Sunset, wind, afterglow

Шасси самолета мягко коснулись земли. "Убедительная просьба оставаться на своих местах до полной остановки двигателей..." Юрий Плисецкий, восемнадцать лет. Красная толстовка с капюшоном, длинные пряди светлых волос спереди небрежно собраны на затылке. Свернувшись в кресле и прислонившись лбом к холодному иллюминатору можно было подремать еще минут десять-пятнадцать, хотя спина затекла, и некуда было девать ноги, которые вдруг стали какими-то чересчур длинными. По выражению лица стюардессы Юра понял, что она его узнала, однако профессионально не подавала виду. Лишь прощаясь с пассажирами возле трапа, тихонько произнесла: -Прекрасное было выступление на чемпионате мира. Юрий кивнул и натянуто улыбнулся. Прекрасное, как же. Когда в очередной раз совсем чуть-чуть не дополз до первой тройки... Закинув рюкзак за спину, он зашагал от трапа к автобусу. "Ну, снова привет, Москва". К счастью, багажа ждать не надо было - в Москву Юра летал налегке. Там, куда он направлялся, у него было все необходимое, и даже чуточку сверх того... Отабек ждал у выхода к Аэроэкспрессам, прислонившись к стене. Юра издалека заметил его неизменную косуху, растрепанные волосы над выстриженными висками - эта небрежная элегантность, которая когда-то очень давно сразила его наповал. Сердце как и обычно сладко ухнуло куда-то вниз... Плисецкий перешел на бег. -Отабек! Казах даже голову поднять не успел, как на него обрушилась эта светловолосая лавина в красной толстовке. Тепло улыбнувшись, он сомкнул объятия на спине блондина, в шутку приподняв того над полом на пару-тройку сантиметров. Это теплое приветствие всегда длилось не больше нескольких секунд. Не то, что бы Юрий боялся, что о них подумают что-то не то, нет. В конце концов, вся их жизнь была чем-то не тем в общем понимании. Ему просто не хотелось делиться этими моментами с кем бы то ни было, даже со случайными прохожими в аэропорту. Плисецкий четко делил людей на кошатников и собачников, и отчаянно агрессивно не понимал последних. Взять хотя бы закоренелых собачников Виктора и Юри - поцелуй в прямом эфире на международном телевидении, сверкание колечками и громкие заявления в кафе, где они сидели перед этим злополучным финалом Гран-При в шестнадцатом... А когда Кацуки перебрался к Виктору в Питер, с их вызывающим поведением на тренировках оставалось только смириться. Отабек же был кошатником до мозга кости, как и сам Юра (вскоре после встречи в Барселоне обнаружилось, что у него даже есть собственный кот в Алматы). И их отношения с Плисецким были именно такие, кошачьи. Осторожные прикосновения, беглые взгляды, тайные знаки. Они никогда не позволяли себе лишнего на публике. Даже сейчас, после того, как они две недели не виделись, они лишь обнялись ненадолго, Юра почти незаметно ткнулся носом Отабеку в шею и отстранился. -Прости... долго ждешь? Рейс снова задержали... *** Все началось во время олимпиады 2018, когда Юрия снова накрыло. С того самого финала Гран-При в шестнадцатом прошло уже столько времени, а он все еще не привык к этому давлению и к тому, что все постоянно ждут от него чего-то сверхъестественного. Все, включая его самого. Поэтому вечером перед короткой программой, на какой-то смотровой площадке среди холмов Пхенчхана Юра в свойственной ему манере ультимативно сказал, почти проорал "Ты поцелуешь меня или нет?!". Иногда Отабек своим спокойствием просто выбешивал. Юра хотел, чтобы эта сцена максимально была похожа на ту, в парке Гуэль в Барселоне. "Ты будешь моим другом или нет?". Возможно, еще тогда фраза должна была прозвучать как-то по-другому, просто над этим никто из них не задумывался. Юрий краснел, сгорал, как закатное солнце - как у него вообще хватило ума выдать подобное? Но прохладные порывы февральского ветра гуляли вокруг - Отабек заключил его лицо в холодные ладони и сделал