Лисаенотравнолюбовь

      — Приветствуем вас в нашем зоопарке! — приторно-радостным голосом, по вкусу сравнимым лишь с затвердевшей шоколадной конфетой, говорила женщина-экскурсовод, надевая на себя самую отвратительную улыбку в мире и разводя руками явно не на ворота зоопарка, а на проселочную дорогу, по которой она, явно, хотела уехать куда подальше от грозных волейболистов, которые мило разлепляли глаза и зевали во весь рот во все собственное неприличие с плохим запахом. Украдкой фыркнув, она подбежала к воротам и бодро провожала их внутрь.        Очевидно, никто её не слушал, кроме, разве что, раздосадованной и любопытной сестры Сё, явно пошедшей в своего брата не только рыжим цветом волос и миленьким девчачьим личиком, но и детской упёртостью и смешной наивностью.       Хината, выбившийся из последних сил после весёлой поездки в автобусе, сопровождавшейся двумя огромными персиками, орущими хардкор наушниками Кагеямы, оранжевой рвотой и паническим вскриком сзади сидящего Даичи, даже не плёлся за ней — он полз, и то, это получалось у него с трудностью, и за это Хината уже хвалил себя и называл храбрейшим героем с непоколебимой силой воли.       Сзади Кагеяма, явно ободрившийся голосом Тилля Ландеманна, поющий о владении двуногими бездушными существами, нетерпеливо бил коленом Хинате прямо в бедро, сильно и с криками, чтобы дурак-Сё наконец проснулся и подавал хоть какие-то признаки жизни. Но, будучи в окончательной апатии, даже этого малец почувствовал не сразу.       Возмущенные кряхтения и потирания больного неловкого места проходили с заторможенностью и огромной задержкой, а старые школьные кроссовки ступали по вязкой грязи, как назло, всё медленнее и медленнее. Казалось, что его губы шептали неразборчивые и выдуманные молитвы, читаемые перед сном, а левая рука крестилась по-христиански, хоть Хината и мало что знал о том, что такое религия вообще.       — Бак дих! — ревел в такт песне Кагеяма, отчего Сугавара тихо посмеивался и подходил ближе, дабы успокоить, а Танака с Нишиноей орали ему в такт. Обстановка между игроками Карасуно накалялась, и парни начали просыпаться один за другим, пребывая в отличном расположении духа и заметив в себе отчаянное желание потискать южноамериканскую альпаку под сладенький хардкор и хэви-метал.       Цукишима Кей, наблюдавший за ситуацией, успокаивал смутившегося Ямагучи, не отводящим взгляд от странного дуэта, явно заключающим в свои действия двусмысленные намеки. Тадаши водил глазами туда-сюда: сначала к адской ноге Кагеямы, оказывающей услуги ломания бедренных костей маленьких милых мальчиков, а затем к светлым янтарным глазам, отстраненно глядящим куда-то мимо затылка и не отводящим этот непристойно-близкий взгляд уже десять секунд.       Тадаши встрепенулся, встал в стойку «смирно» и чуть ли не отдал честь, глядя на высокую и широкую фигуру своего лучшего друга, смотрящим сверху-вниз и теребящим в карманах медные монетки. Парень в сотый раз почувствовал себя маленьким и беспомощным под опекой чего-то большого, преданного и сильного, но не сторожевого пса, а скорее капризного кота с острыми зубами. Ямагучи тревожно вздохнул и, в знак внимания, Цукишима перестал бороться с монетками и навесил на них обоих гробовую тишину и полную отстраненность от событий, происходящих в мире.       — Цукки… — смутился он и перевёл взгляд на бешеных волейболистов, которых экскурсовод с заметной трудностью, вталкивала в узкий проход калитки по трое. Немного поодаль, Асахи от нетерпения перепрыгнул через металлический забор, порезал руку и погнул железку. Послышались громкие извинения, плач и тихая усмешка. — Что-то случилось?       