La Figlia Perduta, или Королевская кровь

Синопсис, а также краткое содержание пропущенных серий: "Конец восемнадцатого столетия. Галлия, одна из сильнейших монархий Европы, низвергнута в хаос Великой Революции. Молодой дворянин, офицер-монархист попадает в плен к республиканцам и оказывается в столичной тюрьме, где знакомится с дочерью тюремщика. Между молодыми людьми завязываются странные отношения - отчасти дружба, отчасти влюбленность. Но они оба не те, за кого себя выдают, и потому им лишь предстоит узнать, что их роковое влечение - перст Судьбы..." [Герой с помощью Героини сбежал из тюрьмы] К утру река вынесла его за столичные пригороды, и, оттолкнув доску, за которую на всякий случай держался, Корвин поплыл к берегу. Дома, в Андоре он купался только в мелких запрудах да небольших горных речках, ледяных даже в летнюю жару, но несколько раз, когда родители брали его на богомолье в Сантьяго-де-Компостела, ему случилось плавать в океане. Потому Сикауна, широкая и глубокая, но теплая и спокойная, его не испугала. Корвин выбрался на берег в зарослях тростника и осоки и долго хлюпал по колено в болоте, пока не нашел сухой островок, со всех сторон укрытый от нескромных взоров. Солнце уже начало пригревать, и он, сняв одежду, разложил ее на просушку. Он понял, что с купанием в реке ему повезло: вода смыла с тела и одежды следы шестимесячного пребывания в тюрьме. Не до конца, конечно, но теперь он будет не очень чистым человеком в неопрятной мятой одежде, а не человеком, весь облик которого свидетельствует о пребывании в узилище. Конечно, в столице много бывших тюремных сидельцев, но ведь его-то непременно будут искать. Не то чтобы Корвин собирался обратно в столицу: сейчас самым разумным планом представлялось отправиться вниз по реке, нанявшись матросом, чтобы в устье пересесть на корабль, идущий в Испанию или хотя бы в Бурдигалу, откуда до Андоры подать рукой. Найдя местечко, где трава была не очень жесткая, Корвин улегся на живот, чтобы вздремнуть. Но тут в грудину ему уперлось что-то маленькое и твердое, вроде грецкого ореха. Корвин приподнялся и увидел, что с его шеи на шнурке свисает тяжелый мокрый узелок. Он даже не сразу вспомнил, что это такое. Карла… Он бы решил, что девушка дала ему денег на дорогу, но в узелке прощупывалось нечто скорее округлое, нежели плоское или цилиндрическое, как монетка или столбик монет. Сев, Корвин снял шнурок с шеи и принялся разматывать тряпицу. Узел был затянут очень туго и вдобавок намок, так что ему пришлось воспользоваться зубами. Развязав грязную тряпицу, Корвин обомлел. У него в руке лежал золотой перстень-печатка, изображающий голову ворона. Это было Caput Corvi – кольцо королей Галлии, наследственное сокровище рода Брана Благословенного. Корвин понял это с первого взгляда: никому бы в голову не пришло подделывать такую опасную вещь. Трибуны Республики уверяли, что кольцо вместе с короной и другими реликвиями было переплавлено в тот день, когда нож Девы отсек голову последнего короля. Но у Корвина было не слишком много доверия к трибунам и гораздо больше – к тяжести золота, потертостям и царапинкам, испещрявшим стилизованную птичью голову. Голова у него пошла кругом. Откуда, откуда эта немыслимой ценности – и немыслимой опасности – вещь у молодой девушки, родственницы тюремщика? Можно поверить в безделушку, в камешек – в дорогую безделушку, дорогой камушек, но Голова Ворона?! Он долго сидел, глядя на сияющий на солнце перстень, перебирая в памяти слова, жесты, движения, мелочи, оговорки и недомолвки. - Дьявол… - прошептал он. – Не может быть… Потом завязал кольцо обратно в тряпицу и повесил на шнурке на шею. Натянул еще влажную одежду и решительным шагом отправился сквозь заросли тростника вглубь суши. Вверх по течению. Несмотря на то, что Корвин находился на вражеской территории и приближался к крепости, откуда совсем недавно бежал, проведя в заключении почти полгода, настроение у него было бодрое. И потому он совсем не удивился, когда, выйдя на небольшую площадь, примыкавшую к одному из «черных» входов в форт Михаила Архангела, рядом с крайним в торговом ряду лотком увидел знакомую хрупкую фигурку в сером платье с косынкой, повязанной на груди крест-накрест, в чепце с широкими оборками. Карла – про себя Корвин пока положил называть девушку так, хотя в истинности своей догадки нисколько не сомневался – убирала в корзинку купленные яйца. Осторожно покосившись в сторону часового, который охранял вход в крепость, стоя в своей будке, выкрашенной в красный, белый и синий - цвета Республики, Корвин, насвистывая, засунув руки в карманы, небрежной походкой подошел к лотку и громко поинтересовался ценой на яйца. Потом принялся торговаться, пересыпая речь уместными шутками и прибаутками. На девушку он не глядел, но чувствовал, что рядом с его правым локтем возникло нечто вроде ледяной статуи или промороженной каменной стены. Потом холод начал удаляться, и, покосившись, Корвин увидел, что девушка идет вдоль торгового ряда. Она даже не забрала у торговца все купленные яйца. Повернувшись, он двинулся вслед за ней, по-прежнему насвистывая. Догнав девушку, он