(Не)избранная

      Женщина вышла на крыльцо своей аптеки, вдохнула прохладный зимний воздух и, оглянувшись по сторонам, кивнула сама себе и закурила – дурная привычка, оставшаяся еще с той, обычной жизни. В прошлом мать, если бы учуяла запах табака от дочери, наверняка принялась бы ворчать и демонстративно пшикать освежителем воздуха, но мать осталась в другом мире, удрученная потерей дочери и отдавшая всю свою нерастраченную любовь на сына мужа от второго брака.       Умерла аптекарша в том мире очень глупо: была молодая, очень молодая, подросток, который любил не слушать родителей и делать все им назло. Полезла с друзьями на заброшенную стройку, оступилась, упала в провал – и на арматуры. Некрасивая смерть, такая, о которой неделю покричали местные журналисты, да и забыли: смерть подростка, конечно, всегда удручает, но в мире еще много всего происходит, о чем можно написать.       К ней явился Дух: стоя в каменном зале с высокими сводами, аптекарша – тогда еще девочка-подросток, отказывающаяся поверить, что она умерла, - смотрела на него, как на спасителя, который заверит ее в том, что все это – страшная ошибка, сейчас он договорится с небесной канцелярией, и они все исправят.       - Ты Избранная, - пафосно начал Дух, но, подавившись воздухом, закашлялся, сплюнул слюну себе под ноги и, шмыгнув носом, оценивающе глянул на девушку. – Хрен с этим, давай говорить нормально. В общем, отправляю тебя… Кое-куда. Будешь там жить, творить судьбу того мира, исправлять косяки прошлых поколений и все такое. Нет, отказаться нельзя. Установка ясна?       Как подросток, который слишком высоко ценит себя и свою значимость в мире, девушка закивала, чуть ли не подпрыгивая на месте от нетерпения. Ее не беспокоила собственная смерть и перспектива оказаться в другом мире. Ей было интересно, да и тем более, переселение в другой мир означало отсрочку смерти. А там, глядишь, она все так хорошо сделает, что Дух замолвит за нее словечко, и тогда…       - Тогда иди уже, - махнул рукой Дух. – Понадоблюсь – обращайся.       Никакой Избранной она не была. Аптекари не могут вершить судьбу мира, не могут повлиять на ход истории, только подлечить героев, продать бинты, посоветовать что-нибудь от кашля. Аптекари живут тихо и спокойно, не привлекая к себе внимания, никому не мешая, издалека наблюдая за тем, что происходит в мире.       Судьбы решают другие: попаданка поняла это через год, когда в очередной раз получила щелчок по носу и совет сидеть и не высовываться, пока не попросят.       Так и повелось: шли годы, попаданка-подросток превратилась в женщину-аптекаря, обзавелась мужем и ребенком, который, не взирая на запреты отца и слезы матери, все равно поступил в академию.       Женщина смотрела на сына, качала головой и думала о детстве.       Гражданские дети, которые не поступили в академию, весной делали бумажные кораблики и пускали их по ручьям, с гиканьем подгоняя самодельные судна палками. Дети-шиноби, если у них выдался свободный день, тоже пускали кораблики, но использовали их, как тренажер для метания по движущимся целям.       Гражданские дети бегали за кошками, чтобы погладить их и накормить чем-нибудь вкусненьким – и кошки были похожи на потасканными ласками и откормленными до размеров шерстяных шариков животинок. Дети-шиноби тоже ловили кошек, но это было их заданием.       Гражданские дети вырастали, приводили в дом парней и девушек, строили семьи и радовались каждому дню. Дети-шиноби могли и не вырасти, навечно оставшись в памяти живых детьми, редко когда заводили серьезные отношения и приходили домой, чтобы отоспаться и подлечиться.       Гражданские дети мечтали стать кем-то, а дети-шиноби мечтали просто выжить.       - Почему так? – спрашивала попаданка у Духа, который появлялся редко, но метко.       - Потому что мир другой, не дури, - отмахивался тот. – Еще вопросы есть?       Аптекарша вздыхала, смотрела на своего сына и, не обращая внимания на трясущиеся руки, бинтовала и лечила: сын никогда не рассказывал, что с ним случилось на задании, поджимал губы, смотрел холодно и частенько мог долго сидеть рядом с матерью, сжимая ее руку. А мать думала о том, что в своем мире никогда и ни за что не позволила бы сыну заниматься опасным делом; ходил бы он на какие-нибудь боевые искусства, да и хватило бы с него.       