Скотт МакКолл сильный.
Он сидит в классе, чуть освещенном утренним светом солнца. С каких пор Стайлз посещает школу вообще спустя три недели пребывания дома? Смотрит на свои тонкие пальцы, на которых остро выделяются вены. Синие, почти фиолетовые, под стать его глубоким впадинам под глазами. Красные глаза глядят на грязную зеленую доску, на которой ничего нет. Но Стилински видит. Видит эти чертовы три цифры химических элементов. KIRa. Четыре буквы, что возвращают его в то время. А вина, которую парень все время старается заметать, снова начинает циркулировать по организму, проникая в каждую клеточку. Да, Стайлз, ты виноват! Ты впустил его. Никто не сможет оправдать тебя. Ты виновный, и только то, что ты сын — шерифа, играет тебе на руку. Кажется, сознание опять заволакивает дымкой. Еще больше, чем было две недели назад. Тогда он почувствовал обычное недомогание, а потом отец заставил его лечиться. Многочисленные таблетки и чаи с медом, вот только лучше Стайлзу не становилось. Но он врал, каждый чертов раз, лгал своему отцу, что изменения есть. А там внутри что–то смеялось. Злобно. Оно насмехалось, превращая некогда улыбчивого человека в пессимистичного кактуса. Когда-то Стайлз не мог заткнуться, тараторя про все на свете. Когда-то Стайлз рано вставал. Когда-то Стайлз часто выводил маркером в учебнике. Когда-то Стайлз… Ты вноват в ее смерти. В смерти Эллисон. Ей не было и двадцати. Ты убил ее. Она была Солнцем для Скотта, проводником — для Лидии. А ты просто щелкнул пальцами… Просто, Стайлз, слишком просто… Карие глаза пересчитывают пальцы. Судорожно. Нервно. Боясь ошибиться. Одиннадцать. Их, черт возьми, одиннадцать! Отчаянные вздохи пропадают в классе. Правой рукой указывает на каждый палец, заново отсчитывая. Раз. В уголках глаз пекутся непрошенные слезы. Два. Еще минута и Стилински задохнется собственной слюной. Встает, так что парта отъезжает вперед. Три.Выбегает из класса, ударяясь о косяк двери. И бежит. Куда? А Стайлз и сам не знает. Мотает головой, а груди все так и возгорается огнем. Ему больно? Он получает от этого удовольствие. За поворотом, кажется, выход. Добегает, боясь того, что дверь пропадет, но, видимо, он обнаруживает себя на том же месте, словно и не двигался. Опускает голову, испуская вздох. И пытается побежать снова. Но… Стайлз все еще стоит. Что ты делаешь? — парень наклоняет голову, соленая жидкость собирается в глазах. Но ответ Стилински и сам знает. Слышит. Он слышит смех Ногицуне. Громкий, нечеловеческий. Ему кажется, что его легкие сейчас разорвет, и только тогда ему станет легче. Стайлз держится за стенку руками, перебирая ногами. Хотелось бы таблетку, что избавит его от вечной борьбы в нем самом, что буквально подрывает его силы. Парень чувствует, как ноги слабеют. Виски пронзает боль. Такая внезапная. Но, кажется, привычная. Ощущение, будто ты крутишься на карусели. Вот только ты знаешь, сколько длится такое «удовольствие», знаешь, что это кончится. А Стайлз не знает. Что если это продлится минуту? А если нет, если час? Неделю? Месяц? Год? Грудь совершает нечастые выпады вперед. Он дышит все меньше и меньше. Ты виноват в его смерти. В смерти Итана. Их любили, ты знаешь? Они были нужны, ты знаешь? Они были невинны, ты знаешь? Они просто защищали друзей, ты знаешь? Только ты решил посмеяться, так? Стилински останавливается. Резко. Оглядывает помещение. Он пришел в школу, так? Так. Тогда почему он в подвале? И снова этот судорожный вздох, пытающийся вобрать в себя больше воздуха. Вздох на грани. Он готов закричать от того, что грудная клетка разрывается, от того, что стопы ступают, кажется, по гвоздям. Но, открыв рот, не издает ни звука. Ни писка. Ни даже чертового выдоха. Ничего. Пустота. Будто его здесь нет. Ногицуне– тысячелетний дух. Он лжец и шутник, который любит потешаться, создавая иллюзии. Мотает головой во все стороны. Глаза цвета кофе снова пересчитывают. Снова. И снова. Пока наконец пальцев не становится десять. Стайлз готов улыбнуться, но он все еще здесь в этом подвале. Все еще у