шел теперь в нескольких шагах от нее. Когда они вышли на пустое пространство между торговыми рядами и крепостной стеной, Корвин произнес: - Нам надо поговорить. Девушка вздрогнула и повернулась к нему. - Зачем ты вернулся? – спросила она. - Может, отойдем в сторону? - Зачем ты вернулся? – испуганно повторила девушка, не слушая его. Отвернулась и зашагала прочь, ко входу в крепость. - Я вернулся за тобой, Карла, – громко произнес Корвин И уже тише добавил: - Или я должен сказать – Клара? Он увидел, как вздрогнули лопатки на худой спине, обтянутой дешевой светло-серой тканью. Потом девушка медленно повернулась к нему. Ее глаза были до краев полны ужасом, и Корвину пришло в голову, что сейчас ее побелевшие худые пальцы, сжавшие плетеную ручку корзины, похожи на скрюченную птичью лапку. Он подошел к девушке, решительно, но мягко взял ее под руку и повел к крепостной стене. Девушка не сопротивлялась: она вся обмякла, и при каждом шаге ее шатало, словно пьяную. Между контрфорсами стены торговцам запрещалось ставить лотки, возводить навесы или палатки, и потому здесь можно было спокойно поговорить – если не обращать внимания на вонь нечистот. Корвин не стал обращать на нее внимания. - Твое кольцо со мной, - сказал Корвин и похлопал себя по груди, когда они встали так, чтобы контрфорс закрывал их от часового, стоявшего в будке. - Ты носишь его на виду?! – если бы девушка говорила не шепотом, это был бы визг. - Нет, конечно, - Корвин за шнурок вытащил кольцо, завернутое в ту самую грязную тряпицу, в которую его завязала Карла... нет, не Карла. Только теперь от узелка резко пахло свежим чесноком. - Надеюсь, ты не возражаешь… - виновато добавил он, когда девушка поморщилась. – Так никто не полезет проверять, что лежит внутри. И я нарочно все время меняю чеснок, чтобы запах не слабел. От пропахшего чесноком бедно одетого парня шарахались не только прилично одетые горожане, но и патрульные, и стража на городских воротах: ведь чесночные узелки носят там, где началась чума. - Уходи! – по-прежнему шепотом воскликнула девушка. – Я же сказала, чтобы ты не возвращался! Зачем ты пришел?! - Запретила возвращаться мне Карла, а вернулся я за Кларой, - сказал Корвин. - Я не знаю никакой Клары! – шепотом вскрикнула девушки и попыталась вырвать у него руку. – Отпусти меня! - Тогда какое право ты, простолюдинка, имеешь право приказывать князю крови, кавалеру Орлиного Гнезда? – спокойно произнес Корвин. – Приказывать мне имеет право только старшая дочь Галлии, ее королевское высочество принцесса Клара. Девушка, словно ее не держали ноги, сделала шаг назад и привалилась спиной к покатой поверхности контрфорса. - Уходи… пожалуйста… - слабо выговорила она. – Я же сказала тебе, что не хочу никуда идти… Корвин сделал шаг к ней. - А я не хочу, чтобы ты здесь оставалась, - твердо произнес он. – Здесь даже Карле не место, тем более – Кларе… ваше королевское высочество. Он сделал движение, как будто собирается склониться в поклоне, и девушка вцепилась ему в руку так, что он почувствовал ее ногти даже сквозь плотную ткань куртки. - Перестань… прекрати… - выговорила она, задыхаясь. – Я… ты все… ты не так понял… она умерла… я просто ухаживала за ней, и она отдала мне кольцо… - Поклянись, – потребовал Корвин по-венгерски, мысленно благодаря однополчанина Лайоша Зичи, венгерского дворянина, который ради шутки учил его своему родному языку. - Клянусь именем матери! – ответила девушка, тоже по-венгерски. Корвин поднял бровь, и на щеках у девушки проступил нежнейший розовый румянец. - Она научила меня нескольким словам… - пробормотала она и опустила голову. Корвин терпеливо ждал. Девушка подняла голову. - Приходи завтра, - произнесла она уже более уверено. - И что изменится завтра? – спросил он. Девушка отвела глаза. - Приходи завтра, - повторила она беспомощно. - Мне надо подумать. - О чем? Пошли. - Прямо так? – девушка беспомощно провела руками по своему простенькому платью. – Но я не могу! Мне надо хотя бы забрать из форта вещи! - В самом деле? – Корвин взял ее за руку и двинулся в сторону переулка, который вел прочь от форта. – У тебя там осталось что-то настолько ценное? Может быть, ты хочешь забрать из форта копье Ассал, на которое твой опекун вешает котел Дагды, чтобы готовить для заключенных, или камень Лиа Фаль, на котором он режет кур? - Замолчи! – испуганно пискнула Клара, но Корвин продолжал, лишь немного понизив голос: - Коронационная фибула у тебя? - Ее нашли у матери и отняли, - еле слышно произнесла девушка – она опять шла так, как будто ее не слушались ноги, но теперь цеплялась за руку Корвина. Корвин мрачно кивнул, и они свернули в переулок. Они долго шли по городу, по площадям, улицам и набережным столицы, мимо дворцов, превращенных в учреждения Республики, парков, превращенных в военные лагеря, и церквей, превращенных в конюшни и склады. Через некоторое время девушка оправилась и теперь спокойно шагала рядом с Корвином. Косясь, он видел под оборками чепца ее решительный профиль. По сторонам Клара не смотрела, словно канатоходец, который не сводит глаз со своего каната, боясь упасть. За пару кварталов до ворот