ровно то, о чем он просил - мягко, нежно, чуть прихватывая губами то верхнюю, то нижнюю губу, так долго, почти бесконечно. Пока не село солнце... Плисецкий, казалось, даже дышать перестал. Он так и стоял, вытянув руки по швам и закрыв глаза, а сердце между тем колотилось как бешеное. А после ему вдруг показалось, что завтра он сможет все - вообще все, даже чуточку больше. Они потом еще долго смеялись и подкалывали друг друга. "Почему все самое интересное всегда происходит на смотровых площадках?" - улыбался Юра, пихая Отабека локтем в бок, а потом повисая у него на плече. "Это просто теперь твой фетиш", - парировал тот и трепал Плисецкого по волосам. *** Лишь зайдя в квартиру, полную теплых счастливых воспоминаний, Юра привычным движением прижал Отабека коленом к двери, на ощупь поворачивая ключ... Каждый раз при встрече в Москве он целовал его именно так, как тогда в Пхенчхане - долго, нежно, закрыв глаза. Будет еще время и для страсти и для в кровь искусанных губ. А сейчас надо именно так... Кажется, еще полгода назад Юре приходилось вставать на цыпочки, чтобы провернуть эту нехитрую операцию. А сейчас в этом уже не было никакой необходимости. Теперь даже когда они готовили вместе, Плисецкому не требовалась помощь в том, чтобы что-то достать или что-то открыть. А ведь Отабек специально ставил какие-нибудь вещи на верхнюю полку, чтобы, когда Юра отчаянно и безуспешно тянулся за мельницей с перцем или пакетиком с толченым имбирем, можно было приобнять его сзади, как бы случайно скользнув рукой по подтянутому животику под футболкой, и достать все самому. Пару раз именно из-за таких вот моментов на кухне готовка шла куда подальше... Плисецкий густо покраснел, опустил голову и улыбнулся, опершись ладонями на разделочный стол. Сколько же замечательных глупостей они уже успели здесь натворить... *** Юра с самого начала полюбил эту небольшую квартирку-студию, в которой поселился Отабек. Да что там - он был так счастлив, когда Отабек сменил тренера и снова перебрался в Москву, что ему и какая-нибудь задрипанная хрущевка показалась бы раем на земле. Ведь теперь не надо было выкраивать время в череде бесконечных тренировок, перемежаемых школьными домашками, чтобы добраться до Алматы, а можно было просто сесть в самолет или Сапсан и через несколько часов уже виснуть у своего казаха на шее. Где-то в глубине души Юрий надеялся, что все это предприятие по переезду было именно из-за него - контракт с тренером Отабек разорвал почти сразу после Пхенчхана. Но с другой стороны его выступление на тех олимпийских играх оставляло желать лучшего, и Юра понимал, что, скорее всего, все это было сделано из практических соображений. Разумом понимал, а сердцем не хотел. В конце концов, какая к черту разница, когда можно просто сесть в самолет или Сапсан и... И Питер снова оставался где-то в другом измерении вместе со всеми Яковами, Милами, Викторами и Кацуки. Время от времени это было просто жизненно необходимо. Особенно после того, как Юра наслушался рассказов Отабека о катках в Монреале, в Москве и Алматы. Сам Плисецкий с самого детства тренировался на одном и том же катке и у одного и того же тренера, а иногда так хотелось сорваться с порядком наскучившего места... Хотя даже этот крохотный по меркам мира фигурного катания мирок не обошелся без ощутимых изменений. Например, Виктор ушел из любительского спорта и всецело посвятил себя тренерству Юри Кацуки. "Я понял, что мне приятнее наблюдать за успехами моего подопечного", - говорил он, бесстыдно улыбаясь журналистам и обнимая одной рукой Юри, который спустя столько времени все еще продолжал смущаться. Вообще-то Виктор и Юру звал присоединиться к его немногочисленной команде, но тот отмахивался - "Что за тараканьи бега на льду ты решил устроить?" Юрий считал, что если уж уходить от Якова, то перебираться домой, в Москву (тем