы с мамой обязательно вернём себе наш домик в цветах. А для этого нужны деньги, много денег! Именно возможность быстрого заработка я преследовал, когда вышел на свой первый бой. Мой соперник оказался не просто старше меня, но и куда более опытным бойцом. Наверняка вся забава должна была заключаться в моём избиении. «Хлеба и зрелищ!» — извечный девиз человечества, какой же мир всё-таки жестокий. Но я оказался сильнее, а точнее хитрее, чем от меня ожидали. И вот, весь избитый, но с денежным конвертом в руках, я дополз домой. Первая победа – и снова слёзы мамы… Больно такое видеть, но видеть мать в этих трущобах было ещё больнее. После моей победы по правилам (как же забавно, что даже в таком месте есть свои правила) я становился членом их глупого клуба бойцов, на меня могли делать ставки, а от них зависит толщина моего конверта. Каждая новая победа давала шанс на то, что ставки будут расти, а вместе с ними и мой конверт. Месяц на залечивание ран – и снова на арену. Мать так и не привыкла к моему способу заработка, каждый раз она уговаривала меня остановиться, я обещал, что ещё пару боёв, и я брошу, но денег до заветной мечты всё ещё не хватало, а потому я шёл на новый бой. Помимо арены после школы я уходил работать на стройку. Не смотря ни на что учёба всегда давалась мне легко, так что я мог бы поступить и в колледж, как говорила мать, но на это я лишь отнекивался, мол, успею ещё, пока важнее подзаработать. Стройка же давала мне куда больше, чем лишние деньги, которые в общем лишними-то и не были, это была ещё и возможность поддерживать себя в форме, становиться сильнее и выносливее: отличный набор качеств для бойца. Сам себе я дал срок в пять лет. Пять лет арены, по моим расчётам, помогли бы собрать даже больше необходимой суммы, запас на колледж, как шутил я матери. Она не смирилась, но перестала ненавидеть мои деньги, и потому, когда на моём теле не было синяков, мы даже обсуждали, какие цветы она посадит в нашем новом саду. Как же я люблю свою мать; всё потерять и при этом остаться таким же хорошим человеком. Пожалуй, она была единственным человеком, для которого я просыпался по утрам… до встречи с тобой! …Так непривычно снова слышать твой голос, я так долго этого ждал. Кажется, что прошла вечность, на самом же деле — меньше полугода. Почему именно сейчас? Сегодня мой последний бой, независимо от его исхода. Он будет последним, именно такие условия этого поединка. Кажется, я пропустил ещё один удар, но всё ещё стою. Твой голос становится громче? Или я уже могу концентрироваться только на нём? — Остановись!.. Остановись! Сколько раз мне говорили это слово и ты, и мать. Если бы всё было так просто: решил остановиться и просто не пошёл больше на арену. Нет! Это совсем не так, здесь нельзя подать заявление на уход или не продлить контракт. Нет! Ты получаешь деньги за то, что продаёшь себя на столько, на сколько хотят люди сверху, рабовладельцы, иначе и не скажешь. Твоё мнение уже ничего не значит, ты продал себя, свою жизнь, а, значит, пока ты приносишь доход, тебя никто не отпустит. Это был мой единственный просчёт. Я также думал, что уйду с арены, как только мне того захочется, навсегда порвав со всем этим дерьмом! Идиот, всё намного сложнее. Сильных бойцов так просто не отпустят. Я слышал, что большинство уходит отсюда только вперёд ногами: печальный удел, он определённо мне не подходит, ведь у меня есть ты, пусть мы сейчас и не вместе, но я всё исправлю. Верь мне, как только я покончу с этим адом, я верну тебя, чего бы мне это ни стоило! А ещё я обещал маме стать юристом. Неожиданный выбор профессии для парня, работающего на стройке, а по ночам стоящего на арене, но именно такое решение я принял. Будь я юристом десять лет назад, я бы смог отстоять наш дом, маме бы не пришлось жить в этих чёртовых трущобах, я бы не стоял сейчас на арене, ты бы