С мессером Антонио, судьей, случается то, что он влюбляется в замужнюю даму. Та не отвечает ему взаимностью, и молодой человек обращается к некроманту, из чего выходит скандал на всю Флоренцию

Случилась эта история не так давно во Флоренции и произвела немало шума, как и многое из того, что случается в этом городе. Началась она с того, что молодой человек средних лет — назовем его мессер Антонио, чтоб не выдавать с головой, — служил судьей и как раз в эту пору имел несчастье воспылать страстью к благородной даме, которая приходилась женой не менее благородному синьору, владевшему поместьем по соседству с поместьем мессера Антонио. Означенный судья так и эдак увивался вокруг дамы, то с одной стороны к ней подойдет, то с другой, и хотя наружностью он был вполне сносен, та не давала ему никакой надежды. Так продолжалось несколько месяцев, пока мессер Антонио не растравил себя до беспамятства и, движимый не столько добрыми чувствами, сколько злостью и азартом, вознамерился получить даму во что бы то ни стало, и сколько его ни увещевали друзья, он нипочем не соглашался отступить, даже краснел от натуги, когда вступал с ними в споры на этот предмет. Видя, что выхода нет никакого, один из друзей, оставшись один на один с мессером Антонио, посоветовал ему обратиться к одному некроманту. Дескать, тот, по слухам, занимается любовной ворожбой и, если ему хорошо заплатить, все устроит, как полагается. На то мессер Антонио отвечал, что не просто согласен, а готов бежать к некроманту хоть сейчас, и выволок друга на улицу. И пока тот показывал дорогу, постоянно спрашивал: — Точно ли все получится? — Уверяю, — отвечал ему друг. Некромант выслушал мессера Антонио и велел приходить спустя два дня, ближе к ночи. Судья, прихватив своего друга и указанное количество дукатов, явился в назначенный срок. Некромант завел их в темное помещение, усадил в углу, а сам принялся рисовать на куске кожи пентакли и прочие знаки. При этом он что-то бормотал себе под нос и в конце концов стал так напоминать выходца из ада, что молодым людям сделалось страшно. В этот момент — возможно, как раз из-за бормотания некроманта — в окно ударила молния, посыпались осколки стекла, а ворвавшийся ветер задул свечи. Молодые люди, испытав такую жуть, от которой, как они полагали, не придут в чувство никогда, толкаясь, рванули к выходу, и когда оба бежали со всех ног по улице, то обратили внимание, что за ними следует некромант. Вообразив, будто сам колдун перепуган насмерть, и, от того окончательно потеряв сердце, оба припустили бешеным галопом, так что некромант смог догнать их только на площади приоров. Когда мессер Антонио поинтересовался, что за причина заставила его бежать, некромант ответил, что выполнил тяжелое колдовство и хотел бы получить плату. Молодые люди, хоть и не совсем оправились от страха, развеселились от его ответа, и мессер Антонио отвязал от пояса кошелек с дукатами и отдал некроманту. Тот уверил судью, что дама сердца в самые кроткие сроки станет нежнее шелка, и все у них сладится. Судья вернулся к себе и полагал, что, если пережил такой ужас, теперь точно можно рассчитывать на благосклонность предмета его воздыханий. Однако прошла неделя, а сердце дамы не растаяло, и это мало того, что сверх меры опечалило мессера Антонио, после всего он посчитал себя еще и опозоренным так, что Боже упаси. Никому ничего не сказав и ни с кем на этот раз не посоветовавшись, он направился в ратушу к капитану городской милиции, которого хорошо знал, и там, захлебываясь от злости так, что пена на губах выступала, поливал проклятиями всех некромантов, чернокнижников и прочих слуг дьявола, делая это с тем намерением, чтобы капитан тоже разгорячился и отдал указание затеять дело против того некроманта, на которого указал судья. Капитан, видя, что его товарища обуяло бешенство, предположил, что скандал будет большой, а стало быть, можно отличиться, особенно если не только поймать означенного некроманта, но привести в суд и еще с десяток таких же. Проводив товарища до ворот, он вернулся к себе и отдал полагающиеся распоряжения, и через два дня темница неподалеку от управы пополнилась новыми заключенными, среди которых, кроме злополучного некроманта, находилось два молодых человека, виновных то ли в том, что держали дома человеческие останки, то ли в содомии (а может быть, и в том, и в другом), и несколько язычников, по уверению сбиров, которые их задерживали, поклоняющихся морскому божеству. И поскольку все оказались в темнице по той причине, что указывали один на другого как на предполагаемых безбожников, дело было