святого Саввы (которые теперь переименовали во Врата Славы, только их все равно никто так не называл) на блошином рынке Корвин купил простой и поношенный, но теплый и еще прочный синий плащ и накинул его на плечи девушке. - Зачем? – спросила она, поднимая глаза от опустевшего кошелька Корвина. - На всякий случай. Чтобы девушку в синем плаще не нашли, когда станут искать девушку в сером платье. Он постепенно убыстрял шаг, так что Кларе приходилось временами поспевать за ним вприпрыжку. Но когда до ворот святого Саввы оставалось пара кварталов по оживленной улице, Корвин остановился напротив самой большой и грязной лужи, переводя дыхание. - Чего… мы… ждем? – спросила запыхавшаяся Клара, прислоняясь к стене. - Сейчас… - пробормотал Корвин, оглядевшись по сторонам. – Вот, уже едет… И мимо прогромыхала порожняя телега, из-под колес которой на них веером брызнула грязь из лужи. Клара вскрикнула, но успела прикрыть только лицо и теперь стояла в грязных и мокрых чепце и плаще, сердито глядя, как Корвин стирает грязь с лица. - Вот теперь пошли, - сказал он. – Только медленно, как будто мы с тобой до смерти устали и никуда не торопимся, понимаешь? И не бойся, солдаты не станут трогать грязных крестьян. Клара некоторое время смотрела на него, потом кивнула, взяла под руку, и они медленно двинулись к воротам. - Пропуск есть? – спросил у них пожилой солдат с замызганной красно-бело-синей кокардой на порыжевшей треуголке. - Нет, служивый, мы не городские, к себе в деревню обратно идем, - произнес Корвин, старательно подражая выговору столичной бедноты. - А что тогда в корзинке? – спросил солдат, тыча пальцем в корзинку Клары. Видя, что у той задрожали руки, Корвин сам откинул плетеную крышку. - Богато нынче деревня живет… - хмыкнул солдат, достал из корзинки два яйца, одно сунул своему товарищу, а второе ловко кокнул о дуло своего ружья и вылил в рот. - Чего встали, проходите, - бросил он Корвину и Кларе, вытирая усы. Когда они вышли на Римскую дорогу, Клара спросила: - Куда мы идем? - Домой, - ответил Корвин и добавил, глядя на ее недоуменное лицо: - В Андору, конечно. Клара посмотрела вперед, словно ища на горизонте Пиренеи. - Мы что, всю дорогу будем пешком идти? – ужаснулась она. Корвин рассмеялся: теперь, когда они миновали городские стены, ему стало легче. - Нет! На самом деле, нам надо дойти до одного моего знакомого, а там видно будет. - А где живет твой знакомый? - В Карнеоле. Знаешь такое местечко? Девушка кивнула. - Слышала. Только не знаю, как до него добраться. - Надо в первом ярмарочном городке после ворот святого Саввы свернуть с Римской дороги налево. Так мне сказали. - Первый ярмарочный город по Римской дороге – Фрамбург. - Значит, во Фрамбурге и свернем. Однако через пару часов, когда город скрылся за предместьями, деревнями, холмами и перелесками – начинались старые охотничьи угодья, - Клара пошла медленнее, слегка прихрамывая, и Корвин сообразил, что девушка совершенно непривычна к ходьбе. Скоро Корвин понял, что ни до Карнеола, ни до Фрамбурга они сегодня не доберутся. - Придется ночевать на улице, - сказал он своей спутнице, когда стало смеркаться. – То есть, в лесу. - У меня есть деньги, на деревенскую гостиницу хватит, - и Клара показала кошелечек, с которым отправилась за покупками на рынок. Корвин покачал головой: - Там-то нас и станут искать. Нет, в гостиницу нам нельзя. - Но в лесу… - Клара зябко поежилась, - там же бродяги, волки… - Волки – это вряд ли, - решительно возразил Корвин. – А бродяги… думаешь, я не сумею нас защитить? - У тебя даже оружия нет. - Как это – нет? Корвин достал из-за голенища большой нож, «позаимствованный» им у одного рассеянного мясника, и заткнул его за пояс. - Теперь пусть боятся нас. И решительно свернул с дороги в лес. Пока он, щелкая кресалом о кремень, разводил огонь, а потом собирал валежник и кромсал на куски небольшую, но жирную курочку, которая обнаружилась в корзинке Клары, девушка молча сидела на травяной кочке, отгоняя от лица комаров и наблюдая за ним. - Где ты всему этому научился? – спросила она, когда Корвин под наклоном воткнул в землю вокруг костерка обрубки крепких веток с насаженными на них кусками курицы. - Я солдат, - сказал Корвин. – Я три года воевал против Республики в Союзной армии. За это время много чему научился. - Ты дворянин и офицер, - возразила Клара. Корвин пожал плечами. - На войне и офицеру порой приходится замарать белые ручки. А на охоте охотник всегда делает все сам, - и он наклонился, чтобы подложить еще веток в костер, шипящий от жира, которым сочились куски курицы. - Нет, - сказала Клара. – На охоте охотники только охотятся, а разделка, туши – это дело слуг. Корвин пожал плечами. - Смотря когда. Ну, если, скажем, парадная охота, то да, а если просто так едешь поохотится, то… - Давай поедим, - перебила его Клара. - У меня еще есть пучок салата и пара огурцов. Курица, хоть и несоленая и ничем не приправленная, с голодухи показалась отменно вкусной. Но вина во фляге Корвина осталось лишь на несколько глотков. - Эх, не рассчитал я… - сокрушался он, отдав флягу Кларе, а сам захрустел огурцом. – Я, видишь ли, не