В третьем часу

— Ты хоть барался когда-нибудь? — от этого вопроса у Мэлса пересыхает в горле, и он сглатывает, прежде чем ответить.  — Нет… — слово звучит неуверенно и слишком тихо. Фред не выглядит очень разочарованным: он картинно взмахивает рукой, отворачивается, хлопает дверцей шкафа… И дает Мэлсу книжку с наказом читать только дома и за семью замками. Конечно же, Мэлс не удерживает и заглядывает в книгу сразу же. В горле снова пересыхает: прихотливо сплетенные и выгнутые мужчины и женщины в таких позах, которые и ему и в голову не могли прийти, приковывают взгляд.  — Дома, за семью замками, — еще раз напоминает ему Фред и, скрываясь за дверью, подмигивает: — Просвещайся. Мэлс невнимательно кивает и возвращается к книге, устраиваясь удобнее на диване. Прикусывая губу, он воображает на некоторых картинках себя и Пользу: интересно, она может выгнуться настолько, чтобы он держал ее за бедра так, как нарисовано?.. Нет, наверное, нет. Или может?.. Постепенно картинки расплываются перед глазами и Мэлс засыпает. Он спит, и ему снится обнаженная, зовущая Польза, вот только глаза у нее почему-то не карие, а лукавые голубые. Из расслабленного сна его выдергивает то, что кто-то придавил ему ноги. Мэлс вскидывается и тихо шипит — ноет затекшая ото сна шея, на щеке отпечатались пуговицы с кожаной обивки.  — Кто там? — удивленно спрашивает Фред, шарит рукой по дивану и натыкается на бок Мэлса.  — Я… — неуверенно отвечает Мэлс. Свет в кабинете приглушен, горит только зеленая лампа на столе, и в квартире неожиданно тихо — он и не думал, что в шикарной, полной жизни и стильных чуваков и чувих хате Фреда может царить такая тишина.  — Я — последняя буква алфавита, — лениво бросает Фред, продолжая целеустремленно щупать бок Мэлса.  — Ну, я, Мэлс… — он наконец собирается с мыслями и пытается вытянуть из-под Фреда ногу. Тот отодвигается и бурчит что-то неразборчиво-извинительное.  — А ты здесь откуда? Ты же вроде со всеми ушел? — удивляется он.  — Я не ушел, — мотает головой Мэлс, садясь и начиная растирать ногу, — Я читал… и заснул.  — Понятно, — хмыкает Фред, — Решил еще больше воспользоваться моим гостеприимством? Что-то в говоре этого Фреда кажется Мэлсу неправильным: разве так будет говорить заводила их стиляжьей компании, чувак, у которого самые узкие галстуки и самый фигурный жаргон? Но Фред продолжает.  — К… каким гостеприимством? — удивляется Мэлс. — Я сейчас пойду.  — Куда? — насмешливо спрашивает Фред. — Третий час ночи. Ты разве что в отделение милиции дойдешь. Повертев головой, Мэлс замечает настольные часы и убеждается в том, что сейчас действительно третий час ночи. Без четверти, если быть точным.  — Ладно тебе, — машет он рукой, вставая с дивана, — Никто меня не загребет. Фред откидывает на спинку дивана и вздыхает: даже в полумраке видно, как он морщится.  — Что за стремление найти побольше неприятностей на свою голову, не пойму… — ворчит он, — Всему вас учить надо. Щеки Мэлса на мгновение заливает краска: он вспоминает, когда Фред сказал это в предыдущий раз. Фред наблюдает за ним с веселым, расслабленным удивлением.  — Никуда ты не идешь, — твердо подводит итог Фред, — Родители явятся только к завтрашнему вечеру — десять раз успеешь проснуться и уйти. Мэлс открывает рот, готовясь возразить, но так и не находится с ответом, и покорно кивает.  — Вот и молодец, вот и умница, — продолжает беззлобно насмешничать Фред, но Мэлсу почему-то не обидно. Может быть, потому что этого не видит никто: ни Польза, ни остальные, которые непременно ей перескажут, — Тогда идем. Встает он совсем не так твердо, как говорит, и Мэлсу приходится закинуть его руку себе на плечо, чтобы они оба удержали равновесие. От Фреда пахнет горечью сигарет и сладковатой женской пудрой, а на щеке — полустертый карминово-красный мазок помады.  — Куда идем? — спохватывается Мэлс, когда они чуть не врезаются в косяк.  — Как куда? Стелить тебе постель — и в ванную, — почти натурально удивляется Фред. В конце концов, Мэлс укладывается на диване в гостиной: приходится чуть поджимать ноги, но это мелочи. Ванная у Фреда тоже куда чище и просторнее, чем комнатушка с ржавыми трубами и потеками плесени по стенам в его родной коммуналке, и Мэлс подносит ладони к лицу, втягивая оставшийся на них цветочный запах немецкого мыла. Еще в ванной у Фреда висит зеркало, и, разглядывая себя в нем, Мэлс опускает взгляд вниз и замечает слегка набухший — наверное, из-за книги Фреда и его фантазий, — член. Тянущее чувство внизу живота делается сильнее, но Мэлс мотает головой и прикусывает губу — трогать себя сейчас, в чужой ванной и в такой обстановке… Нет, он не может себе этого представить. К счастью, Фред ничего не замечает: он умылся первым и сразу ушел в свою комнату, громко — так, что Мэлс услышал даже сквозь закрытую дверь, — пожелав ему сладких снов. Поворачиваясь на другой бок, Мэлс натягивает повыше колючий плед — ничего другого, чтобы укрыться, не нашлось, — и закрывает глаза, думая о том, что нужно спать. Он почти успевает заснуть снова, когда скрипит дверь. Сон как рукой снимает, и Мэлс поворачивается, видя Фреда. Тот не изменил себе и здесь: пижамные штаны — ярко-красные, а майка — нежного кремового оттенка. Наверное, если бы к пижаме полагался галстук, то и он у Фреда был бы узким и ярким, как полагается стиляге. Нет разве что привычного кока, и Мэлс внимательно всматривается, пытаясь в полутьме, которую разбавляет только полоска света из-за двери комнаты Фреда, разглядеть одновременно знакомое и непривычное лицо.  — Не спится? — спрашивает Фред, садясь на пол рядом с диваном. Его лицо оказывается напротив лица Мэлса.  — Угу, — неуверенно подтверждает Мэлс.  — Вот и мне, — кивает Фред, — Вот и мне… И курить что-то захотелось. Негромкий щелчок зажигалки, и полумрак комнаты разгоняет мерцание красного кончика сигареты. Фред затягивает и выпускает дым тонкой струйкой.  — Будешь? — предлагает он Мэлсу. Тот кивает. Правила пожарной безопасности, желание спать и то, что к сигаретам он скорее равнодушен, отступает перед возможностью покурить вместе с самым стильным чуваком их компании.  — Вот черт, закончились… — тот досадливо сминает целлофаново шуршащую пачку и отбрасывает ее куда-то в сторону, — Тогда на двоих? Фред вынимает сигарету изо рта и вкладывает ее в губы Мэлса. Он затягивает, но почти тут же закашливается — то ли из-за горьковатого вкуса дыма, омывающего небо, то ли из-за того, что пальцы Фреда все еще остаются на его губах, а его глаза — или это только кажется в неверном свете сигареты? — странно мерцают.  — Курить ты так и не научился, — безжалостно подводит итог Фред, забирая у него сигарету.  — Дело наживное, — Мэлс равнодушно пожимает плечами: он уже успел немного обжиться в компании и понять, что умение танцевать или играть на саксе приносит ему куда больше уважения, чем умение курить.  — Наглеешь, — негромко смеется Фред, докуривая и гася сигарету в каменной пепельнице, стоящей на столике около дивана. Мэлс вскидывается и нервно на него смотрит: в голову лезут мысли о том, что из этой компании Фред может легко и быстро его вытолкнуть, просто запретив появляться — его точно никто не посмеет ослушаться.  — Да ладно, что ты такой пугливый? — Фред снова смеется, глядя на лицо Мэлса, и тот замечает, как от его глаз от смеха разбегаются тонкие морщинки, — Наглость — это хорошо. Она ведь второе счастье, как известно. Мэлс дергает плечом и что-то невнятно хмыкает. Разговор увядает сам собой, и Мэлс молча смотрит в окно, где ночное небо постепенно начинает выцветать.  — Так что, понравилась книга? — снова нарушает тишину Фред, и Мэлс неуверенно кивает.  — Понравилась… — отвечает он.  — Вот то-то, — улыбается Фред, — А то… Дурное дело нехитрое, конечно, но толку с него, если оно дурное? Он негромко посмеивается собственной шутке, и Мэлс присоединяется к его смеху.  — Но как это делать… на самом деле, я не очень понимаю, — неуверенно признается Мэлс. Раньше он никогда бы не сказал такого вслух, но если это — Фред, если он лежит в его квартире, если это — главарь их компании, который, как иногда кажется Мэлсу, видит большую их часть насквозь и еще немного, то не сказать невозможно.  — Научишься, — легкомысленно машет рукой Фред, неосознанным жестом закидывая на лоб растрепавшиеся волосы, — Тут только практика и нужна. Мэлс кивает и опускает голову — да, практика… Но у него этой практики немного, и станет больше только если он завоюет Пользу. Если она будет с ним бараться…  — Ты хоть целоваться умеешь? — с неожиданным сочувствием спрашивает Фред. Его лицо близко, ближе, чем когда они курили вместе.  — Д-да, — кивает Мэлс. В конце концов, он действительно один раз целовался — как раз с Пользой.  — Мэл… — голос Фреда становится мягче, обволакивает, — Научись ты врать, а? Видно же, что не умеешь. Мэлс недовольно дергает плечом и как-то совсем не по-стиляжьи шмыгает носом. Не умеет… Умение, как он уже говорил Фреду — дело наживное.  — А, раз не умеешь, значит, надо учиться, — подытоживает Фред, и рот Мэлса неожиданно накрывают чужие горячие губы. Сначала он хочет оттолкнуть Фреда, но руки путаются в складках пледа и сбившейся простыни, а голова упирается в спинку дивана, и у него не получается ни отстраниться, ни вырваться. Губы Фреда, как и он весь, теплые, гладкие, и его язык бесцеремонно хозяйничает у Мэлса во рту, то кончиком касаясь зубов, то поглаживая внутреннюю сторону щеки. От этого колени у Мэлса слабеют, и он, все-таки выпутавшись из простыни, кладет руки Фреду на плечи и открывает рот шире, стремясь получить еще.  — Вот… — шепчет Фред, когда поцелуй заканчивается, и Мэлс недоуменно моргает от неожиданности, — Ты понял? Это не похоже на поцелуй с Пользой, это вообще ни на что не похоже — так Мэлса не целовал никто. Польза… Это была Польза, а Фред был Фредом, и сравнивать их не выходило, как бы ему не хотелось.  — П… понял, — Мэлс облизывает все еще мягкие после поцелуя губы и замечает в глазах Фреда незнакомый влажный отблеск.  — Тогда давай ты, — предлагает Фред и снова приближает его губы к своим, и Мэлс, подчиняясь, целует его сам. Сначала он неловок, он медлит и не понимает, что делать, но Фред терпеливо ждет, направляя и не давая отстраниться. Когда Мэлс отрывается от него и переводит дыхание, Фред уже не говорит ничего, а просто тянется за новым поцелуем, от которого напряжение внизу живота делается сильнее, и Мэлс прикусывает нижнюю губу — чтобы Фред провел по следу, оставленному его зубами, языком. Но медленная, тягучая чувственность нарушается, когда Фред, все еще сидящий на полу и привалившийся к дивану, случайно касается плечом бугра на пледе. Даже от этого случайного прикосновения Мэлса прошивает короткий острый всплеск желания, так что он коротко стонет и с недоверием прислушивается к самому себе — неужели это он может издавать такие звуки?  — Что? — тихо спрашивает Фред. Он близко, гораздо ближе, чем был до того, и Мэлс мотает головой — он не знает, что произойдет, если Фред поймет, что с ним, но уверен, что ничем хорошим это не закончится. Но Фред понимает — это же Фред, он понимает все: даже то, что ты не хочешь ему говорить.  — А, вот оно что… — его пальцы снова касаются бугра, и Мэлс давится вдохом: даже через два слоя ткани эти прикосновения оказываются настолько яркими, что он дрожит и дышит чаще, — Так сразу бы и сказал.  — Но… н… — слова теряются, когда Фред отбрасывает плед и его пальцы ныряют под резинку трусов, чтобы обвести, погладить, надавить так, что у Мэлса не остается даже слов — он может только дрожать и кусать пальцы, пока Фред проводит ладонью по его члену, обводит ногтем поджавшиеся яички и сдвигает нежную кожу на головке, когда Мэлс судорожно стонет и кончает.  — Так лучше? — тихо, лично спрашивает его Фред, и Мэлс кивает, потому что невозможно врать Фреду сейчас. Фред последний раз гладит уже опавший член, и Мэлс снова сбито выдыхает и небрежно вытирает ладонь о простыню.  — Будет нужна помощь — обращайся, — по-прежнему легкомысленно улыбается он, вставая с пола. Мэлс кивает: от пережитого удовольствия глаза слипаются, и он вскоре засыпает, не слыша тяжелого частого дыхания из-за приоткрытой двери. Часы показывают пять утра, и над Москвой занимается рассвет.