- он такой милый, когда спит, что мне не хочется его будить. я сидел рядом и смотрел на него целый месяц. я начинаю скучать. пожалуйста, просыпайся эй
***
Укол за уколом. Доза за дозой. Пара шприцов уже валяются на полу, словно украшение этого гнилого места. Грязная игла снова входит в грязное тело, и уже через секунду, подобно щупальцам, яд поражает кровь. Я смотрю в его глаза: зрачки быстро расширились, а пальцы рук побледнели, давая выступать мелким царапинам. - Фрэнки...Фрэнки, - шепчу я, понимая, что он отключился. Наступила эйфория. Иногда его тело заметно подрагивает, я держу его за холодную руку. Зачем ты делаешь это? Фрэнк не слышит меня, никогда не слушал. Сквозь тесные доски на наше старое покрывало падают едва заметные лучи солнца, пыль летает в воздухе и заражает мои легкие. Я не помню, сколько мы уже находимся в этом помещении, не помню как разрушил наши жизни. Я ни - че - го не помню. Хочу только одного - чтобы все это скорее закончилось. Хочу все исправить, поставить на свои места, но терплю неудачу. Почему я все ещё жив? Я ненавижу этот день так же, как и ненавидел прошлый. В среднем наркоманы живут три - четыре года, скоро приблизится и мой конец. Я отрываюсь от своих мыслей и замечаю, что Фрэнк лежит на моих коленях, а я медленно перебираю пряди его волос. Он неподвижен и тих. В голове всплывают обрывки нашего прошлого - некоторые моменты, когда мы еще могли смеяться, но потом все заменил алкоголь, а после легкие наркотики. «Саморазрушение - это так красиво,» - думал я, но со временем понял, что ошибался. Это грязно, отвратительно и мерзко. Все наша жизнь - мерзость и отвращение к самому себе. Так же, как и думать, что с ворвавшимся в жизнь сентябрем ты сможешь изменить себя. Этого не происходит. Ни в октябре, ни в ноябре, а в декабре, под мягкими лучами зимнего солнца. Ты умираешь. г л у п о Возвращаюсь в реальное время. Покрывало сползло на пол и прикрывает тело Фрэнка. Шум проносится по всему зданию. Все его тело содрогается, будто в агонии хватается за горло в попытках ухватиться за ещё одну частичку воздуха, но нет. Всё кончается, и изо рта вытекает пена. Хочу проснуться. Хочу перестать существовать. Я царапаю свои руки до крови, из горла порывами выдаются истерические всхлипы. Что же ты наделал? - Хватит издеваться, пожалуйста, - шепчу я и мгновенно перехожу на крик. Боль в груди такая, что приходится бешено глотать воздух. - Хватит, умоляю! - я забиваюсь в угол комнаты и еще сильнее кричу, совсем надрывая горло. Это сон. Всего лишь кошмар. Солнечный свет, считавшийся меж досок, совсем не казался приветливым и жёг глаза. Помещение было наполнено запахами медикаментов и пыли. Передозировка. Сердце Фрэнка уже перестало биться. Тело застыло, борясь с дикой агонией, голова была откинута. Труп начал охлаждаться, кожа, без того бледная, стала цвета погребального белого мрамора, щеки впали, словно выкопанные могилы, а веки навсегда скрыли кукольный взгляд ореховых глаз. Моё тело изнемогает, я падаю, рушусь, гнию, от нервов подрагивают руки. Фрэнк наполнил меня, а я разрушил его изнутри. - Можешь рассказать мне о смерти? С каким она вкусом, запахом? - казалось, что я совсем обезумел в тот момент, гладя его холодные руки и прижимая мертвое тело к себе. Я хотел как можно больше тепла, но он был холоден. Он умер. - А Бог существует? Он сможет спасти мою ужасную душу? Я задыхаюсь, а в горле встает ком. В глазах рябит, а воздух сгущается. Мне плохо. - Почему ты оставил меня здесь совсем одного? Проснись, пожалуйста...