заведено одно на десятерых. В темнице они хватались за голову и говорили: — Ой, пропали мы! Судья, вполне довольный таким оборотом, тем более, что это помогало скрыть его причастность, только радовался и начинал думать, как поведет процесс, который, разумеется, достался на рассмотрение именно ему. Про даму, волновавшую его сердце, он на это время забыл и жаждал только одного: мести. Тем временем даме той случилось уличить мужа в измене, отчего она страшно расстроилась и не знала, что ей делать. Несколько дней она почти не ела и по ночам не могла сомкнуть глаз — так сильно беспокоила ее неверность супруга. Внешне она смогла себя сдержать и никак не выдала осведомленности о его делах любовного рода, но затаила обиду и твердо решила не спускать ему с рук пренебрежение клятвой, данной при венчании. Маялась она недолго и, в конце концов вспомнив про судью, который, как ей казалось, был влюблен в нее безумно, решила, что судьба послала ей счастливый шанс. Как-то раз, когда мессер Антонио проходил мимо ее дома по направлению в судейской палате, где в этот день было назначено первое заседание по схваченным безбожникам, она очень любезно улыбнулась ему из окна и помахала платком. Судья, немало удивленный — отчасти потому что о своей любви ему удалось на время забыть, отчасти потому что теперь, как ему показалось, сработало приворотное заклятие, насланное некромантом, — поклонился в ответ, и таким образом между ними наступило что-то вроде любовного сговора, который, как оба они понимали, получит счастливое продолжение. Мессер Антонио в душе был человеком почти что честным — по крайней мере, таковым он себя считал. Не имея теперь намерения засуживать некроманта и даже испытывая жгучий стыд перед ним за свое поспешное решение отомстить, он остановился и некоторое время пребывал в таком состоянии, будто лишился памяти, все рассуждал, как же ему себя вести и что делать в суде. В это время мимо проходил мессер Дино, который на том же процессе выступал прокурором. Он окликнул судью, тот тут же вспомнил, куда он должен направиться, и так они вместе вошли в ворота. Ко времени, когда большой колокол пробил три часа и должно было состояться заседание, на площади перед палатой собралась огромная толпа — слухи в городе ходили такие, что, если кто хотел сохранить детей в благовоспитанности, предпочитали в это время на улицу их не выпускать. Кто говорил: — Это заморские колдуны. Некоторые, кто слышал больше, спорили: — Нет, они поклоняются осьминогу. Были и такие, кто лично слышал от экзекутора слово «Ктулху», но они и сами не понимали, что это означает, и другие их не понимали, только крестились, и плевались, и всяко проклинали еретиков. К великому счастью, мнение в толпе царило единое, иначе в такой давке и толкотне вполне могла случится поножовщина, к чему ни один сбир и даже сам капитан городской милиции не был готов. Капитан явился на заседание, имея вид гордый и почти царственный, и приготовился давать показания против подсудимых. Адвокат и прокурор тоже явились в дорогой одежде, поскольку процесс был громкий, а они сами на виду. Когда привезли подсудимых, те вели себя обыкновенно и готовы были выдержать любые испытания. Только мессер Антонио выглядел так, будто объелся желудей — еще до начала процесса он то листал материалы дела, путая бумаги, то вдруг замирал, уставившись в потолок. К началу суда ему начало казаться, что он лишится дара речи, но, обладая навыками, которые полагаются при его должности, он сумел произнести вступительную речь и зачитать присутствующим суть дела. Дальше он только и делал, что запутывал процесс, лишь бы не выносить в этот день решения. Изворачивался он так, что в конце концов даже обвиняемые начали смотреть на него, как на ополоумевшего, прокурор удивленно переглядывался с адвокатом, а секретарь несколько раз замирал с пером в руке и прислушивался к речи судьи — увериться, что не ослышался. Присутствующие на процессе спрашивали друг друга: — Что сказал судья? И все пожимали плечами. Под конец мессер Антонио, напустив на себя как можно больше важности, вынес решение отложить заседание, что и было ему нужно. Все расходились в великом недоумении, но больше остальных — капитан городской милиции, который не мог взять в толк, почему же его товарищ, пребывавший ранее в неописуемой ярости, теперь оборачивает дело в пользу некроманта. Или, может быть, судья ни при чем, и он сам ополоумел? Капитан уже был не рад, что арестовал так много народа, и хотя большинство из подсудимых несли на суде околесицу про какое-то морское чудовище и вполне могли угодить за это на