Обрывки

Игра «правда или ложь» почти не помогает. Пит играет в нее уже не первый месяц, но в голове по полочкам разложилось совсем немного. Кажется, он любил Китнисс. Кажется, был готов умереть за нее. Кажется, хотел жениться на ней. Кажется, мечтал об их совместном ребенке. Слишком много «кажется» для одного измученного разума. Эвердин сидит напротив Мелларка за кухонным столом, обхватив обеими руками чашку с горячем чаем. Немое ожидание, глаза — полные надежды. Пит не может дать ей ничего. Кажется, он даже не чувствует намека на то, что она для него когда-то хоть что-то значила. Все слишком обрывочно, неполно. Все картинки, воспоминания на месте, и они кажутся простыми стоп-кадрами какого-нибудь художественного фильма. Посмотрел — помнишь, но не цепляет. Пит устало трет переносицу. Кажется, Китнисс мучила его невзаимностью, сейчас он мучает ее равнодушием. Кажется, Пит должен хотеть вернуть все, что между ними было, но он не чувствует такой потребности. Эвердин все понимает и буквально давится желанием рыдать в голос, маниакально покусывает внутреннюю сторону щеки, внимательно вглядываясь в до боли родные и одновременно такие чужие глаза. — Пит, — Китнисс накрывает своей рукой руку Мелларка. Ничего. Наверное, раньше сердце грохотало в груди от подобных вещей. Слова, прикосновения, взгляд — нежностью, которой они пропитаны, можно с легкостью захлебнуться. Кажется, это все должно быть желанным. Тогда почему ничего не екает? Пит помнит, как держал Эвердин за руку на Параде трибутов, Арене и Туре победителей. Кажется, ему это нравилось. А сейчас все равно? Мелларк осторожно освобождает руку и откидывается на спинку стула. У Китнисс красивое лицо, глаза, губы, волосы собраны в привычную косу. Все та же, как он помнит, но ему … определенно, все равно. Эвердин чувствует это и не скрывает разочарования и крупицы обиды. Их «мы» давно стало одинокими «я». Ее «я» погибает. С каждым новым равнодушным взглядом и словом. Китнисс сглатывает очередной застрявший в горле ком и едва слышно произносит: — Ты все вспомнишь. Помнит. Ночи на Арене, безумный крик «Пит» после выстрела пушки, удар по руке с горстью ягод и истеричное «это же морник», спасение от кошмаров в объятьях друг друга, предложение руки и сердца, обман про ребенка, слезы по щекам Эвердин, когда Мелларк едва не умер, напоровшись на силовое поле, последний поцелуй под деревом молний и все многочисленные, что были до него. Пит помнит все, но не чувствует ничего. Рядом и одновременно так далеко. Китнисс хочется схватить Мелларка за плечи и с силой встряхнуть, крича, что он не может позволить всему окончательно рухнуть. Эвердин помнит, как каждую ночь, пока Пит был в Капитолии, она верила в его призрак и хватала воздух руками, а потом пряталась ото всех и беспомощно рыдала, стараясь не захлебнуться слезами. Она так устала пытаться прогнать тишину и боль криком. Устала жить воспоминаниями о том, что было. Не чувствовать Мелларка слишком тяжко, его отстраненный взгляд режет по сердцу похлеще ножа. Ему точно все равно, а Китнисс без него никак. — Вернись ко мне, Пит, — губы дрожат и бешеный стук сердца отдается глухими ударами в ушах. Персональный конец света близок как никогда. Кажется, Мелларк должен чувствовать хоть что-то, наблюдая как крупная соленая капля стекает по бледной щеке Эвердин. Кажется, он должен хотеть огородить ее от всех печалей и невзгод, вернуться к ней, возродить из пепла прежнее, но … Пит едва заметно кивает, решая не озвучивать прискорбное «не могу». Не может, потому что не чувствует ничего. Обрывков недостаточно, чтобы снова стать друг для друга всем.