не бросил меня. Я всё ещё мечтал стать полицейским, пойти по стопам отца, но мне кажется, что я уже слишком грязный для этой профессии. Конечно, полным-полно продажных полицейских, большинство из них не ангелы, но для меня эта профессия всегда будет ассоциироваться с отцом, а теперь ещё и с тобой. Ты бы никогда не предал товарищей ради денег, не убил бы из прихоти, не пошёл бы на подлость ради власти. Это удел слабых людей, лишь сильные могут противостоять всей грязи окружающего мира. Пожалуй, единственным твоим грехом была любовь ко мне. Ведь ты же любил меня, правда? Ещё одной причиной для освобождения от арены была неспособность бойца сражаться, всё то, что практически приравнивало его к трупу: травмы внутренних органов, множество переломов, лишение конечностей или впадение в кому — и ты вне арены. Возможно, это звучит смешно, ты наверняка сочтёшь меня конченным идиотом, но я правда задумывался насчёт переломов: хорошо функционирующие руки не так нужны юристу, как бойцу. Но и здесь есть свои подводные камни. Дезертиров ведь также нигде не любят: никто не хочет терять прибыль из-за каких-то дворняжек, которым с чего-то захотелось стать людьми. Навредив себе, ты подставляешь и всё своё окружение: семью, друзей, любимых — всех, ради кого ты будешь сражаться дальше, ради счастья которых ты можешь жертвовать собой. Для меня таким человеком была лишь мать, но разве этого мало? На арене, когда ты побеждаешь, тебе бросают кусок мяса – для меня это были деньги, для кого-то новая доза наркоты. Нередкий случай для таких арен: подсадить на иглу бойца и заставить его драться лишь за новый яд в венах. Для наркоманов смерть — единственный способ уйти с арены. Я всегда боялся, что они захотят сделать зависимым и меня. Наверное, мне повезло, что такая участь меня миновала. Большинство бойцов подсаживали после проигрышей; когда ты лежишь на носилках и чувствуешь боль каждой клеточкой тела, очень тяжело удержаться от соблазна хоть на пару минут избавиться от боли, улететь в другой мир и забыть обо всём. Откуда я знаю об этом? Возможно, потому что я уже пять лет на арене, а непобедимых, как известно, не бывает. Последние годы я такого не ощущал, я был почти что звездой нашей арены – конечно, я не горжусь этим, но у меня была цель, и я к ней упорно шёл, а для её достижения я должен был побеждать. Ещё одной вещью, которой я всегда боялся как огня, хотя нет, даже больше, были бои насмерть. Для отупевших от толщины кошельков богатеев, которые в общем и составляли нашу аудиторию, смерть на арене казалась наиболее зрелищным моментом программы. Нет, я меньше боялся умереть, чем убить. Во всех боях я бил так, чтобы лишь нокаутировать соперника: никаких переломов и оружия на арене — это было моим основным правилом. Мне казалось, что если я убью другого бойца, то уже никогда не смогу вернуться к нормальной жизни, никогда не смогу посмотреть матери в глаза или обнять тебя, я буду просто недостоин этого. К счастью, такие бои меня миновали: они устраивались не так часто, когда у нас появлялись провинившиеся, в большинстве случаев это и были те самые дезертиры. Изредка на арену выпускали должников, после первого взгляда на которых можно было сказать, что они больше не жильцы. Этот бой был их последним шансом на спасение… стоит ли говорить, что на моей памяти ни один провинившийся так и не спасся? Такие бои получались наиболее жестокими, и не только из-за обязательного присутствия трупа в конце сражения. Если дать человеку последний шанс, шанс вернуться к нормальной жизни, он будет цепляться за него до конца. Убить другого — человек в отчаянии способен переступить через все рамки дозволенного. Как бы я ни боялся таких боёв, это был третий и последний из вариантов обрести свободу. О нём я узнал ещё на втором году своей жизни на арене, но упорно пытался найти и другие лазейки. Можно