Кей не медлил с ответом и быстро перевёл взгляд прямо на лицо Ямагучи, опасаясь, что он подумает о его словах, обращенных не к нему, а поодаль стоящим выходцам из дурдома. Он снова уткнулся к краю его затылка, но только теперь не взглядом, а целым лицом, медленно приближающимся к правому уху Тадаши, чтобы лучше рассмотреть тревожащее глаз перфекциониста-Кея.       — Ты сегодня причёсывался? — поднял подбородок он в полной уверенности в серьезности своего вопроса на вопрос.       — И именно это тебя интересует? — покраснел Ямагучи и нервно усмехнулся. Худыми трясущимися пальцами он почувствовал миниатюрный волосяной колтун, еле выглядывающий из-под уха.       — Конечно интересует, — заправил надоедливую прядь Цукишима за ухо Ямагучи, отчего Тадаши задохнулся на мгновение. — Меня бесит, когда ты не можешь нормально самого себя расчесать, — он быстро отпрянул и бросил взгляд ко входу в зоопарк. — Пойдём, мы тут торчим уже долго, нас наверняка обыскались.       Ямагучи не знал, что чувствовать — тепло или смятение. Забота Цукки была нестандартна: холодна и нежна, почти не ощутима и трепетна, пастилой тающая на языке. Он не привык к ней, постоянно умирал от нее медленно и с наслаждением, и даже не замечал своих микро-смертей, до которых доводят классические и надоевшие язвы Кея, приправленные щепотками уверенности, невесомой ухмылкой, заставляющей упасть в обморок от страха и, в единичных случаях, сжатыми в кулак руками Цукишимы и понизившимся голосом до шёпота, будто он разглашает военную тайну только лишь ему.       В такие моменты Ямагучи чувствовал себя не то, чтобы особенным — он становился на секундочку королём, способным захватить целый мир об руку с Кеем. Разжёвывая невесомую сладость и с шумом проглатывая её, Тадаши бегом устремился к Цукишиме, снова играющимся монетками в кармане и беспощадно пачкающим свои чёрные ботинки, наступая на грязный асфальт с непривычным булькающим звуком. Он с трудностью удерживался на земле, покачивался на сильном ветру и дрожал всем телом от холода, съеживаясь и пряча лицо в горлышке куртки.       — Точно всё хорошо, Цукки? — догнал его Ямагучи и опустил взгляд на землю. — Ты какой-то неспокойный.       Цукишима ответил не сразу: ждал, пока они подойдут к калитке и оба втиснутся внутрь. Ускоряя шаг и заставляя друга перейти на бег, он чего-то ожидал и прокручивал в мозгу одну и ту же мысль. Оставив на поверхности лишь глаза и окончательно превратившись в человеческий комок, он приостановился у входа в зоопарк и обернулся, ожидая Ямагучи.       — Т…ты не волнуйся, я тебя догоню, — пытался отдышаться парень, согнувшись напополам и смотря на свои более грязные сапоги.       — Идём, — закатил глаза Цукишима и поманил его пальцем. Он очень быстро раздражался и уже давно хотел отвесить Ямагучи подзатыльника, но держался из последних сил.       Ямагучи простонал и добежал последние метры до калитки. Остановившись, он покосился на калитку и слегка наклонил в голову, не соображая, как можно будет пройти через неё вдвоем без царапин, синяков и ссадин. Зелёная краска осыпалась при малом касании к прутьям калитки, открывая ржавые внутренности, тёмно-оранжевыми пятнами проступавшими сквозь неяркое слабое покрытие. Прутья были стары, остры и точно опасны для жизни, а зазор между ними так же тонок, как и сами прутья, будто не хочет впускать кого-либо постороннего. Кей цыкнул и повернулся к Ямагучи, нетерпеливо хлюпая ботинками по тёмной вязкой луже, похожей скорее на некачественное желе, чем на скопившуюся в яме дождевую воду.       — Нам надо торопиться, — резко бросил он громко, почти на весь зоопарк, и схватил Ямагучи за запястье. Тадаши, пребывая в шоке, пытался выпуститься, но при четвёртой попытке и боли от сильной сжатой ладони Цукишимы, он перестал стараться и просто пошёл рядом с ним через опасную узкую калитку.       — Лучше бы мы пошли по одному, Цукки, — тревожно прошептал Ямагучи, упираясь сапожками об маленькие камни, создавая давление между ними. Цукишима рыкнул и тихо выругался, таща за собой слабую человеческую тушку. Он был недоволен препираниями своего друга, а ещё больше, своей неспособностью подавлять просыпающиеся в нем самом животные желания. Парень ничего не ответил и лишь сильнее стал толкать мальчика ко входу.       — Без разницы, — начал психовать Цукишима и всё больше прижимать парня к себе, провожать его через калитку и почти не двигаться, застывая в узком проходе калитки. Ямагучи, чтобы не упасть прямо на Кея, пришлось ответно прижаться к нему и осторожно устроить руки прямо на его груди. Цукишима победно улыбнулся, тихо усмехнулся, чтобы его услышал только один Ямагучи, и склонил голову к нему, заправляя ту же самую прядь за ухо.       — Действительно, без разницы, — задумчиво протянул Тадаши и начал считать тёмные крапинки в натуральном, без огранки, янтаре, часто моргая глазами и наклоняясь всё ближе и ближе, лишь бы рассмотреть любимые глаза, которые Ямагучи мог прочитать без единой ошибки и через секунду же выучить наизусть. Цукки уже обнимал его второй рукой, медленно двигался боком к территории зоопарка, нехотя освобождался от плена последнего прутика, сильно давившего в спину, и окончательно выходил на поверхность.       Как только они оказались на широкой территории, они впервые увидели зоопарк во всей красе, и не только: спортсмены Карасуно бегали по всей территории зоопарка, пытаясь угнаться за дворняжкой-охранником, сзади Сугавара, будто восседая на них, как на собственных лошадях, командовал «отрядом» и заставлял поворачиваться то вправо, то влево, всегда приговаривая: «Кавайи десу!», а Кагеяма перешёл с бак диха на ду хаст, грозно топая ногами и душа Хинату, доводя его тем самым до состояния полусмерти. Хината хрипло стонал, умоляя Тобио прекратить, а сестрёнка Сё стояла где-то поодаль, не замечая всего цирка и фотографируя зайчика-беляка со всех возможных ракурсов.       — А ты ещё говорил, что проходить вдвоем через узкую калитку — это ненормально, — обиженно буркнул Цукки и, сгорбившись, направился к остальной компании, не отпуская запястья Ямагучи, покрасневшего прямо по периметру его ладони.       У Тадаши хватило сил лишь рассмеяться и поплестись следом, рассматривая свою вторую ладонь, сжимавшую секунду назад куртку высокого друга. Она пахла лимоном, запахом Цукки, и чабрецом, собственным запахом Ямагучи. Блаженно улыбнувшись, он поднял взгляд на серое небо и ощутил в себе желание раскрасить его в цвет солнца и небес, красками нежных цветов, контрастирующими и бросающих свои ласкающие лучи на светлое дерево, недавно покрытое лаком. Как бы было красиво, думал, Тадаши, если бы солнце освещало бы эти, казалось бы, обычные загоны для животных, низкие и приземистые, саму живность, тянущуюся к солнцу и, кажется, чувствовавшим рефлекторную радость и желание быть под этим теплом вечно, и лица людей, улыбающимся во все тридцать два от удовлетворения, когда они покормили братьев своих меньших или увидели очередное необычно-красивое животное.       И дворняжку, ставшей на секунду доброй и милой, радостно приветствовавшей гостей волшебного зоопарка, где все улыбки возможны, а проблемы и плохие эмоции не могут быть допущены ни в коем случае к разумам пребывающих здесь.       Ямагучи склонил голову от наслаждения и опустил её к реальному миру, увидев тающий снег, стоги сена, разбросанные по всему зоопарку для красоты и улыбающегося Цукки, стоящего перед ним.       — Не знаю, конечно, чего тут может быть интересного, — задумался он. — Но, думаю, посмотреть лишний раз стоит.       