более теперь там даже было где жить, не стесняя при этом дедушку). А уходить от Якова он все-таки пока не планировал. В чем в чем, а в этом он точно не хотел походить на Виктора Никифорова. Юру больше не раздражали эти их прикосновения украдкой на катке - вообще-то не предполагалось, чтобы их кто-то видел, но поначалу все это слишком уж задевало за живое. Жить на два города оказалось одновременно и проще и сложнее, чем он представлял. Проще - потому что опять же можно сесть в самолет или Сапсан. Сложнее - потому что эти двое всегда приходили вместе, уходили вместе, весело трещали, обсуждая тренировку, вчерашний поход в кино и то, что приготовят на ужин. А Юра был один. Когда Яков и Лилия вновь сошлись, он поселился у Георгия, которого, впрочем, частенько не было дома по вечерам. Но это одиночество его совсем не пугало. Наоборот - можно было позвонить Отабеку, поплакаться на в кровь стертые ноги и на заваленный тест по физике, позубоскалить на тему тренеров и коллег-фигуристов... А иногда - если вдруг совсем понесет - лежа на кровати и зажав телефон плечом, говорить друг другу такие жутко пошлые вещи, которые они вряд ли бы сказали друг другу, глядя в глаза. Ласкать себя, задрав футболку и спустив штаны до колен, представляя, что это вовсе не твои руки, стонать в телефонную трубку и слушать такие же стоны в ответ. Каждый раз, нажимая кнопку сброса и вытирая руки салфеткой, Юра не мог понять, какое же чувство сильнее - стыд или чистое безоблачное счастье. Пугало Юру другое. Он выжал из своего тела и из своего возраста максимум того, что можно было выжать. Однако время неумолимо, и тело пусть с опозданием, начало так же неумолимо меняться. Даже кататься стало как будто бы сложнее. Прыжки, которые раньше давались легко, теперь требовали в десять раз больше усилий и сосредоточенности. Растяжка внезапно стала причинять нестерпимую боль. Все движения стали более отрывистыми и какими-то совсем не балетными - разве ради этого Лилия убила столько времени? Несмотря на то, что волосы Юра так и не отстригал, он все меньше становился похож на девушку. Сейчас они с Отабеком были почти одного роста и похожего телосложения. И если в иной ситуации его бы это обрадовало, то сейчас обстоятельства приняли совсем другой оборот. Миллионы "а что, если" крутились в голове. "А что если Отабека привлекала во мне именно женственность? Что если ему просто не везло с девушками, и он решил поиграться с лучшим другом? Что если все вот так вот закончится?" Юрий не находил ответа, хотя и отчаянно пытался найти его в прикосновениях, в поцелуях, в малейших переменах в темных, почти черных радужках раскосых глаз... *** -Все нормально? - голос Отабека и шкворчащие на сковородке овощи вернули Юру к реальности. -Угу, - кивнул он и потянулся за мельницей. Отабек приобнял блондина за талию, мягко оттолкнул его руку и достал мельницу сам. А потом как бы невзначай уткнулся носом в золотистую копну волос на затылке. "Ей-богу, прибью еще полок до самого потолка, лишь бы все это никогда не заканчивалось..." - пронеслось в голове. Надо сказать, что готовил Отабек отменно. То ли у казахов это в крови, то ли это было его персональным пристрастием. И хотя он скромно отнекивался, когда Юра хвалил его стряпню, однажды все-таки выдал то, что необходимо было услышать: "Мне нравится готовить тогда, когда есть кого потом накормить. Для себя одного я бы никогда не стал так заморачиваться". Так что в Питере Плисецкий перебивался самой простой холостяцкой едой, но зато в Москве Отабек баловал его всякими кулинарными изысками. Однажды он даже приготовил кацудон, и хотя готовое блюдо все же немного отличалось от того, что они ели в Хасецу, Юра все равно едва не рыдал от восторга и вселенской любви. Вот и теперь Плисецкий смел с тарелки все подчистую и заполировал двумя кружками чая, все это время с набитым