сдаться в полицию, но этот вариант также приравнивался к смерти, ведь ты подставляешь всю арену. Все под угрозой, а значит, даже за решёткой готовься к смерти, никакие власти тебя не спасут. Ты ведь тоже об этом знал? Я помню, как ты предлагал мне помощь – это бы подставило под удар и тебя, к такому я не был готов. Это была наша первая и единственная ссора. Даже когда ты ушёл от меня, мы не ругались, ты ушёл без объяснений, да и что тут объяснять: ты полицейский, а я подпольный боец. Ты был лучом света в моей слишком мрачной, чтобы считаться нормальной, жизни. Наверное, для тебя было бы лучше никогда не встречать меня, не знать о моём существовании и уж, тем более, никогда не влюбляться в такого, как я, но для меня эти дни, дни, что ты был рядом, остались самими лучшими воспоминаниями. Всё те же сомнительные правила клуба давали нам полную конфиденциальность. Правило для наивных юнцов: никто не узнает, а, значит, и бояться нечего. Капу в зубы — и на ринг, подумаешь, пара синяков или фингал. Но тем не менее, если ты сможешь уйти, твоя жизнь не будет запятнана, по крайней мере в глазах общественности и властей. Сейчас для них я тоже обычный парень, который, возможно, чуть чаще дерётся в барах по вечерам и потому иногда не приходит на работу. Только мать знала о моих боях. А с некоторых пор и ты. Когда мы встретились с тобой впервые, я тоже был обычным парнем. Наверное, это был один из лучших дней в моей жизни. Прошла лишь пара дней после боя, он был весьма удачным, на моём лице не осталось даже царапин, не говоря уже о частых фингалах и синяках. Мама была очень счастлива в такие дни, а сегодня причин для счастья куда больше. Также, как и беда, счастье не ходит в одиночку! Этот день с самого утра стал особенным для моей семьи. Маму повысили на основной работе, и теперь она могла оставить свою подработку; мне кажется, что я был даже счастливее от этой новости, чем сама мать. В тот день у нас был огромный торт на столе, а на полу появилась кадка с гортензией — мой подарок маме в наш будущий сад, в нашу будущую жизнь. А ещё произошло то, чего я ожидать никак не мог. Уж не знаю, почему именно мне, может, как самому молодому из коллектива, а может, никто больше не согласился, но на работе мне достался билет на какую-то вечеринку. Думаю, с моим образом жизни понятно, что завсегдатаем таких мероприятий я не являлся. Я даже не могу представить, откуда этот билет мог взяться у нас на стройке, может, благотворительность к ущербным, а может, мы должны стать главным номером программы, так сказать, «мальчиками для битья» — выступая на арене я не мог представить, что к людям из трущоб может быть другое отношение. Я думал выбросить билет, как только приду домой, но от новости о предстоящей вечеринке мать так светилась, причитая, какой я у неё красивый и не обязан сидеть всё свободное время взаперти. Наглая ложь, но, видя, как мама счастлива, я был готов пойти хоть на другой конец света, не то что слушать дифирамбы в свою честь. Немного омрачило этот день лишь просматривание моего гардероба. О да, это то ещё зрелище! Потёртые робы, выдаваемые на стройке, не менее потрёпанные домашние шорты и майки — это была ровно половина моего гардероба, оставался лишь минимум на сходить в магазин и дойти до злосчастной арены. Не очень много, а тем более ничего подходящего для вечеринки. Я ничего не покупал исходя чисто из практических целей: нечего тратить деньги на всякую ерунду, тем более, когда они достаются таким трудом. Ну что ж, голым, насколько ты помнишь, я всё-таки не пришёл, но кроме белья и кед вся одежда была буквально с чужого плеча. Помню, долго смеялся, когда мать притащила модные потёртые джинсы соседа: мои, вон, уже естественным путём протёрлись, платить ещё за дырявые штаны. А назавтра решил, что они счастливые, и купил такие же, чтобы вернуть, оставив