Ямагучи нашёл своё солнце, освещающее все вокруг, и направился прямо за ним, по пути получая случайные тумаки от Танаки, толчки от Нишинои и извинения от Суги, Даичи и Асахи. Хината, наконец освободившийся от Кагеямы, повёл его за ручку, прямо как ребенка, к стойлу с тиграми и львами и приказывал ему что-то типа: «Пойдём подушим их», отчего Кагеяма брыкался и отчаянно вёл рыженького к ламам, с надеждой получить дозу умиления, а не страха.       Ямагучи и Цукишима, не обращающие внимания на весь сыр-бор, происходящий в округе, рука об руку шли по зоопарку, оглядываясь по сторонам.       — Тадаши! — встревоженно дернулся Цукки, когда Тадаши вел его в неизвестном направлении, перехватывая расслабленное запястье к себе в ладонь. Он шел широкими шагами, к чему-то неведомому, но определенно важному и достойному глаз Цукишимы.       «По крайней мере, так было, когда Тадаши чем-то заметно загорался передо мной», — засомневался Кей, когда Ямагучи остановился у какого-то маленького загончика, незаметного среди всей широты и огромности зоопарка, среди рычащих львов и щебечущих куропаток, ярких павлинов и огромных панд. Очки Цукишимы лежали на глазах как-то набекрень, а запястья поцарапаны уверенностью и упертостью Ямагучи. Тадаши что-то оживленно рассказывал ему, вроде, что-то про Европу и течения лесных рек, но Кей был настолько увлечен придумыванием проклятия для друга и ненадежных очков, что даже не прочитал названия маленького загона.       «Лисица обыкновенная»       Цукишима переключился на колдовство над одним Ямагучи.       — Ямагу-учи, — прыснул он со смеху и закрыл лицо рукой. — Я этих лисиц на дискавери каждый день вижу.       Наивный парень вспыхнул, залился дождем красных конопушек и отвернулся, нервно скрипя зубами и придумывая достойные слова для лучшего крутого друга. Цукишима ждал и сам был не очень-то и спокоен: монетки шуршали громче и тревожнее в его пальцах, а походка и касание к плечу Ямагучи было таким шатким и неустойчивым, что парню позавидовал любой заядлый пьяница. Тадаши, скорее всего думая, что на них напали маньяки, резко обернулся и машинально занес кулак, собираясь ударить обидчика.       Но только когда обидчик — его очкастый ботан, то конопатый глупенький паренек сразу становится слабым и беспомощным, точно хомяк, непрерывно вращающий колесо, но не способный поднять это колесо вверх и пульнуть человеку прямо в глаз, за все страдания и боль, которые он пережил на этом адском устройстве.       Но страдания и боль явно проигрывали крутости Цукишимы и терпению Ямагучи.       Это Тадаши шептал как заповедь, когда заносил такой же сильный кулак перед лицом жутких уродов-одноклассников, явно подходящих под роль монстров в фильмах ужасов, а Цукишима, стоящий подле него, подкреплял его веру циничными комментариями, тихими секретными смешками и позами а-ля «смотри, кто тут на самом деле крут». И, конечно же, без синяков на скулах и вечной присказки «Жалкое зрелище» не обходилась ни одна неприятная ситуация, делающая Ямагучи лишь сильнее с каждым днем.       Но ещё сильнее это понимал Цукишима, когда взглянул на хитрую мордочку лисицы, вечно о чём-то думающей и мыслящей об очередной противной вещице, которую можно сделать для этих двух глупых подростков. Кей расширил глаза и блаженно улыбнулся, садясь прямо перед маленьким животным, смотрящим на него прямо через старые железные прутья. Занёс палец за решетку, немного поманил недоумевающую лису и, к удивлению и шокирующей радости Ямагучи, получил нежную лапку, гладящей её и молящей о приручении. Лиса смотрела на него как на спасителя, хоть и увидела впервые в жизни какие-то десять секунд назад.       