думал, что встречу тебя в первый же день. И что надо будет уходить из города сразу. Думал, поселюсь где-нибудь под мостом возле форта, попробую ночью переплыть реку и забраться по стене обратно, чтобы поговорить с тобой. Клара уставилась на него в изумлении: - Ты собирался вернуться в тюрьму, из которой чудом спасся? Тебя, между прочим, искали, такой шум поднялся… - Тебя не заподозрили? – быстро спросил Корвин. Клара покачала головой. - Нет. Марию спрашивали про тебя, но она ничего лишнего не сказала. Корвин смущенно повел плечами. Когда кончились и курица, и салат, и вино, и огурцы, Клара, вытирая руки лопухом, спросила у Корвина: - Зачем ты это сделал? - Что – это? – недоуменно переспросил Корвин. - Зачем ты спас меня из тюрьмы? Корвин удивленно пожал плечами. - Как это - зачем? Ты и человека, который подобрал в грязи золотую монету, станешь спрашивать, зачем он это сделал? Просто некоторые вещи делаешь, потому что это надо сделать, и все тут. Ты меня выручила, значит, и я у тебя в долгу. Клара не сводила с него светлых глаз. - Скажи, а за Карлой, дочерью тюремщика, ты бы вернулся? Корвин потупился. - Нет, - буркнул он. - Итак, значит, ты вернулся за… за принцессой Кларой, - произнесла девушка с запинкой. – Зачем тебе принцесса Клара? - Да зачем все эти вопросы? – не выдержал Корвин. – Сделал и сделал, с какой стати это обгладывать и обсасывать? И он подобрал с земли обгрызенную куриную кость и бросил ее в костер. - Затем, что от этого много зависит, - спокойно ответила Клара. – Что станешь делать ты, что стану делать я. Чтобы знать, как мне себя вести, я должна знать, почему ты так поступил. Корвин сдался. - Ну нельзя же оставить в руках у республиканцев старшую дочь Галлии? Они мои враги, мне просто не придумать способа сильнее им насолить, - и Корвин невольно улыбнулся, представив, какая суматоха сейчас царит в Обители Братства. – Разве что если бы я нанес поражение Рейнской армии, но где мне взять для этого деньги и людей? А так получилось дешево и сердито… если ты не обидишься, - спохватился он. Клара покачала головой. - Нет, в твоих словах нет ничего обидного, напротив, ты напомнил мне одну важную вещь, про которую я очень давно не думала, потому что это было бессмысленно. - Про какую? – с любопытством спросил Корвин, но Клара покачала головой. - Лучше рассказывай дальше, - произнесла она. – Ты похитил меня, чтобы отомстить Республике. Так? Корвин почесал затылок, вспомнил, что рука жирная от курицы, и чертыхнулся. - В конце концов, все упирается в то, на чьей ты стороне, - произнес он уже серьезно. - Андора как всякое порядочное государство была бы на стороне галльской монархии, даже если бы наш дом не был в родстве с Воронами. Иметь дело с Республикой… - Корвин поморщился, - нет, это не для нас. Я три года воевал вовсе не потому, что мне нравится спать на земле и есть руками, - он смущенно подобрал еще одну кость и бросил ее в костер. – Мне хочется, чтобы Республике пришел конец, чтобы она перестала воевать с Андорой и угрожать нам аннексией. Он умолк, глядя в костер. - И? – произнесла Клара. - Что? - Причем здесь я? - Причем здесь ты! – Корвин всплеснул руками. – Причем тут принцесса-Ворон! Причем тут старшая из детей покойного короля! Ну ты и вопросы задаешь! - Корвин, - очень серьезно произнесла Клара. – Ты ведь умный человек. Принцесса крови, даже старшая из королевских детей, – чем она поможет тебе защитить Андору и уничтожить Республику? Корвин уставился на девушку. - Если речь идет о седалище, которым надо заполнить пустой трон, толку от меня мало, ведь я не мужчина, - продолжала Клара. – Мой дядя Брендан подойдет лучше. Корвин не выдержал и рассмеялся. - Это ты хорошо сказала! Герцог Брендан – это и в самом деле одна большая… хм… одно большое седалище. Клара приподняла бровь. - Ты хочешь сказать, что тебя устраивает не всякий претендент на престол? Корвин фыркнул. - Это уж точно! Взять хотя бы графа Пиктонского… - и он поморщился. – С одной стороны, он как наследник старшей из законнорожденных ветвей королевского рода пытается строить из себя наместника королевства, с другой – заигрывает с трибунами… - А чем лучше я, Корвин? – спросила Клара. – Я женщина, я не поведу войско в бой. В отличие от графа Пиктонского я не в свойстве с императором, а мой дядя, король Венгрии, даже если захочет, в одиночку с Республикой не справится. Так чем же я могу тебе помочь? Корвин перевел взгляд на языки пламени. - Как тебе сказать… дело в том, что сейчас в союзной коалиции разброд и шатание. То есть, так было, когда нас разбили и я попал в плен. Но судя по тем сведениям, которые до меня доходили, ничего к лучшему не изменилось. После того, как погиб твой дядя Бертран, дела пошли… скверно. Это не пропаганда Республики, это правда. Герцог Брендан сидит в Лондоне и занят только тем, что тянет на себя одеяло, пытаясь добиться от Георга, чтобы тот признал его королем Галлии. Здесь, на материке мутит воду граф Пиктонский, так что в коалиции пошли склоки. У императора и испанского короля своих хлопот полон рот… Я боюсь… я боюсь, что со временем к Республике привыкнут, как привыкают к скверному и