соседские джинсы себе. Что ж, сказать, что мне было приятно туда идти, определённо нельзя. Вечеринка мне представлялась логовом гиен, где каждый стремится показать себя в лучшем свете или, более точно, выпендриться посильнее, желательно унизив при этом парочку неудачников. Я был хорошо осведомлён о подноготной нашего мира: каждый пытается реализовать себя за счёт другого, более слабого в конкретной ситуации, и не питал особых надежд, кто им должен оказаться на данной вечеринке, но, решив, что хуже, чем моя реальная жизнь, быть не может, страха перед незнакомой ситуацией я не испытывал. Столько боёв на арене, а тут всего лишь какие-то «гиены». Есть две противоположные тактики поведения, от выбора и зависит, к какому слою общества тебя отнесут. Первый вариант: ты всю жизнь носишь маску, притворяясь эдаким порядочным человеком, улыбаясь тем, кого в душе ненавидишь, при этом медленно разлагаясь изнутри, поджидая любой возможности повысить свой статус в обществе. И не важно, кто при этом пострадает, ведь они будут «ниже» тебя, а значит, тебе нет до них никакого дела. Да, кто-то из них будет мыть тебе машину, кто-то – стричь газон, но никто ведь не разговаривает с тряпкой или косилкой, так с чего вдруг тебя должно волновать их мнение? И вторая тактика: быть честным в словах, говорить прямо то, что первые говорят за глаза. Таких все вскрытую, а иногда и открыто ненавидят: никто не любит слышать жестокую правду. Такие люди либо сущие ангелы, либо демоны, всё зависит от чувства такта. Мой мир состоял только из «демонов»: никто не будет жалеть твои хрупкие чувства, ты ничтожество в этом мире и должен понимать это от рождения, чтобы вдруг не решить, что можешь что-то изменить. Трущобы — это большой крест на твоей жизни: скажем, за десять лет я не слышал, чтобы хоть один из нас поступил в университет, да и в колледж мало кто пойдёт. Нужно здраво смотреть на вещи: каким бы специалистом ты ни стал, ты навсегда останешься пацаном из трущоб в глазах работодателей. Достаточно посмотреть на строку «домашний адрес» — и тебя уже относили к неблагонадёжным, нежелательным сотрудникам. Ты стал моим ангелом. Та вечеринка оказалась не такой уж и жуткой, как я успел нафантазировать. Вместо мажоров и светских львиц там были вполне обычные ребята, ну, может, немного «посолиднее» меня, но совсем уж белой вороной я себя не чувствовал. Плюс ко всему, отличная барная стойка: платно, но не дорого, так что отдохнуть я всё же собирался. Единственное, к чему я, наверное, уже никогда не привыкну, так это внимание противоположного пола. Среди бойцов не встретишь счастливых семьянинов, смешно ведь заводить семью, когда тебя с минуты на минуту могут отправить на тот свет. Связи на одну ночь — самое то, желающих после боя покувыркаться с победителем всегда хватает. Откуда только берутся эти дуры? Не знаю, что со мной не так, но у меня такие девушки вызывают лишь отвращение, не говоря уже о полном отсутствии желания с ними уединятся. Нет, я не считаю, что все девушки такие, но «жили долго и счастливо» мне пока тоже не подходит, а значит, как-нибудь переживу и без девушки. Так я и думал, отказывая очередной девушке на вечеринке; не то чтобы я был скрягой, но ни танцевать, ни тратить деньги на коктейли для незнакомок я совсем не желал. Ведь по глазам видно, что они рассчитывают на продолжение, а мне это совсем ни к чему. В общем, о необходимости найти себе девушку как тогда, так и теперь мои мысли не изменились. Правда, совсем по другим причинам, ведь тебя девушкой уж никак не назовёшь, а больше мне уже никто не нужен! О, это определённо не была любовь с первого взгляда! Да я бы и не заметил тебя, не подойди ты ко мне в тот день. Как сейчас помню наше знакомство. — Вы не могли бы угостить меня виски? — А почему я должен угостить тебя? — Ну… вы отказали шести девушкам до меня, а семь — счастливое