Цукишима оглянулся на него, стоящего и трясущегося от радостного шока, открыл занавес всех тридцати двух зубов и заставил Тадаши, не знающего, улыбаться ему или нет, тоже раскрыть зубы напоказ. Он освободил ладонь от лисьей миниатюрной лапки, с кряхтением старика встал во весь рост и во всей красе занёс ладонь, чтобы зачесать волосы…       Самого Ямагучи.       — Бесишь знать меня всего вдоль и поперек, — потрепал волосы он, хоть и совсем недавно возмущался насчёт вечных растрепанных волос Ямагучи. — Но лисам тоже очень трудно в одиночестве, — протянул он и, щелчком пальца, направил Тадаши за собой. Парень неуверенно и ненадежно, но всё же, широким и твёрдым шагом, поспевал за Цукишимой, который направлялся к соседней решётке, такой же маленькой и незаметной.       Кагеяма запищал серенаду Хинате, а Нишиноя-таки, пролез в стойло с орущими гусями и начал заводить с ними оркестр, когда Ямагучи уставился на запись и впервые в жизни не понимал сокрытого смысла в действиях Цукки. Он оценивающе оглядывался на него, потирая подбородок с важным лицом и каким-то, что ли взрослым. Парень ждал, пока друг оценит его догадку и, то ли смущенно опозорит её с потрохами, пряча нос в вязаном шарфу, то ли, бросится на шею к Цукишиме, расцеловывая его шею за гениальность и простую, невесомую идеальность.       «Енот-полоскун»       Перед ним красовался пухлощекий енот в чёрных очках, возносящий маленькие ручки, похожие на человеческие, казалось бы, к небу. Но он попросту просил закусочки, покоящейся в широком кармане куртки Цукишимы. Похлопывая наивными глазками-бусинками, животное скакало, бегало и каждую секунду полоскалось в маленьком корыте, наполненном водой. Прыгая перед Ямагучи, он раззадорил его самого, и заставило упасть на землю со смеху. Любящее, преданное, милое. Трудолюбивое, странное, мягкое. Цукишима, смотря на эту игру между человеком и животным даже не мог подобрать слов для выражения того, что видит сейчас, и почему он посчитал именно енота, стоящего по соседству с лисой, родным животным Ямагучи, ясно выражающим его эмоции. Тадаши, развеселившись и забыв о самом Кее, учил енота танцам робота, а он, в свою очередь, недоумевал и испуганно убегал к родному корыту с водой, дабы смыть весь позор, который на него упал.       — Эй, эй… Спокойно… — очнулся Ямагучи. — М…может, подойдёшь ко мне, что ли?       Цукишима не понял, к кому эти слова были обращены, но когда Ямагучи задорно захлопал в ладоши, а енот вытянул руки прямо к нему и широко раскрыл глаза, с трудом удерживаясь на двух лапах так долго, он всё предельно понял и даже не пытался сдвинуться с места и коснуться Тадаши.       Ямагучи приручил енота таким же способом, каким Цукки приручил лисицу.       — Да ты зоофил! — воскликнул Ямагучи, когда орава грозных волейболистов старшей школы, была с позором выгнана из зоопарка.       — Заткнись, Ямагучи, и вспоминай того енота во снах, — усмехнулся Кей. — И никогда не забывай.       Тадаши, при всей команде, бессильно повис на Цукки, снова осуждая его за проницательность и поражающую наблюдательность. Блондин закатил глаза, пожал плечами, сочувственно взглянул на всю команду, и попросил подождать, пока они «разберутся с чувствами Ямагучи». Дайчи первым поднял палец вверх и пинками начал толкать волейболистов Карасуно в автобус, прямо как ненужный багаж.       Цукки оставил легкий поцелуй на щеке Ямагучи, потискал его за щеку и оставил легкий мазок маркером, прямо на одной из веснушек.       Пока Ямагучи разочарованно требовал повторных объятий и поцелуев, «ведь рядом же никого, Цукки!», Кей вывел на старой калитке что-то, что запечатается в памяти старого и неизвестного зоопарка навсегда.       «ЛисаЕнотРавноЛюбовь»