склочному соседу, перестанут воевать с нею и… - Корвин замолчал. - …и бросят Республике как подачку какое-нибудь ничейное приграничное княжество… например, Андору… - договорила за него Клара. - Да, - произнес Корвин, глядя в огонь. – Все так. Он перевел взгляд на Клару. - Но если из мертвых восстанет принцесса, дочь короля, которого некоторые уже считают мучеником, юная и прекрасная, как воплощение Галлы, тогда… тогда, быть может, все будет… по-другому? Клара поморщилась: - Ты заговорил точь-в-точь как республиканские газеты. «Воплощение Галлы», подумать только. Юная и прекрасная… - Клара принялась поправлять свой замызганный чепец. - Я не знаю, что еще добавить, - честно сказал Корвин. – Мне казалось, что спасти тебя – хорошо и правильно. Я и сейчас так думаю. Тебе не место в тюрьме, моя принцесса. И раз уж я догадался, кто ты, я не мог бросить тебя там. Он поднялся. - Я покараулю, а ты ложись: завтра нам далеко идти. - Корвин… - произнесла она мягко, вполголоса. - Я не успела сказать тебе там, в тюрьме, когда поняла, что это про гибель твоего брата было написано в газете… Корвин вздрогнул и отвернулся. - Мне очень жаль, Корвин… - Клара стояла рядом с ним, положив ему на плечо невесомую руку. – Твое полное имя – Корвин Гвискар? - Да, - буркнул тот. – Корвин Гвискар Диего. Сын-наследник принимает имя «Корвин», так же как в вашем роду наследный принц зовется Браном. - Если хочешь, я буду звать тебя Гвискаром, - тихо сказала девушка. Корвин покачал головой. - Я уже привык. Клара вдруг поднялась на цыпочки и легонько поцеловала его над переносицей, между широкими темными бровями. - Спасибо, что спас меня, Корвин Гвискар Диего, кавалер Орлиного гнезда. - Ну, еще не спас… - смутился Корвин. – Не говори «гоп» и все такое. - Если вдруг нас поймают, будет слишком поздно и ты сочтешь мои слова издевкой, - серьезно ответила Клара. Корвин поглядел в сторону. - Ладно, - неловко произнес он. – Тебе все-таки надо поспать. Ложись, что ли. Клара неуверенно посмотрела на черную в сумерках траву. - Я замерзну на земле. Лучше посплю сидя, на кочке, - сказала она. - Тогда завтра мне придется тебя нести, - сказал Корвин. – Сделаем так… Он затоптал костер и, разметав уголья и золу, бросил на это место охапку сухого прошлогоднего папоротника. - Ложись, - сказал он Кларе. – Земля теплая, и плащ теперь не сильно измажется. Девушка больше не спорила, и через несколько минут после того, как она опустилась на листья папоротника и свернулась под плащом в клубок, Корвин понял, что она спит крепким сном тяжелой усталости. Когда Корвин открыл глаза, небо над деревьями было голубым, пели птицы, а за лесом поднималось солнце. Он с трудом выпрямился и принялся разминать затекшие и озябшие ноги и руки. Большую часть ночи он просидел на кочке, пытаясь одним глазом караулить, а другим дремать, но под конец сдался и перебрался спать к Кларе, сев на землю так, чтобы упереться спиной в ее поясницу и тем самым защищать ее от холода. Его все-таки слегка беспокоило, что девушка спит на земле: женщинам, неприученным к такому с детства, это вредно. Впрочем, в его положении было смешно думать о том, сможет ли родить принцесса и от кого она будет рожать. Сидя на кочке и перебирая в памяти их с Кларой разговор, Корвин понял: он сильно недооценил серьезность того, что сделал. И, тем самым, сильно недооценил серьезность действий, которые предпримут власти Республики ради поимки беглецов. Вчера, судя по всему, им очень сильно повезло. Корвин встретил Клару около двух пополудни, а в это время в тюрьме сравнительно тихо, и потому исчезновение принцессы могло оставаться незамеченным несколько часов. Чтобы удостовериться в ее отсутствии, Ивену нужно было, бросив все дела, обежать всю крепость, полную всевозможных закоулков, подвалов, чуланов и прочих укромных местечек, вроде верха башни, куда Клара водила Корвина, а потом опросить часовых всех входов. И только тогда убедиться, что девушка в форт не возвращалась. Еще полчаса – и от рыночных торговцев Ивен должен был узнать, что Карлу видели с высоким парнем в саржевой куртке, с рыжевато-каштановыми волосами, голубыми глазами, темными бровями и непривычным выговором. И опознать в этом парне беглого военнопленного Бласко Ангерита. Попытавшись вообразить, что подумают вожди Республики, узнав о похищении принцессы, Корвин ощутил, как по его спине бежит холодок – и вовсе не от росы, осевшей на его куртку. Бегство андорского офицера из столичной тюрьмы – само по себе происшествие нерядовое, а похищение им средь бела дня принцессы крови равносильно существованию разветвленного и серьезного контрреволюционного заговора. Попытки раскрыть который вполне могут привести к еще одной волне террора. Корвин стиснул зубы и твердо сказал себе, что не собирается нести ответственность за преступления палачей и убийц, однако мысль эта его не утешила. Но что было гораздо хуже, трибуны могут решить, будто исчезновение принцессы является прологом к вооруженному мятежу. Это означало, что гарнизоны будут приведены в боевую готовность и что сито, через которое Республика безостановочно просеивает своих граждан – патрули