число. Вы же не хотите остаться несчастным до конца своих дней? И раскаты самого чистого смеха, что я когда-либо слышал. И почему-то тогда твоя фраза казалось такой логичной, ведь я же не хочу быть несчастным! И не важно, что логики там нет и в помине, и, что ты даже не девушка, чтобы тебя угощать, — кому какое дело, когда ты так искренне смеёшься. Минута — и два стакана виски уже перед нами, ещё минута — и ты залпом выпиваешь их оба. — Плохой день? — Просто отвратительный! Ты мой спаситель, ведь вечер мог быть ещё хуже. Спасибо за выпивку!.. Я забыл портмоне на работе. Не думал, что кто-нибудь согласится меня угостить. Эмм, а можно ещё? И снова этот смех. И снова два стакана виски. Что было отвратительного в тот день, я так и не узнал, зато осознал, что ты мне нравишься, и что я готов всю жизнь слушать твой смех. В общем, я всегда был прямолинейным парнем, так что ты тоже узнал об этом и поцеловал меня. Наш первый поцелуй, такой быстрый и напористый, столько эмоций в одном прикосновении губ, как будто ты боялся, что через секунду я передумаю и скажу, что мои слова лишь шутка, как будто ты не веришь, что мне может нравиться парень. Честно сказать, я и сам не верил… до этого поцелуя. Звучит смешно, но бывает и так! Я никогда не был гомофобом, правда, представителем сексменьшинств я себя также не позиционировал. Тяжело рассуждать о сексуальных предпочтениях, когда у тебя полностью отсутствует хоть какой-либо опыт. Наверное, я слишком много размышляю для парня с арены, но я никогда не мог понять, как можно любить человека лишь только из-за наличия у него определённых половых органов. Человеческие отношения — это ведь так сложно. Любовь, влечение, страсть. Нельзя обвинять человека в том, что он испытывает влечение к своему полу, ты не можешь это изменить, влечение не поддаётся разуму. Ты можешь всю жизнь прожить с человеком, но если нет влечения — не вспыхнет страсть, а без страсти есть ли разница в любви к другу и к возлюбленному? Я совсем неопытен в этих вещах и определённо не являюсь тем, кто должен раздавать советы в любовных делах; мне лишь повезло встретить тебя, и уже не важно, что я испытал в тот миг. Может от количества алкоголя в крови, а может и нет, но именно тогда я подумал, что и у меня может быть моё «долго и счастливо». И не когда-нибудь в сомнительном будущем, а сейчас, в настоящем. Ну, не знаю, насколько долгими можно считать наши полгода, однако в том, что был счастлив, я абсолютно уверен. Тебя устраивало то, что я работаю на стройке. «Когда-нибудь построим свой дом, да и если на стройке можно накачать такое сексуальное тело, то может и мне стоит там поработать», — смеялся ты, а я лишь растворялся в твоём смехе и надеялся, что ты никогда не узнаешь про арену. Я был полностью сражён тобой, и то, что ты полицейский, меня мало волновало, ведь я старался выкарабкаться из ада арены раньше, чем это может стать проблемой для тебя. Однако спустя три месяца я всё же решил тебе во всём сознаться. Помимо моего участия в боях я рассказал тебе буквально всё о моей жизни: и про наш с матерью сад, и про кружки, в какие я ходил в детстве, и про гибель отца, и про жизнь в трущобах. Про тебя я тоже узнал много интересного. Глядя на твоё вечно улыбающееся лицо с блондинистой шевелюрой, трудно представить, что в выпускном классе ты на спор месяц косил под гота, «источая атмосферу боли и уныния». Не могу представить, как ты целый месяц мог скрывать свой дивный смех. А ещё ты ходил на бальные танцы в академии, весьма неожиданный выбор для будущего копа, но я рад, что ты у меня такой необычный, танго с тобой — одно из моих любимых воспоминаний. Наверное, со стороны это жутко смотрелось, ведь я почти на голову тебя выше, да и шире в плечах, но за неимением у меня опыта в танцах именно ты исполнял мужскую партию. Не знаю, как я на это согласился, но ты