Граф и его сын

Несмотря на то, что в темных покоях были распахнуты все окна, впуская внутрь лунный свет и морозный воздух, было душно. Граф расстегнул две верхние пуговицы на камзоле и перевел тяжелый взгляд на широкую постель под темно-лиловым балдахином, на которой лежал его сын, белый как снег, почти незаметный среди подушек. Стоны наконец-то прекратились, слышно было лишь неровное дыхание Герберта. Он обратился. Последние часа четыре граф фон Кролок провел у кровати виконта, не смея отойти ни на шаг. Сын метался в бреду, вцепляясь пальцами и зубами в простыни, мокрые от пота, шепча и выкрикивая что-то бессвязное. Куколь было сунулся в комнату в надежде предложить свою помощь, но граф только зло сверкнул на него глазами, и слуга скрылся за дверью. Фон Кролок недоумевал - его собственное превращение прошло куда как легче, был только неприятный звон в голове и легкая боль от внезапно появившихся клыков, а потом он вдоволь напился крови от преподнесенного в подарок по случаю инициации смертного, и все улетучилось, как будто ничего и не произошло. Отец похлопал его по плечу с довольной улыбкой и поздравил со вступлением в вечную жизнь, а Герберт... ...Никогда бы Его Сиятельство не подумал, что он будет так бояться укусить собственного сына. Он никогда не заботился о дальнейшей судьбе своих жертв - выживут ли они и вольются в когорту вечно живущих убийц, или же умрут от потери крови, не прожив и минуты после встречи со смертоносными клыками графа фон Кролока, но сын... Разглядывая пульсирующую жилку на шее виконта, так доверительно обнаженной, граф всеми силами старался успокоить зашедшееся в бешеном стуке мертвое сердце, предвкушающее свежую кровь, и рассеять туман в глазах, так кстати застилающий взгляд, когда корчилась от боли и умирала очередная жертва, и такой опасный теперь. “Сын, сын, это мой сын” - твердил он себе, но природа вампира брала свое. В тот момент, когда его клыки вонзились в шею Герберта, он перестал что-либо понимать и замечать вокруг, все было красным на вид, красным на вкус, а в жилы блаженным потоком вливалась горячая живая кровь. Величайшим усилием воли фон Кролок разжал челюсти, безумным взглядом посмотрел на побледневшее лицо сына, в ужасе оттолкнул его от себя и скрылся в своих покоях, оставив виконта полулежащим у стены. Лишь спустя несколько часов Куколь, постучав в хозяйскую дверь, робко проговорил, что что-то пошло не так и Герберт совсем плох. С трудом вернув себя к реальности, граф заставил себя отправиться в сыновнии покои, и по пути лишь одна мысль билась в его мозгу: “Только бы он был жив, только бы он был жив”, хотя, справедливости ради, живым Герберту было уже не бывать. Своего сына он не узнал. На огромной кровати лежал бледный, почти прозрачный юноша и большими глазами смотрел в темноту, время от времени облизывая сухие губы. Граф замер на пороге, не решаясь подойти, страшась увиденного и ненавидя себя за то, что он сделал с собственным сыном. Вдруг Герберт повернул голову и еле слышно прошептал: - Отец... Это слово как будто вернуло графу способность двигаться: он быстрым шагом подошел и опустился на кровать рядом с сыном. Герберт потянулся к нему, и Его Сиятельство, помедлив мгновение, взял руку виконта в свои ладони. Пожалуй, за все предшествующее инициации время это было наибольшее проявление нежности с его стороны, граф никогда не позволял себе лишних сантиментов по отношению к отпрыску, считая, что это только испортит характер и поспособствует безволию, однако сейчас вампир готов был сделать всё, что угодно, лишь бы тонкая рука сына, лежащая в его ладонях, не казалась такой хрупкой, словно вырезанной из листа тонкого пергамента. - Крови? - хрипло выдавил из себя граф, удивляясь тому, как беспомощно его голос прозвучал в тишине комнаты. Герберт чуть заметно мотнул головой и прикрыл глаза. Граф неуверенно протянул руку и неуклюже погладил Герберта по голове. Лоб и волосы были влажными от пота, но в ответ на прикосновение Герберт слабо улыбнулся. - О, мой мальчик, мой дорогой мальчик, - одними губами, все еще боясь быть услышанным даже собственным сыном, проговорил граф и устыдился так внезапно проявившейся нежности. Всю жизнь его учили быть жестоким, ведь выживает сильнейший, и это известно всем. Граф научился душить в себе жалость, убивая своих первых жертв, сворачивая шеи неугодным, мановением руки верша чужие судьбы. Свою любовь к сыну он запрятал глубоко внутри, не позволяя ей пробиться наружу, не давая никому шанса увидеть, что он, всесильный граф фон Кролок, умеет быть заботливым, чутким, нежным, не позволял никому увидеть свое слабое место. Он не показывал своих чувств даже Герберту, и сейчас он буквально заставлял себя не убирать руку с сыновнего лба, понимая, что нужен сыну как никогда. Обращение еще не закончилось, Герберт бредил, а каждый его стон отдавался у графа в голове, путая мысли, каждый раз добавляя по капле к чувству вины за то, что он заставил своего мальчика так мучиться. “Только не оставляй меня, - думал граф, - Как сделали это все те, кого я когда-то любил”. Снова и снова у него в ушах звучал голос сына, весело и чуть капризно вопрошающего: “Отец, ну когда же? Ты обещал, что уже очень скоро я смогу стать бессмертным!”. О, если бы граф мог знать, что все завершится именно так! Пятиминутное дело превратилось для Герберта в мучительную ночь, и граф поклялся себе, что никогда больше не причинит сыну ничего подобного, только бы всё обошлось. Внезапно Герберт закричал и вцепился в кружева на камзоле отца, раскрыв большие, полные муки глаза. Граф в ужасе оцепенел, предположив самое страшное, но опомнился и уложил сына обратно на подушки, бормоча: - Все хорошо, все хорошо, Герберт, это всего лишь обращение... Скоро все закончится. Несколько часов мучительных стонов и криков, и Герберт затих, все еще сжимая руку отца, но кризис уже миновал. Граф, впервые в жизни заботливо накрыв сына одеялом, поцеловал его в холодный лоб. Когда лицо отца было совсем близко, Герберт прошептал: - Спасибо... И потерял сознание. Граф осторожно поднялся с постели, распахнул одно за другим окна и впустил в темную душную спальню ночной ветер.