As we dance with the Devil tonight

      До намеченной операции оставался один день. Орден гудел как улей: все то и дело шныряли по коридорам дома на площади Гриммо, пытаясь найти себе занятие и не раздражать окружающих. Все действия были уже тысячу раз обговорены, но задача от этого не становилась легче. Ощущение грядущего конца света не испытывали, кажется, только домовые эльфы.       В этой угнетающей атмосфере Гермиона удачливо скрывала свои собственные страхи. Её нервозность и отсутствие аппетита объяснялось беспокойством за Гарри. Миссис Уизли как прежде атаковала своей заботой, но не так настойчиво. Даже Ремус не понимал, что было истинной причиной её тревожности.       — Скоро всё закончится, милая, — ободряюще говорил он, целуя её в лоб перед сном.       В контексте её снов эта фраза приобретала совершенно другой смысл. Цепляясь взглядом за пиджак Люпина, Гермиона невольно пыталась смахнуть с него пыль и стереть мерещившуюся ей кровь. Она стала жутко суетливой и с трудом контролировала вспышки раздражения. Её выводили из себя шутки близнецов или угловатость Рона, неутолимый авантюризм Сириуса или излишний пафос Гарри. Впрочем, глубоко внутри она понимала — всю её беспричинную агрессию порождал стресс. Единственная возможность от него избавиться — просто пережить тот день, когда Гарри отправится в Хогвартс и вернётся оттуда живой, победивший Волдеморта.       От Снейпа не было никаких вестей. После неудачи в Малфой-мэноре ему наверняка пришлось несладко. Беллатриса могла наболтать лишнего о нём Волдеморту, да и подставить его ей ничего не стоило. Несмотря на то, что их поединок с Люпином выглядел очень натурально, Снейп всё же отступил, потерял ценного свидетеля и толком не добился никакой информации. За все эти промахи его могли наказать…       Впрочем, все соображения о прошлом, Гермиона очень скоро отбросила. У неё не выходила из головы мысль, что в нужный момент ей придётся разорваться, а это даже в теории было невозможно. Маховики уничтожены, рассказать обо всём Гарри или Рону она не могла, но на всякий случай начала укладывать в свою сумочку всё необходимое: бинты, корень асфоделя, противоядие, несколько кровоостанавливающих и заживляющих зелий. В общих чертах Гермиона представляла, как спасти Снейпа. Если действовать грамотно, без суматохи и по инструкции, то даже смертельные укусы Нагайны можно было вылечить. Вопрос лишь в том, чтобы успеть вовремя.       После ужина Гермиона торопилась уйти в комнату: ей хотелось побыть одной, чтобы морально подготовиться к завтрашнему дню. Сначала она думала пойти в библиотеку, заодно почитать что-то приободряющее перед сном, но Джинни сказала, что там они планируют встретиться с Гарри. Мешать возможно последнему свиданию друзей Гермионе хотелось в последнюю очередь.       Торопливо она поднялась на второй этаж и уже с облегчением вздохнула, когда перед ней выросла фигура Люпина.       — Ты сама не своя, — обеспокоено сказал он и ласково заправил прядь волос ей за ухо. — Что с тобой?       — Я… просто устала, ничего серьёзного, — Гермиона с трудом изобразила улыбку в надежде, что она выйдет правдоподобной.       Получилось не очень убедительно. По выражению лица Ремуса, а вернее по его взгляду — пытливому и провоцирующему, она всё поняла. Так смотрит учитель на ученика, когда тот врёт, что выучил урок. Сдавшись без боя, она виновато опустила глаза.       — Зайди, пожалуйста. Мне нужно с тобой поговорить.       Люпин послушно шагнул в комнату. Им предстоял непростой разговор, и он будто бы это почувствовал. Гермиона же испытала сильнейший приступ паники и полнейшую парализацию собственного рта. Мысли в её голове хаотично метались из стороны в сторону, не в состоянии построиться в грамматически верный ряд. С чего начать? Как объясниться? Гермиону спасало лишь то, что Ремус был терпелив. Он молча зашёл внутрь, прошёлся вдоль стены слева и осторожно, спросив разрешения, присел на край её кровати. Очень благородно с его стороны было таким образом потянуть время, чтобы дать ей возможность преодолеть себя.       Набрав воздуха в лёгкие, Гермиона постаралась произнести свою просьбу как можно спокойнее.       — Ремус, — неуверенно начала она. — Ты… тебе не следует… В общем, я прошу тебя, не участвовать в завтрашней операции.       Как нелепо, господи, — в тот же миг пронеслось у неё в голове. Гермиона никогда не страдала косноязычием и привыкла чётко выражать свои мысли, но сейчас всё вышло настолько глупо и неказисто, что ей самой сделалось противно. Разве можно после такой нелепой фразы ожидать согласия?       