смотрел на меня с такой страстью, с таким неприкрытым желанием. Я даже представить не мог, что наш далеко не самый техничный танец может возбудить меня до такой степени, просто до исступления, до дрожи в кончиках пальцев, до желания оставаться в твоих объятиях вечность. Думая об этом, чувствую себя ванильной школьницей, но разве не так должен выглядеть танец страсти? В общем, именно тогда, нежась в твоих объятиях, я окончательно осознал, что люблю тебя всем сердцем и больше не буду от тебя ничего скрывать. Я рассказал тебе через неделю. Через день у меня должен был состоятся серьёзный бой, и я не рассчитывал, что получится выбраться с арены без травм, а потому медлить было нельзя. Я был почти уверен, что разочарую тебя, и что, возможно, это будет наша последняя встреча, но мне было так важно, чтобы ты знал. В глубине души я надеялся, что ты поймёшь. Да, я был идиотом, попав на арену, да, я не должен заслуживать твоей любви, я не должен подставлять под удар тебя, твою репутацию, но чёртово сердце так бьётся от твоего смеха, что я просто не могу всё закончить. Моё признание тоже было эгоистичным, ведь рассказывая тебе о своей ночной жизни я так мечтал о том, что ты поверишь мне, что я выкарабкаюсь, что я стану достойным тебя человеком, и ты дашь мне шанс это доказать. И ты поверил! Заставив меня жутко понервничать, но поверил. Весь мой рассказ ты просидел молча, таращась на давно остывшую чашку кофе на столе. Когда я закончил, ты всё так же молчал, не злился, не кричал, на твоём лице вообще не было ни одной эмоций. Я всё говорил, что смогу выбраться, что арена останется в прошлом, а ты просто взял и ушёл, даже дверью не хлопнул. Тогда я думал, что потерял смысл сражаться, мысль о матери периодически появлялась в голове, но я просто не мог думать ни о чём, кроме тебя. Бессонная ночь и краткое «прощай» тебе по смс, ведь мы даже не попрощались, когда ты уходил – а через час ты буквально вломился в мой дом с криками, что я идиот, и никакое жалкое «прощай» не принимается, и что, если я не вернусь сегодня домой целым, ты меня сам отметелишь. Стоит ли говорить, что стимул уцелеть у меня определённо появился. Абсолютно целым я, конечно, не вернулся, но у меня была самая потрясающая сиделка. — Я тебе помогу… ещё не знаю как, но помогу! Я тебе обещаю! Пустые слова… это был единственный раз, когда я на тебя злился, я не хотел впутывать тебя в свои разборки ещё больше. Тогда я думал, что будет правильно, если сделаю всё сам. Да и что ты можешь сделать? Прости, я был неправ, ведь тебе тоже было тяжело. В тот момент моя жизнь касалась тебя так же, как и меня. Узнай кто-нибудь с арены, что я общаюсь с копом, уж не говоря о наших отношениях, и ни о каком «освобождении» речи бы не шло, притом не только для меня. Да и с твоей стороны, наверняка, давление было не меньше: полицейский в третьем поколении, надо же. Не удивлюсь, если папка с моим досье уже лежит на столе у твоего отца. Хотя вряд ли, в таком случае я был бы уже за решёткой. «Если любишь, отпусти!» Так часто можно услышать эту фразу в фильмах, но как же тяжело это сделать в жизни. Я так и не смог. Мы были вместе ещё три месяца с момента, как ты узнал, я был счастлив рядом с тобой, но всё уже не так, как раньше. Мы были вместе, но твои мысли часто находились не рядом со мной. А потом ты ушёл. Прости, надеюсь, ещё увидимся! И поцелуй, такой же как первый — быстрый, чтобы не передумать. Я благодарен тебе, что ты ушёл именно так, ведь я всегда буду тебя любить. Хотя, возможно, мне осталось не так и долго. Так откуда же я могу слышать твой голос? — Остановись! Всё уже позади! Наверное, это конец, предсмертные галлюцинации? Какое счастье, что именно тебя я могу видеть в этот миг. Прости, что не сдержал обещание. А ведь я был так близок к цели. Прости. Прости и прощай. Надеюсь, ты заново найдёшь своё счастье. Надеюсь, ты