стены. Ему нужно идти. Стоит. Парень поворачивает голову, усмехнувшись. Он сидит на кровати, в своей спальне. Утренние лучи падают на его стол, освещая часы. Восемь утра. Уверенно поднимается, идет к выходу. Кладет руки в карманы, спускаясь по лестнице. Скотт сильный, Стайлз. Тогда чего сдался ты? Покидает дом, выходя на улицу. Быстрыми шагами направляет к джипу. Не заботясь о машине, хлопает дверью. А в сознании Стайлза впервые за три недели спокойно. Туманно. Сдался. Как же легко ты позволил этому случиться, Стайлз! Но Стилински просто устал. Ногицуне– тысячелетний дух, который любит шутить, создавая иллюзии. Но его убили. Стайлз сам лично видел, как рушилась темна лисица. Да, его убили. Только его частица плотно засела в парне, не желая выходить. А понял это Стилински, когда услышал разговор Киры и Лиама. Стайлз не подал бы этому значение. И не подал. До тех пор, пока не заметил у себя ту самую улыбку, находящуюся на грани безумия. В тот момент парень всего–то смотрел на отца, лежащего в реанимации. Всего–то. Он – шутник. И самой излюбленной шуткой, Ногицуне считает появляться неожиданно и резко пропадать. Любит вызывать хаос в сознании Стайлза и питаться им. Скоро. Совсем скоро. Он вернется, выйдя из «комнаты», тихо прикрыв дверь.Скотт – упорный.
–Стайлз! — дружественный хлопок по плечу, и Стилински словно из транса вышел. Кажется, здесь он и был. На тренировке по лакроссу. Парень нервно смотрит на свои пальцы, привычно начав считать. Десять. Их десять. Неужели.? Неужели это реальность? — Как долго я здесь? — сразу задает вопрос Стайлз, когда счастливый Скотт подходит, поправляя шлем. Хмурит брови, улыбка сходит. Неловко чешет затылок. — Ну, эмм, — МакКолл не был готов к этому вопросу. Возможно, потому что хотел сам навалиться с ними. Хотел заключить его в объятия, сказав этим, что он со Стайлзом. Хотел просто спросить о его самочувствии. — Ты пришел недавно, минут тридцать назад. Тридцать минут назад. А что он делал до этого? Знает ли это Скотт МакКолл? Знает ли Скотт МакКолл, как Стайлз пришел сюда и зачем? — Как ты? — слегка касается друга, привлекая внимание, а вопрос сам вырывается. Скотт готов ругнуться за эти чертовы два слова. Ведь тут и так все видно. Все читается в его глазах. Тут не нужна способность оборотня ощущать чувства, как запахи, и боль через прикосновения. Ему не нужно этого. Скотт МакКолл знает своего друга, как никто другой. Пожалуй даже лучше, чем кого бы то ни было. — В смысле… — хочет сказать другое, но прерывается, когда слышит слабый голос: — Нормально, –Стайлз пытается уместить в этом слове слишком много всего, что происходит с ним. Плюется этим словом, надеясь, что все дерьмое уйдет вместе с ним. –Я в общем–то приболел, — это официальная версия пропусков Стилински, только Скотт ей ни на йоту не верит. — Но, знаешь, всяко лучше находится дома, чем бегать пятьдесят кругов и еще плюс тридцать бонусом — Ну, да, –МакКолл хмыкает, поддерживая. Темные глаза, щурясь, останавливаются на красных глазах друга. Он все понимает и без слов. Стайлз болен. Но уж точно не простудой. И Скотт видит это. Но хуже того, что он наблюдает то, как гаснут глаза Стилински с каждым разом, хуже, то, что Скотт не может помочь. Хуже — это понимать, что когда–то это закончится. В начале парень пытался исправить ситуацию: узнавал у Питера и Дерека, которые ничего не смогли нарыть в своем бестриарии. Это раздражало и выводило из себя, потому что надежда как раз–таки и была на самовлюбленного, но слишком умного Питера. Но даже тогда Скотт не опустил руки: продолжил искать. Перерыл весь интернет, всю библиотеку. Пробовал сходить к гадалкам и заклинателям. А позже понял. Это маленькая частица в Стайлзе, что доставляет слишком много Стилински неудобств. Эта маленькая частица засела в гиперактивном подростке. Скотт МакКолл хотел избавиться от нее. Его друг не должен страдать. Но позже пришло осознание: уйдет эта частица духа — уйдет и Стайлз. Тогда МакКолл усмехнулся, подумав, что всегда есть способ, при котором Стилински не