о свободе и власти.

Власть возбуждает. Бельфегор в очередной раз понимает это, когда жертва захлебывается собственной кровью, хрипит, закатывая глаза, и царапает ногтями бетонный пол, не в силах сдвинуться в места из-за опутывающих её лесок. Ей больно, ему любопытно. А что будет, если заставить человека сожрать собственные глаза? Луссурия наигранно охает, Скуало лишь фыркает, на выходе из здания бросая взгляд на сидящего на полу Потрошителя, увлеченно кромсающего отделенное от головы туловище. Весь измазанный. С волос капает кровь, челка сбилась набок. Капитану видно восхищенно поблескивающий глаз, слышно истеричный хохот, и ему думается, что Бел как был ребенком восемь лет назад, когда тощим мальчишкой очутился в Варии, так и остается ребенком сейчас. Сколько надо недодать человеку любви и ласки, чтобы он превратился в чудовище? С места зачистки Бельфегора приходится выводить насильно. Благо, не за шиворот - непозволительно так с особами королевской крови обращаться. Уже в штабе он, капая на ковры водой с мокрых волос, устраивается на столе посреди гостиной - ровнехонько между отдыхающим капитаном и телевизором, в который тот время от времени поглядывает, - получает порцию оглушающих криков и мерзко хихикает, принимаясь ковырять деревянную поверхность стола стилетом. Знает, что потом Мармон будет возмущаться и нудить, и думает, что когда он ворчит, то его и без того пухлые детские щеки забавно надуваются еще больше. Власть возбуждает, а управление чужими эмоциями за власть считается. Бел скалится. Если подумать, то можно понять, что он такой мерзкий вряд ли потому, что ему просто так хочется. Просто он по-другому не умеет. Он рос как принц, но в тени короля. В тени наследника, всеобщего любимца, умного, красивого, гениального даже, и так далее, и тому подобное, и от этих описаний хочется блевать, а не слушать. Зачем человек нужен, если он не присутствует ни в чьей жизни? Теперь Бельфегор присутствует в чужих жизнях. Его много, необъятно много, без остатка и края. В стилетах, утыканных повсюду, в тихом 'ши-ши-ши', когда он неожиданно возникает за спиной, а тонкое лезвие упирается в шею, в реках крови, бесконечных издевательствах, сдвигах, страхе. В безумии и свободе, витающей вокруг. Только все же, в чем его свобода, если принц без подданных становится никем?