сможешь и дальше так искренне улыбаться, и твой взгляд будет наполнен таким же теплом и любовью, как и сейчас. Моя сладкая галлюцинация плачет – нет, не нужно. Хочу запомнить тебя весёлым, давай же, улыбнись. Что же делать, как успокоить моё чудо, мозг уже совсем не соображает. Кажется, последние силы ушли, чтобы дотронуться до тебя. Странно, почему галлюцинация тёплая? Больше всего на свете хочу тебя поцеловать. Прости, но сил уже нет. Я люблю тебя, надеюсь, ты знаешь… Вокруг так шумно, может, я попадаю в ад? Глаза закрываются… Прощай, мой ангел… Я люблю тебя. Пиип… Пиип… Пиип… Что происходит? Где я? Всё тело болит. Я уже в аду? Так, медленно открываю глаза. Чёрт, это труднее, чем я думал. Соберись, на счёт «три». Итак, раз! Как же здесь ярко! Два! Разве в аду светло? Три! Надо же, это всего лишь свет от лампы в больнице. Разве я не умер? Может, в аду меня собираются пытать стоматологом? Брось, что за детский сад! Давай, смотрим ещё. Чёрт, ничего больше не вижу. Пиип… Пииип… Пииип… — Врача, позовите врача! У меня опять начались галлюцинации? Это же твой голос, точно знаю, что твой. Стоп! Врач? Я всё же в больнице? О нет, глаза опять не открываются. Может, это и есть моё наказание: слышать тебя, но уже никогда не увидеть? Всё как в тумане. Пииип… Пииип… Пиип… Как же паршиво! Не получается пошевелить даже пальцем, как будто все части тела стали жить своей жизнью. Так, соберись! Попробуем открыть глаза ещё раз. Я же так и не знаю, где я. Надо же, получилось. Я не так уж и безнадёжен. Итак, я в больнице. Значит, я выжил, правильно? Но почему же я в таком состоянии? Не паникуй раньше времени. Смотрим вправо — стена. Так себе декор. Я смог повернуть голову, давно я не был так счастлив. Смотрим влево — ты спишь, сидя на стуле. Так мило! Ой, даже улыбаться больно. СТОП! ТЫ? — Ник? — какой жуткий у меня голос, но говорить даже почти не больно. Скорее всего ты — лишь очередная галлюцинация. Но я не против, только не исчезай! — О, боже! Ты проснулся! Где же вызов врача? — какая энергичная галлюцинация. Я что, сказал это вслух? — Я не галлюцинация, Крис! Я самый что ни на есть настоящий, и я люблю тебя! Так я и выяснил, что всё же не умер. Наверное, я сейчас самый счастливый человек на земле, а может и во всей галактике. Пара переломов, растяжений, сотрясение и фиолетово-синее тело, перевязанное белоснежными бинтами. Ничего смертельного. Больше никакой арены, а главное, ты рядом со мной! — Я тебе помогу… ещё не знаю как, но помогу! Я тебе обещаю! Совсем не пустые слова. Я снова был неправ. Три месяца я считал, что ты ушёл от меня. Три месяца я безрезультатно хотел тебя забыть. И всё те же три месяца ты каждый день шёл к выполнению своего обещания. Как выяснилось, не только у меня были свои тайны. Досье на столе твоего отца всё же было, только появилось оно куда раньше, чем я мог предположить. Вся наша история могла бы так и не начаться, если бы не оно. И странное приглашение на вечеринку, и наша встреча — всё это не было случайностью. Случайным было лишь то, что вместо «втереться в доверие» получилось «по уши влюбиться». Предательство? Нет, я не чувствую себя преданным. Если вы спросите, что же тогда я могу сейчас чувствовать, то на ум приходит лишь одно слово. «Счастье!» Как же я чертовски счастлив, что, пусть и по заранее разработанному плану, но встретил тебя. Кому теперь какое дело, как и когда был разработан этот план, если теперь, спустя десять лет трущоб, спустя пять лет арены я могу с гордо поднятой головой смотреть, как мать сажает этот дурацкий куст гортензии в нашем новом саду, а ты весело смеёшься и целуешь меня. Возможно, вся наша жизнь — череда чёрных и белых полос, но, наконец-то поймав свою белую, или, вернее, блондинистую полосу, я сделаю всё возможное, чтобы ни я, ни мать, ни тем более мой любимый никогда её не упустили. Я обещаю!