К её удивлению, Люпин не торопился задавать ей вопросы. Он даже не удивился, как будто знал, что она ему скажет. Его спокойствие приводило её в бешенство. От волнения и приступа тошноты Гермиона боялась дышать ртом, но иначе уже не могла — ей не хватало свежего воздуха. Забыв о собственной палочке, она бросилась к окну. Старая деревянная рама хрустнула, и в комнату ворвался прохладный майский ветерок. Впрочем, даже этот прилив свежести не мог заглушить разгоревшегося пожара на её щеках.       — Моя милая девочка, я понимаю твоё беспокойство, — мягко потянул Ремус. — Но уверяю тебя, что это безопасно. Снейп и Кэрроу одни, мы с ними быстро справимся. Они просто уйдут и никто не пострадает.       Наивность его слов вызвала у неё мурашки. Гермиона обняла себя руками, нервно поглаживая ворсинки своей кофты. Она не имела права молчать. Им не стоит больше врать друг другу.       — Брось, Ремус, ты знаешь, что всё будет по-другому, — возразила она, не оборачиваясь. — Слепой оптимизм сейчас ни к чему. Будем честны и скажем наконец то, что все боятся признать: как только Снейп и Кэрроу покинут замок, Волдеморт решит напасть, и начнётся настоящая бойня. Завтра будет война. Самая страшная в нашей истории.       — Пусть так, — Люпин говорил чересчур спокойно, даже с толикой усмешки в голосе. — Но это ведь не означает, что все мы завтра обязательно умрём! А даже если и так, то всё это не забавы ради. Боже мой, Гермиона, наше будущее в наших руках! И я хочу — я абсолютно в этом уверен — я хочу, чтобы мои дети, если им суждено родиться, никогда не знали, каково это — жить в страхе перед одним сумасшедшим фанатиком, помешанном на чистоте крови и своём величии.       После этих слов ей было страшно обернуться. От нежности его голоса, от дурманящего романтизма его слов ей стало тесно в собственном теле. Вся его былая серьёзность улетучилась в одно мгновение. Кто сказал всё это? Какой-то юноша с задатками революционера, вольнолюбивый поэт и мечтатель. Если не видеть его лица, никто и представить не смог бы, сколько всего пришлось вынести этому человеку. Несмотря на жизнь, полную угнетения и несправедливости, Люпин всё ещё верил в счастливое будущее. Он верил, что оно у него, как минимум, может быть.       С тяжёлым сердцем Гермиона украдкой взглянула на него. В его волосах прибавилось седых прядей, а рубашка на спине слегка измялась. И всё же этот мужчина, сидевший на её постели, был слишком хорош для того, чтобы смерть завтра поманила его за собой. Ощутив комок в горле, Гермиона старательно попыталась задушить предпосылки истерики. Как спасти его? Что сделать?       Она подошла к нему, выждав, пока он посмотрит ей в глаза, и только после этого опустилась перед ним на колени. Люпин одарил её изумлённым взглядом. Ему и в голову не могло прийти, к чему была эта излишне драматичная поза.       — Умоляю тебя, прошу, просто не ходи туда, — шёпотом выдавила из себя Гермиона. — Останься. Останься со мной!       Его ладони ласково коснулись её щёк.       — Гермиона, я не умру. Как легко слетело это обещание с его губ! Если бы только это могло быть правдой… Милый Ремус, он и подумать не мог, что страх Гермионы — совсем не пустая истерика. Переубедить его, казалось, совершенно невозможно. Опасность для него ничего не значила, он и жизнью готов рискнуть ради своих принципов, потому никакие абстрактные доводы его не проймут. Оставалось одно — рассказать ему всю правду.       Гермиона взяла его руку, отведя от своих щёк, и ласково погладила обветрившуюся кожу. Его ладонь была такой большой по сравнению с её, такими длинными были его музыкальные пальцы. Мы не выбираем нашу судьбу, это правда. Как могла сложиться жизнь Люпина, если бы Сивый не обратил его в детстве? Он мог бы стать хорошим аврором или врачом, сделать успешную карьеру практически в любой области. А его преподавательский талант! Таких учителей ещё надо было поискать! Но исправить прошлое невозможно, изменить можно только настоящее и попытаться не допустить ошибок в будущем… Гермиона с великой осторожностью поцеловала костяшки его пальцев и подняла глаза.       — Если ты вступишь в эту битву, — произнесла она, — ты умрёшь, Ремус Люпин.       Подобные заявления оставляют за собой целый шлейф вопросов и внезапно ставших важными деталей. Поэтому Гермионе пришлось выложить Ремусу всё, что она знала, всё, о чём ей сказал Снейп. Она говорила быстро и чётко, словно пересказывала домашний параграф, не упуская определений и даже описания схем. Она не умолчала даже о Гарри, хотя изначально не собиралась рассказывать свои сны полностью. Менять план было уже поздно, хотя где-то глубоко внутри Гермиона понимала, что своим молчанием может погубить и лучшего друга.       