ртом вещая о том, что произошло за те две недели, что они не виделись. А после, оставив Отабека валяться на диване в обнимку с социальными сетями, отправился в ванную. На сытый желудок печальные мысли в голову почти не лезли, а хорошие воспоминания напротив всплывали там и тут. Эта ванная тоже много всего повидала... Завязав волосы в хвост и подставив лицо прохладным струям воды, Юрий вспомнил парочку интересных моментов с его прошлого приезда, снова улыбнулся сам себе. "Надо будет сегодня тоже что-нибудь замутить..." Юра повязал полотенце на бедра, просто чтобы было - его откровенный стояк оно все равно скрыть не могло. Еще раз критично осмотрел себя в зеркало. Игривое приподнятое настроение моментально сменилось былым унынием. Изящные мягкие изгибы, которыми он так гордился и щеголял во время выступлений, стали более резкими, более четко очерченными. Плечи стали шире, а бедра как будто бы уже... Отросшие ниже лопаток волосы вообще не делали погоды. Юра словно смотрел из прошлого на себя будущего и никак не мог осознать, что это - именно он, настоящий... В конце концов он решился выйти. -Юр, все в порядке? - отозвался Отабек из гостиной. - Что-то ты надолго там застрял. Этого оказалось достаточно, чтобы Плисецкий пришел в ярость. -В порядке? Все ли в порядке? Вообще ни хрена не в порядке! - Юра выскочил в гостиную, оставляя мокрые следы босых ног. - Ты хоть осознаешь, что я больше ни разу не та русская фея, которую можно было таскать на руках, на мотоцикле катать и все такое? Отабек приподнялся на локтях, лежа на диване. В темных радужках глаз читалось искреннее недоумение. -Юр, ты чего?.. -Я не знаю, что делать с этим телом, как его полюбить и как им управлять! Я был похож на девчонку - это бесило, но это был настоящий я, моя фишка, а что теперь?.. Плисецкий резким движением стянул резинку с волос, светлые пряди рассыпались по плечам. От его глаз не укрылось, как Отабек едва заметно вздрогнул, но Юра решил пойти дальше. В два прыжка он пересек комнату, вскочил на диван и зажал бедра Отабека между коленями, бесстыдно потеряв полотенце где-то на полпути. Теперь он полностью обнаженный, с распущенными волосами, с отчаянием в глазах стоял на коленях, глядя на казаха в упор. -Посмотри на меня. Посмотри. Что ты теперь думаешь? Зеленые глаза отчаянно блестели, приоткрытые губы дрожали, а в светлых волосах путалось закатное солнце. В этом контражуре изгибы плеч, талии, бедер приобрели четкость и это потрясающее теплое сияние, возможное только летним вечером. Юра снова был похож на закатное солнце - изнывающее от собственного жара, ловящее последние мгновения перед тем, как задует вечерний ветер. Как тогда, в Барселоне. Как тогда, в Пхенчхане... -Ты прекрасен, Юрий Плисецкий. Слова прохладным потоком хлынули в рассудок. Тонкие пальцы скользнули по шее, забирая волосы назад, по плечам, груди, нагло надавили на отвердевшие соски - Юра застонал - прошлись по мышцам пресса на идеальном плоском животе, чуть сжались ладони на бедрах... -С твоего позволения я сделаю то же самое губами... Отабек говорил спокойно, почти холодно, но Юра знал - теперь уже точно - что закатное солнце горит внутри него, и совсем скоро появится в голосе хрипотца, что сводила его с ума каждый раз. Пол и потолок поменялись местами, Отабек навис над блондином, упираясь ладонью в диван за его головой. Горячее дыхание разлилось по шее, вторая рука наконец-то добралась до ноющего члена. Юра крутил головой, пытаясь поймать губами губы Отабека, поймал, сплетясь с ним языками. Нехотя оторвавшись от губ Юры, Отабек по очереди облизал оба соска, дорожками из поцелуев спустился к паху, обхватил губами член, начиная с головки и опускаясь ниже. У Юры темнело в глазах, ныло внизу живота и нестерпимо горело в груди. Теплый вечерний ветер гулял по его телу... Юра кончил почти сразу, без предупреждения, так