виселицу, дело уже не представлялось капитану выгодным для его продвижения наверх. Мессер Антонио тем временем делал все возможное для того, чтобы выручить подсудимых, говоря себе, что делает это по благородству души, на деле он страшно боялся, как бы в процессе не вскрылась правда о его делах с некромантом и любовном привороте. Не забывая каждое утро проходить мимо дома возлюбленной и получать от нее знаки из окна, судья весь день занимался делом некроманта, а именно за свои деньги нанял другого адвоката, известного в городе своим мастерством и способностью выигрывать самые безнадежные дела. Тот с радостью занялся изучением сути и на следующее заседание вышел важно и гордо. Подсудимые, видя, что дело идет к оправданию, притихли и больше ничего не говорили себе во вред. Когда прокурор спрашивал, почему они отказываются от прежних показаний, все пожимали плечами. — Мы этого не говорили. По залу шел ропот, и уже никто не был уверен, что дело обернется так-то или так-то. Некромант, как оказалось, был осведомлен в медицине и делал вид, будто ею и занимается. Два молодых человека, ранее сговорившись с ним, назвались помощниками и учениками. Оставалось обвинять только язычников, но стоило прокурору завести речь о существах, живущих в море, которым те поклонялись как богам, адвокат ответил: — Как они могут поклоняться морским богам? Во Флоренции нет моря. И подсудимые, ранее свидетельствовавшие против себя, одновременно кивали. Прокурор, понимая, что над ним издеваются, прочитал в материалах дела обо всем, что касалось языческого бога, моря и воды. Дескать, подсудимые сами об этом говорили. Адвокат ответил, что подсудимые действительно имеют отношение к морю и воде, но только с той стороны, что по воде ходил Сын Божий, в Которого они свято верят. Видя, что судья тоже кивает, прокурор не знал, что ему ответить и, чувствуя себя приниженным донельзя, перестал говорить вообще. Капитан милиции сидел, вжимая голову в плечи, и беспокоился только о том, как бы его самого не обвинили в задержании десяти порядочных граждан. На его счастье, все обошлось лучшим для него образом, хотя на всякий случай после суда он бежал в ратушу в сопровождении сбиров и там заперся у себя на двое суток, надев доспех и вооружившись. Когда был вынесен вердикт, оправдывающий подсудимых, присутствующие не могли и слова вымолвить, только руками разводили. Подсудимых выводили через задние ворота, откуда все разошлись по домам, а толпа возле входа в судебную палату стояла до тех пор, пока мессер Антонио лично не вышел на балкон и не зачитал вердикт, сопроводив его пламенной речью в защиту подсудимых, добавив к этому, что судьи Флоренции пекутся о благе горожан и строгих приговоров понапрасну не выносят. Почти все, несмотря на то, что ранее были настроены против, одобрили такое решение, но еще много дней по всей Флоренции ходили разговоры, правильно или неправильно оправдали язычников. Некоторые говорили: — Надо было казнить. Некоторые: — Никто ничего не доказал. А через неделю, когда прибыли почтовые из Неаполя, по городу прошел еще один слух, имеющий отношение к делу язычников. Рассказывали, что рыбаки видели в глубине вод огромное чудище с крыльями, и случилось это как раз в те дни, когда флорентийский суд рассматривал означенное дело. Верить этому или не верить, каждый решал сам, но флорентийцам жить проще, ибо, как всякому известно, во Флоренции моря нет, а вот неаполитанские рыбаки до конца лета не отваживались заплывать на лодках далеко от берега, и все боялись, как бы чудище, показавшееся однажды, не показалось еще раз и не наделало больших бед. Было бы упущением не упомянуть о том, как сложились дела у мессера Антонио. Дама, дававшая ему надежды, улыбаясь каждое утро из окна, встречу так и не назначила. И случилось это, скорее всего, потому что сам мессер Антонио, утомленный судебными делами, дошел до полного душевного изнеможения и остался без сил, а потому не особенно упорствовал в продвижении своей любви. Совершенно удовлетворившись знаками внимания со стороны возлюбленной, он вполне потешил гордость и на том успокоился, решив, что не дай Бог, наживет себе большие проблемы с соседом, чьей женой являлась означенная дама, если вдруг у него все сложится. Больше он к услугам некромантов не обращался. С капитаном городской милиции со временем помирился, но о причинах резкого изменения поведения на суде ничего ему не сказал и до конца жизни хранил это в тайне ото всех. Флорентийцы очень быстро забыли об этом случае, потому что во Флоренции всегда что-нибудь да шумит, а людям недосуг помнить обо всем на свете.