Люпин слушал её внимательно, но молча. Жестом он попросил её подняться с колен и сесть рядом. Пока Гермиона говорила, он смотрел куда-то вниз сквозь свои ладони, ни разу не повернувшись к ней и не задавая даже уточняющих вопросов. Его лицо не меняло своего выражения — улыбка пропала, но никаких новых эмоций за эти несколько минут не появилось. Когда монолог Гермионы завершился её тяжёлым вздохом, Люпин только покачал головой. Он вынул из своего кармана шоколадку — Мерлин, у него что там, шоколадная фабрика? — и протянул ей. Они оба понимали, что от этого, увы, не полегчает.       — Чары провидения… — задумчиво произнёс он и хмыкнул. — Как я не догадался. Когда Сириус спросил у меня о них, я сразу понял, что он интересуется не просто так. Я понимал, что тот, на кого они наложены, сейчас жутко страдает, — чары нерушимы, они иссякнут только в том случае, если разорвётся магическая связь с тем, кто в них присутствует. Я поставил на Гарри и приглядывал за ним, а всё это было с тобой…       В его голосе отчётливо была слышна досада. Гермионе сделалось стыдно: собственный страх заставил её всё это время скрывать от него правду, которую он заслуживал знать.       — Прости, — сказала она. — Я боялась тебе рассказать…       — И поэтому рассказала Снейпу? — ответил Ремус с горькой усмешкой.       Его вопрос был риторическим. Означало ли это, что Гермиона больше доверяла Снейпу, чем ему? Она и сама не знала. Так странно, ведь Люпин на самом деле тоже мог ей помочь с этим разобраться. Его знания в чарах ничуть не уступали Снейповским, но она отчего-то всё же доверилась второму. Почему? Раскаиваться в этом было уже поздно.       — Я хотела, но… Это всё равно не изменило бы хоть что-нибудь, — Гермиона виновато поджала губы и с надеждой на понимание посмотрела на Люпина.       — Ты права, — кивнул Ремус. — Это не изменило бы «что-нибудь». Это изменило бы всё.       Он наконец повернулся к ней и коснулся ладонью её щеки. В его глазах, помутневших от усталости и грусти, затаилась вся нежность, на которую он когда-либо был способен. О таком взгляде можно было только мечтать. Как у Фицджеральда: «Он смотрел на неё таким взглядом, о котором мечтает каждая девушка». Гермиона и представить себе не могла, что на неё могут так смотреть.       — Я говорил тебе, как красивы твои глаза? — полушёпотом спросил Люпин. Чуть согнув кисть, он очертил пальцами линию её скул.       — Нет, — затаив дыхание, ответила Гермиона.       Тогда Ремус подался вперёд и по очереди поцеловал её закрытые веки.       — Я говорил тебе, какая нежная у тебя кожа?       Она снова услышала его голос, но теперь у самого уха. Избегая прямого контакта с ней, он щекотал своим тёплым дыханием её шею. Его шумные вздохи были созвучны морскому прибою: с каждой новой волной надвигался шторм, и морская сила тянула в самый тёмный омут. От этих ощущений у Гермионы закружилась голова. Нервно облизав губы, она снова ответила:       — Нет.       Что может чувствовать человек после того, как узнает, что ему осталось жить не больше одного дня? Иногда Гермионе приходили в голову подобные мысли. Чем бы она занялась, получив такое пророчество? Как и все, наверняка она поспешила бы завершить начатые дела, расставить все точки над «i» с теми, кому она что-то недоговорила, постаралась бы успеть то, что долго откладывала. Она торопилась бы жить, жить так, как всем всегда хочется, но не можется из-за каких-то правил, принципов и ощущения, что на это ещё найдётся время. Именно эту спешку Гермиона ощутила в прикосновениях Ремуса, в его торопливых поцелуях и дразнящих вопросах. Он был прав — это изменило бы всё. Быть может, его сомнения были бы развеяны раньше и ему хватило бы смелости первому проявить инициативу. Но могло быть и наоборот. Зная о скорой смерти, Люпин мог и вовсе оттолкнуть её под предлогом того, что с ним у неё точно не будет никакого будущего. Так, может быть, хорошо, что она ему ничего не сказала?       Гипотетическая реальность, временной парадокс, вся жизнь, сотканная из «если» — как же она устала от всего этого. Ей хотелось просто забыть о своих снах, о страхах, о боли, потерять способность думать и сбросить с себя эту чёртову ответственность за каждое слово. К счастью, сейчас ей услужливо предоставили такую возможность.       Ремус ушёл перед полуночью, за несколько минут до того, как вернулась Джинни. Подходя к двери, он всё ещё шутил о духе авантюризма и неустанно сыпал комплиментами.       — Ты совсем меня избалуешь, — улыбалась Гермиона. — Девушке нельзя так много говорить, что она красива. Не боишься, что я зазнаюсь?       — Я говорил тебе об этом слишком мало, чтобы ты зазналась, — усмехнулся Ремус. — К тому же, когда ещё я успею наверстать упущенное?       Неловкость, посеянная случайно всплывшей темой смерти, могла всё испортить, но Люпин не дал этому случиться. Прежде, чем Гермиона успела почувствовать себя виноватой, он широко улыбнулся ей, а затем коснулся губами её виска. Почти неразличимый шёпот раздался над её ухом:       — Я люблю тебя, Гермиона Грейнджер.