что Отабек даже закашлялся, но все равно облизал все до последней капли. -Извини, - смущенно произнес Плисецкий, поспешно поднимаясь и стягивая с парня футболку. - Кажется, я перенервничал... -Ты бы придумал уже другую отмазу... - выдохнул Отабек. Юра уже целовал его шею и тянулся к тумбочке за лубрикантом. -Я буду сверху, - ультимативно заявил он, стаскивая с Отабека штаны вместе с трусами и прижимая обратно к дивану. Иногда Юре нравилось, когда Отабек оставался в одежде - тогда он чувствовал себя этакой хрупкой лесной нимфой-соблазнительницей. Но все это, похоже, пора было оставить в прошлом. Никаких русских фей, никаких лесных нимф, останется только он сам - Юрий Плисецкий, открытый, обнаженный, вне всяких образов, а Отабек уже сам пускай выносит свой вердикт... Юра пару раз прошелся ладонью с лубрикантом вверх вниз по возбужденному члену, Отабек судорожно выдохнул, прикрыв глаза локтем. Плисецкий резким движением схватил его за запястье. -Смотри на меня. Не отводи взгляд. Не смей закрывать глаза. Смотри. Юра медленно опустился на член, пунктирно дыша и чуть морща нос от боли. Влажные волосы прилипли к плечам и ключицам. Он почувствовал, как Отабек нетерпеливо подался бедрами ему навстречу, и начал медленно двигаться. Плисецкий словно играл на сцене - закрыв глаза, он развратно прогибался в спине и вилял бедрами. Он знал, что Отабек смотрит. Он знал, что это выступление важнее любой олимпиады и любого гран-при. И этот танец должен стать решающим... Юра внезапно почувствовал, как пальцы Отабека сжались вокруг его члена, ловя ритм его собственных движений. Стон сам собой вырвался из груди, Плисецкий запрокинул голову назад, опираясь ладонями на бедра Отабека. Лучи закатного солнца окрашивали темноту за веками в кроваво-красный, влажные волосы хлестали по спине, каждое движение рук и бедер отдавалось в теле новой волной возбуждения... Юра, кажется, даже отключился на пару мгновений. Они кончили почти одновременно, прежде чем он с размаху ткнулся носом Отабеку в плечо - было даже немного больно. Солнце уже зашло, и в окно вместе с прохладным ветром лилась рыжевато-лиловая вечерняя заря, светлой полосой зависшая над горизонтом. Ничуть не менее прекрасное время, чем закат... Отабек лениво поглаживал Юру по волосам и спине, пульс уже понемногу начинал успокаиваться. "И что теперь? Что с моим показательным выступлением сегодня?" - навязчиво стучало в висок. Плисецкий, видимо, думал слишком громко. -Слушай, что это вообще было? В смысле, что за истерику ты учинил? -Беспокоюсь. Комплексую. Как хочешь зови, - вздохнул Юра, сжав кулак у Отабека на груди. - Тебе точно нормально со мной? И тебе правда... нравится все это? Казах чуть повернул голову в сторону блондина. -Ты спрашиваешь это спустя полтора года? И еще после, наверное, лучшего спонтанного секса в жизни? - добавил он, слегка покраснев. Юра вздрогнул. -Лучшего?.. Но я же изменился, Бек. Когда мы с тобой познакомились... ну, вернее, когда снова начали общаться тогда, в Барселоне, ты так заботился обо мне... Я все время думал - может, ты меня за девчонку принимаешь? -Юр, ты нормальный? - "Нет", - ответил про себя Плисецкий, и ему тотчас прилетело тяжелой ладонью по заднице. - Я за тобой уже восемь лет наблюдаю вообще-то. Конечно, ты меняешься. Это как бы нормально для твоего возраста. - Юрий приподнялся на локте, чтобы еще раз - контрольный! - посмотреть Отабеку в лицо. - Только глаза, - продолжил тот, убрал прядь спутанных волос с его лица и заправил за ухо, - глаза вообще не изменились. -Знаю, знаю. Глаза солдата, да? -Глаза блондинки, - усмехнулся Отабек, притянул Юру к себе и снова прильнул к его припухшим губам. Плисецкий был абсолютно по-детски счастлив. С улыбкой до ушей он пнул казаха коленом в бедро, поднялся с дивана, накинул на плечи кофту и, пошатываясь, поплелся на кухню за чаем.