Иногда к ней в аптеку забегал Наруто: мальчик-солнышко постоянно брал бинты и пластыри, а женщина еще и подкидывала ему витаминки за свой счет. Мальчишка-сирота, который в ее мире обязательно бы прозябал в детском доме, был настоящим сгустком энергии, который болтал без умолку, лучезарно улыбался и задавал глупые вопросы, не обращая внимания на то, что жители деревни его, мягко говоря, недолюбливают.       Редко заходил Саске: тоже брал бинты и пластыри, был немногословен, но витаминки все равно брал, хотя и пытался гордо от них отказаться.       Совсем уж редко забредал Ирука-сенсей: тогда, отпуская медикаменты («Снова ваш суженный в передрягу попал?» - улыбалась аптекарша, с удовольствием наблюдая, как покрывается румянцем учитель и бормочет что-то похожее на согласие), женщина расспрашивала про успехи сына. Умино мальчишку всегда хвалил: мол, и способности есть, и ум, и наверняка его ждет прекрасное будущее.       Когда заходил Какаши, местная легенда, аптекарша с ним почти не разговаривала: только перекидывалась пару раз фразами о погоде. Один раз Хатаке пришел с розоволосой премилой девочкой и, к стыду своему, аптекарша чуть было не посчитала ее дочерью Какаши.       Сын знал про всех: и про Наруто, и про Саске, и про Сакуру, и про их учителя. Иногда даже что-то рассказывал, но большую часть времени молчал – мать все понимала, а отец почему-то злился.       - Узумаки ты должна была помогать, - говорил Дух, сгустком незримой энергии появляясь над плечом своей подопечной. – Но что-то не так пошло. Ты извини. Канцелярия что-то перепутала. Но жить придется вот как-то так.       - Я привыкла, - отвечала попаданка, улыбаясь.       Женщина стряхнула пепел, кинула докуренную сигарету в урну и, вновь вздохнув, вернулась в аптеку; поднялась на второй этаж, в жилое помещение, думая о том, что надо бы завтра сходить на могилу к сыну. Точнее, к надгробной плите – тело ведь так и не нашли.       Дома было пусто и темно: муж после смерти сына ушел, заявив, что не может жить с женщиной, которая не смогла сохранить семью. Видимо, ему легче было винить кого-то близкого, нежели неведомого врага.       Она усмехнулась: дети-шиноби в большинстве своем умирают рано. И здесь никто не будет трубить во всех газетах о том, что как же так, куда смотрит правительство, надо запретить, надо институт шиноби сделать армией и пусть идут только те, кому терять нечего. Пусть войной занимаются взрослые и умудренные опытом дядьки и тетьки, а дети не должны об этом думать.       Она на мгновение представила, как ее сын корпел бы вместо свитков с новыми техниками над домашней работой в обычной школе, и хмыкнула: быть такого не могло. Ее сын никогда бы и ни за что не согласился стать обычным гражданским, никогда бы не отказался защищать родную деревню, свалив весь груз ответственности на плечи своих учителей.       В ее мире война считалась чем-то таким, после чего наступали годы трудного восстановления; здесь же все было наоборот – после войны наступило процветание.       Женщина глянула на фотографию сына на полке, грустно усмехнулась и, открыв окно в комнате, решила, что пора ложиться спать. Завтра к ней снова должен был заглянуть Наруто – уже Хокаге, мальчик, который смог со всем справиться и осуществить свою мечту: он всегда спрашивал, как идут у нее дела, по обыкновению брал бинты и пластыри (уже для сына, который только-только начал ходить), а женщина все так же по обыкновению давала ему с собой витаминок («Для жены и сына, а еще прими сам, не забудь только», - говорила она).       - Спокойной ночи?       - Ага, - вздохнул Дух. – Ты… Ну, понимаешь, не должно было этого быть. Избранная ты. Только вот в канцелярии…       - В канцелярии что-то напутали, я помню, - кивнула попаданка. – Все нормально. Я привыкла.       Она и вправду привыкла. Беда только в том, что она все еще не была частью этого мира; и, честно признаться, почти не оплакивала сына. Вообще ничего не почувствовала, кроме холодного страха в душе и понимания, что это все взаправду.       Наверное, Избранной быть намного легче: не привязываешься ни к кому, просто делаешь свое дело, прешь напролом, не обращая внимания ни на кого и ни на что. А она… А что она? Небесная канцелярия ошиблась, и у женщины появились муж, сын, обязанности.       А потом исчезли.       Оставив ее разбитой.       - Лучше бы я умерла на стройке.       - Мир требовал Избранную, мы не могли игнорировать просьбу. Но небесная канцелярия…       - К черту вашу канцелярию.