на дорогах, заставы на въездах в города и местечки, - станет еще мельче. А у них с Кларой не было никаких документов, кроме бумаги об отпуске по ранению, выданной на имя Пьетра Мелаглина, солдата Третьего гренадерского полка Северной армии: отпускную Корвин вытащил из кармана у пьяного солдата, храпевшего в углу в кабаке, куда Корвин зашел перекусить на обратном пути в Каэрран. Толку в этой покраже не оказалось никакого, потому что под описание медвежьих статей гренадера Корвин подходил плохо. Теперь эта филькина грамота представляла опасность сама по себе, и потому Корвин, щурясь на ясное небо, достал ее из-под подкладки и изорвал на мелкие клочки. Но этим список возможных неприятностей не исчерпывался. Что, если участие андорского офицера означает выступление испанского короля через андорские перевалы Пиренеев? Корвину стало совсем скверно от мысли, что его поступок может привести к падению Андоры и что, прорвавшись через линию фронта, он придет на пепелище своего дома. Он покосился на Клару. Вот так, стоит послушать женщину, и окажется, что ты все сделал неправильно. Корвин снял с шеи шнурок с кольцом и принялся развязывать тряпицу. Проснулась Клара, села и протерла глаза: девушка все-таки вымазалась в пепле и на вид теперь была замарашка замарашкой. - Доброе утро, - сказал ей Корвин. Та молча кивнула. - Ненавижу этот запах, - продолжал Корвин, высыпая из тряпицы на траву искромсанные дольки чеснока. Девушка приподняла брови, такие светлые и тонкие, что их было еле видно. - Удивительное дело – андорец, а чеснок не любишь. - Коз я тоже не люблю, - суховато отозвался Корвин, тщательно обтирая блестящую на солнце Голову Ворона пучком травы. Потом вдруг посмотрел на золотое кольцо, как будто первый раз его увидел, и поднял глаза на Клару. - Наверное, я должен вернуть его тебе? – и он, положив – как полагается - кольцо на тыльную сторону ладони, подал его девушке. Но та покачала головой. - Нет. Я отдала его тебе и на попятный не пойду. Кроме того, - она слабо усмехнулась, - я тоже не люблю запах чеснока, а кольцо будет им пахнуть еще долго. Корвин пожал плечами и убрал Голову Ворона во карман куртки, который застегнул на оловянную пуговицу. Клара внимательно смотрела на Корвина. - Ты больше не будешь его прятать? - Я думаю, будет лучше, если мы спрячем его где-нибудь по дороге, - легко произнес Корвин. - Найдем дерево с дуплом или закопаем под первым же каменным крестом. - Мы для него гораздо опаснее, чем оно для нас, - заметила Клара. - Я не хочу, чтобы оно попало в руки республиканцев, даже если с нами что-то случится, - осторожно произнес Корвин. Клара пожала плечами. - Если они нас поймают, они нас наизнанку вывернут, будь уверен. Корвин нахмурился, достал кольцо из кармана, оторвал от подкладки куртки лоскут, завязал в него кольцо и снова повесил на шнурке на шею. - Тогда пойдем, - сказал он. – Завтракать все равно нечем. Про себя он уже горько жалел и о тех яйцах, которые Клара оставила на прилавке, и о тех, которые забрал у них солдат на воротах. Они пошли по тропинке, ведущей вглубь леса. Корвин не стал говорить спутнице, что изменил свой первоначальный план – добираться до Карнеола по дороге: теперь это казалось ему безрассудством. В своем роде попытка идти лесом была не меньшим безрассудством: мест этих Корвин не знал, и хотя в горах он ориентировался отлично (по крайней мере, не в сильную метель и не в слепом тумане), ему случалось заблудиться в равнинных лесах, лишенных, на взгляд горца, всяких примет. Теперь ему оставалось только идти в том направлении, которое он считал правильными, в надежде напрямик выйти к окружавшим Карнеол угодьям. Клара сначала просто шла рядом, потом взяла его под руку, и через некоторое время Корвин поняла, что она уже почти висит у него на руке. - Что с тобой? - Ноги… Посадив Клару на ближайший пенек, Корвин снял с нее башмачки и присвистнул: на серых нитяных чулках виднелись дыры и пятна крови. - Что ж ты не сказала, что тебе обувь натирает? - Надо идти… - только и ответила Клара, пошевелив пальчиками. - Снимай чулки, - велел Корвин. Девушка посмотрела на него большими глазами, и Корвин вздохнул. - Я нарву подорожника, а ты пока сними чулки. - Я могу идти, - упрямо сказала Клара. - Это ненадолго, - твердо произнес Корвин. – Поверь пехотному офицеру. Когда он вернулся с листьями подорожника, помытыми от пыли в луже, Клара сидела на пеньке, спрятав ступни под юбкой. Рядом с башмаками лежали ее чулки, похожие на сброшенную змеей кожу. При виде Корвина она высунула из-под юбки кончик большого пальца. Одного. - Мне нужна ступня целиком, - сказал Корвин, опускаясь перед ней на колени, и девушка неохотно приподняла юбку до косточки. Ступни Клары, изящные и маленькие, с легкостью умещались у него в ладонях. Ножки у нее как у принцессы, это уж точно, думал Корвин, осторожно прикладывая к ранкам и пузырям листья подорожника, а затем обматывая ступни портянками, изготовленными из остатков подкладки. - Отвернись, - сказала Клара, когда он, закончив, поднялся с колен. – Мне надо надеть чулки. - Подорожник надо часто менять, - ответил Корвин. – Замучаешься чулки