пострадает. При котором все станет хорошо. Но Скотт ищет, рыщет. Пытается найти этот способ, где–то глубоко в подкорке подсознания понимая, что ничего не выйдет. Этот голос такой слабый, что его заглушает рычание. — Как Лидия? — Стайлз поднимает голову, всматриваясь в такие же, как у него, карие, только чуть темнее, глаза. В средней школе их часто принимали за сводных братьев. — Не говори мне, что она снова решила работу на отлично, — Стилински пытается закатить глаза. — Она написала на «C» — взглядом глядит на траву. — Да ну? — Да не в жизни, — МакКолл поднимает руки в примирительном жесте на уровне груди, изгибая свои губы в широкой улыбке. Стилински слабо усмехается. — Финсток кстати отменил на этой неделе занятия. Это странно. — Что? — возмущенно щурится. — Все самое клевое происходит, когда меня нет. Может быть, Малия стала великим математиком? –Малия написала контрольную по математике на «B». Сама, кстати. — Шутишь? А Лиам, наверное, Альфой стал? То есть… Нет. Для этого ему нужно… — Ну, они с Хейде, ну, ехали после школы куда–то за город, –МакКолл улыбается, намекая на тайный смысл слов. Стилински закатывает глаза, проговаривая: — Боже, — усмехается. — Ты получил высший балл по химии? — Да, — широко улыбается Скотт, кивая. — Мы вместе с Лидией, — гордо заявляет. А Стайлз расплывается в этом немом «рад за тебя. Ты молодец». — Как ты узнал? — Лидия недавно приходила, — поджимает губы Стилински. Да, все думают, что Стайлз простудился, а поэтому каждый считает нужным принести фруктов парню. Три дня назад приходила Мартин, заодно дав домашнее задание, и приказала его сделать. На прошлой неделе заглядывала Малия, жаловавшаяся на огромное количество занятий с Лидией. Кажется, даже заглядывал Лиам, но быстро смылся. — Ты домой? –МакКолл шагает к школе. Надо бы переодеться. — Да, — неуверенно отвечает Стилински. — Может… — Может, сходим в кино? На «Звездные войны»? –на минуту у Стайлза это вызывает раздражение. Он уже смирился с тем, что Ногицуне все еще с ним. И будет с ним до его смерти. А конец, кажется, будет скоро. Стайлз уверен в этом. На минуту приходит необъяснимое раздражение и обреченный вздох. Но позже Стилински кивает, соглашаясь. Это ведь не плохо, так? Ничего ужасного от похода в кино не случиться, так? Они спускаются по ступенькам вниз. Быстро и легко, как было раньше, когда за плечами была только школа и обычные подростковые проблемы. Скотт рассказывает Стайлзу один случай, произошедший недавно, а второй пускает смешки, бросаясь сарказмом. МакКолл хлопает по плечу Стилински, когда они уже подходят к джипу. Садятся, переговариваясь. У обоих есть о чем поговорить, но откладывают это, говоря на какие–то простые темы. Все как в прежние времена: поздно возвращаются с тренировки по лакроссу, слышится, как играет тихо музыка в машине, и разговоры с переглядками парней. Все, как раньше, когда Стайлз говорил каждые три минуты о Лидии, когда Скотт рассказывал о тактике лакросса. Когда Стилински пересказывал слово в слово, что передавали по полицейской рации, а МакКолл резко ударялся в тему животных. А Стайлз кое–что осознает. Туман все еще здесь, и он обволакивает все пространство. Стилински все еще чувствует тяжесть в районе груди. Привкус горечи на кончике языка остался. Стайлзу по–прежнему плохо. Но Стайлз ощущает себя в безопасности. Наверное, все дело в том, что Скотт — Альфа. Стилински по–прежнему плохо. Он по–прежнему боится того, что Ногицуне подстроил все это. Что-то, что происходит сейчас — это иллюзия. Стайлз даже хотел уехать домой, чтобы не подвергать других опасности. Чтобы другие не страдали. Но он кое–что осознает: сквозь эту обволакивающую тьму. Сквозь этот туман пробирается МакКолл. И он не делает для этого чего–то особенного: Скотт просто по–прежнему шутит, рассказывает то, что произошло, выказывает свои сомнения по поводу нового проекта или еще чего–нибудь. Скотт ничего необычного не делает. Он просто находится рядом. Скотт ничего необычного не делает. Когда он появляется, Ногицуне отходит на второй план.