снимать-надевать. Но Клара так посмотрела на него, что он без слов отвернулся и терпеливо ждал, пока она перестанет шуршать юбками. Потом опустился на колено. - Залезай мне на спину. Я тебя понесу. - Зачем?! Корвин повернул к ней голову. - Твои ноги теперь надо беречь. Я, конечно, могу нести тебя на руках, как ребенка, но это тяжело и неудобно, - он вздохнул и добавил: - В лесу никто не увидит тебя с задранной юбкой. Клара по-прежнему смотрела на него с сомнением. - Если ты беспокоишься из-за того, что мужчина будет держать тебя за ноги, то можешь по такому случаю вспомнить, что мы с тобой состоим в родстве, хотя и дальнем. Я всю дорогу так сестер таскал, даже старших, - добавил Корвин. Он снова повернулся к Кларе спиной. - Ну? Снова зашуршали ее юбки, и руки Клары легли ему на плечи. Корвин подхватил ее ножки и поднялся. Весу в девушке было всего ничего. Чтобы не смущать ее, Корвин засунул руки в карманы куртки, однако сам время от времени поглядывал на тонкие лодыжки. «Три вещи в женщине указывают на благородное происхождение, - вспомнилось ему, – ступни, кисти и волосы». Итак, ножки Клары были выше всяческих похвал, кисти… Корвин покосился на руки, лежавшие у него на плечах. Они тоже были изящными и узкими, с тонкими пальцами, но ногти обломаны и обгрызены, на костяшках цыпки. На ладонях же, как ему помнилось, имелись и мозоли. Ну да это дело наживное. - Как ты оказалась в форте Святого Михаила? – спросил Корвин. – После того, как… И прикусил язык на словах «казнили твою мать». - …было объявлено, что гражданин Брандиль и гражданки Клара и Ориана Бренн скончались от гнилой жабы, - неловко закончил он. – Тогда ведь была эпидемия, все и поверили – если не в гнилую жабу, то в смерть. - Когда начался суд над матерью, нас троих забрали у нее и перевели в другую башню Тампалла, в Мельничную, - сказала Клара. - А потом… однажды мне сказали, что ко мне пришли. Я подумала, что теперь они станут судить меня и ведут к общественному обвинителю. Но это был Первый Трибун. - Сам, лично? – воскликнул Корвин. - Да. В плаще, с опущенным капюшоном, который он поднял, только когда мы остались вдвоем. Он сказал, что королевские дети – это угроза Республике, что ему очень нас жаль, но он ничего не сможет сделать, если Сенат станет использовать нас как заложников в случае войны – а это весьма вероятно. И что есть приказ Сената при малейшем подозрении, будто нас пытаются спасти, убить нас. Думаю, он говорил правду. Корвин мрачно кивнул. - Должны же эти люди хоть когда-нибудь говорить правду. - И он предложил, чтобы я инкогнито поселилась в какой-нибудь из столичных крепостей под присмотром верных ему людей. И чтобы все – в том числе Сенат - считали, будто я умерла. Тогда бы меня никто не попытался похитить или использовать как заложницу. И только трибуны бы знали, что я жива. И что я получу некоторую свободу взамен на молчание. - Какая ему в этом корысть? – удивился Корвин. – Ни за что не поверю, будто он предлагал это по доброте душевной. - Корысть очень простая, - сказала Клара. – Если бы союзники одержали верх над Республикой, он смог бы выторговать себе жизнь, обменяв нас на помилование. И потом… - Клара замялась, - я думаю… - Что? - Мне тогда было четырнадцать лет, и я была очень испугана. Но задним числом мне кажется, что он смотрел на меня с любопытством. Может, думал, кем лучше быть: трибуном Республики или зятем короля. Корвин споткнулся и едва не уронил Клару. - Что?! - Я не знаю, на самом деле. Но это тоже способ заставить считаться с собой. - Вот мерзавец, - процедил Корвин сквозь зубы. – И ты согласилась? - Да. Охотно. Ведь рано или поздно настала бы и моя очередь идти на эшафот. Или мне и в самом деле перерезали бы горло после очередного поражения республиканской армии. Я сказала, что прослежу, чтобы Ориана и Брандиль молчали о том, кто они такие, но он только покачал головой. Слишком подозрительно – трое детей, две девочки и мальчик, все того же возраста, что и королевские дети. Он сказал, что позаботится об Ориане и Брандиле – чтобы их как следует кормили, одевали и все такое. И чтобы из них вырастили добрых граждан. Еще он добавил, что полагается на мое слово как Враны не пытаться бежать, или раскрыть мое инкогнито, или связаться с роялистами, союзниками, кем угодно. И что если я не сдержу это слово, он не может гарантировать жизнь и безопасность Орианы и Брандиля. Корвин остановился на полушаге и с трудом удержался от длинного и витиеватого ругательства. - Ты из-за этого не хотела уходить со мной? - хрипло произнес он. Он почувствовал, что Клара у него за спиной качает головой. - Нет. Брандиль мертв, и Ориана, скорее всего, тоже. Корвин постоял, а потом медленно двинулся вперед. - Трое королевских детей – это и в самом деле опасно: в три раза больше шансов на случайность, на разоблачение. А такое грозило бы гибелью даже первому трибуну. Ориане тогда исполнилось девять лет, а Брандилю – семь. Они были уже не несмысленыши, чтобы забыть, кто они такие, но при этом, в отличие от меня, еще слишком малы, чтобы держать язык за зубами и как следует притворяться. И кому можно довериться, чтобы держать в тайном заточении Короля-Ворона? Слишком большой соблазн для самого верного слуги, для самого искреннего республиканца. Кроме того, исчезновение Брандиля невозможно было выдать за его смерть. - Что ты имеешь в виду? – пробормотал Корвин: его горло сжалось от спокойного тона девушки. - Невозможно убедительно подстроить смерть короля, - отвечала Клара. – Разве что нашелся бы двойник Брандиля, умерший естественной смертью. Сенат бы пожелал иметь на руках полные и самые что ни на есть убедительные доказательства, что умер именно он. Такие доказательства, чтобы ни у кого, даже у союзников, не осталось сомнений, что король мертв. - Газетная бумага все стерпит, а протоколы и свидетельства можно подделать… - А заставить молчать двадцать человек охраны, которые бы знали, что мертвый мальчик – не тот, которого они стерегли три года? Попробуй избавиться от этих солдат – и у сенаторов тут же вспыхнут подозрения, что со смертью Брана дело нечисто. И они даже напечатали полное описание примет Брандиля, чтобы кто угодно мог разоблачить самозванца. И это подлинное описание, поверь мне, ведь в тюрьме я помогала его купать. Корвин промолчал. - До встречи со мной и ты был уверен, что Брандиль мертв, - добавила Клара. - Да, но раз ты жива… - Если ты помнишь, наша с Орианой «смерть» осталась почти незамеченной. Поспешные похороны, общая могила, известь – уже через два дня никто бы не смог сказать, кто лежит в могиле – мы с сестрой или какие-то другие жертвы эпидемии. - А как же солдаты, которые вас охраняли? – спросил Корвин, усмотрев брешь в аргументах Клары. - Он все продумал. Через неделю после нашего разговора, я, как договорено, притворилась, будто у меня начинается гнилая жаба. Тогда комендант получил приказ расселить нас в разные комнаты, на разных этажах – якобы для того, чтобы брат и сестра не заразились ни от меня, ни друг от друга. Ко мне приставили опытную сиделку из города – на самом деле это была Бетта, жена Ивена. Она молочная сестра первому консулу. Бетта никого не пускала ко мне под предлогом, что у меня бред и горячка, а потом принесла мне другую одежду и вывела через заднюю дверь. Мы с ней сели в закрытую карету, и нас доставили на ту самую площади, где мы с тобой вчера встретились. Бетта привела меня в форт, выдав за свою племянницу, у которой умерли родители, а потом они с Ивеном вроде как усыновили меня. - Нет, не получается, - упрямо возразил Корвин. – Чтобы получить неопровержимые врачебные свидетельства, первому трибуну было нужно, чтобы твой брат заболел гнилой жабой именно в тот момент. А болезнь – это не яд, не кинжал и не удавка, под нее не подгадаешь! Да и умирают от гнилой жабы не все, кто ее подхватил. - Корвин, - сказала Клара, - даже офицер пехоты знает, что человек заболевает гнилой жабой, если ему на рану попадут высушенные гнойные пленки от больного. Как ты думаешь, что будет, если насыпать их, например, в суп? Или в молоко? Или в открытый рот спящему ребенку, рядом с которым больше нет старшей сестры? Корвин ничего не ответил. Он по-прежнему шел вперед, но теперь ему казалось, что вес Клары пригибает его к земле, как свинцовый слиток. Или могильная плита. - Да, не все умирают от гнилой жабы, - продолжала Клара. - Ана от нее выздоровела еще когда была маленькая. Но с тех пор, как нас забрали у матери, Брандиль тосковал по ней, все время плакал. И часто болел, как я ни билась. Такие дети во время эпидемии умирают первыми. И даже если бы Брандиль не умер, первый трибун все равно получил бы то, что ему было нужно: принцессу, которую все считают мертвой, принцессу, благодарную ему за спасение и готовую свидетельствовать о его доброй воле и сострадании. И достаточно взрослую для того, чтобы понимать, какая опасность ей грозит, если она вздумает распускать язык. Корвин промолчал. От рассказа Клары веяло какой-то средневековой жутью. Конечно, в их с Кларой роду случались вещи и похуже. Намного хуже. И ничего удивительного не было в разговорах, которые стали ходить в народе после казни короля с королевой и в особенности после смерти их детей: дескать, это и есть запоздалая кара Воронам за преступления Душегуба. Но одно дело – события почти трехсотлетней давности, и совсем другое – хладнокровный расчет современника, построенный на убийстве ребенка. - Но про Ориану ты ничего знаешь, так? Вдруг она тоже жива, ведь ее исчезновение можно было выдать за смерть, как и твое, - выдавил наконец из себя Корвин. - Я надеюсь, что она умерла, - произнесла Клара. Корвин снова сбился с шага. - Но почему?! - Во сне я иногда слышу ее плач. Ей лучше быть мертвой, чем так плакать, - ответила Клара. Корвин впервые услышал в ее голосе… не слезы. Просто он стал хрупким, как весенняя сосулька. От продолжения разговора Корвина спасли показавшиеся за деревьями черепичные крыши. - Надеюсь, мы пришли куда надо, - сказал он с облегчением. Еще через несколько минут они оказались на холме, с безлесного склона которого открывался вид на домики, сады и поля, разгороженные каменными изгородями. На противоположном берегу узкой извилистой речки – или, скорее, широкого ручья, - виднелись обгорелые развалины церкви.