Темный-темный лес

Тишина. Густая, вязкая тишь опустилась на осенний лес. Она гуляла меж ветвей, взглядом останавливая качающиеся под порывами легкого ветра ветки, бесшумно ступала по опавшей, побуревшей уже листве, а затем поднимала голову к низкому небу, немым криком заставляя замолчать все вокруг. И все молчало. Не смели петь оставшиеся еще в этих краях птицы, не смели сделать и шага лесные звери, и даже ветер как будто затихал, замолкал, повинуясь приказу. И в этой звенящей тишине лишь одно существо могло тихо напевать давно забытую мелодию, медленно ступая по лесу. *** Огненно-рыжий юноша, подбежав к самой кромке леса, приложил грязные ладони к лицу и звонко крикнул прямо в темную глушь. Его задорный крик эхом прокатился меж темных стволов и тут же потонул в веселом смехе стоящих сзади. Показав язык чаще, юноша оглянулся и по-свойски поманил рукой одного из своей свиты. Тот, к кому был обращен этот вольный жест, слегка попятился, но, подталкиваемый в спину друзьями, в конце концов, все же приблизился.  — Видишь? — рыжий забросил руку на плечо подошедшему и громко, чтобы слышно его было всем, начал рассказывать. — Это просто лес, тут нет совершенно ничего страшного. Деревья и трава. Вблизи деревни даже звери не водятся, нас боятся. Ну чего ты? — он встряхнул парня, заглядывая ему в глаза. — Все еще боишься, Хуги?  — Д-да… — выдохнул Хуги, и пар облачком слетел с его губ, чтобы устремиться прямиком к верхушкам многовековых деревьев.  — Трус! — заявил рыжий и, оттолкнув трясущегося друга от себя, побежал в лес. Пробежав несколько метров под удивленные возгласы небольшой толпы, он обернулся и хмуро посмотрел на замершего в нерешительности Хуги. — Видишь? Просто лес! Я тут, и ничего не случилось! Я могу зайти и дальше, если уж так боишься… — с этими словами юноша развернулся и деланно медленными шагами направился вглубь леса.  — Не надо! — Хуги вытянул руку, подзывая друга к себе, но в лес так и не вошел. Но рыжий все же ответил. Он развернулся и так же бегом вернулся обратно к кромке деревьев. Еще раз окинув трясущегося друга взглядом, он устало закатил глаза.  — Почему ты такой трус? Все уже давно сходили туда, сколько ты собираешься медлить?  — Это же не обязательно… — замямлил Хуги, пряча глаза и кутаясь в короткий плащ. — Просто глупое поверье…  — Обязательно! — рыжий возмущенно взмахнул руками и строго посмотрел на еще пятерых друзей, молчавших до этого. Они все, как один, закивали головами, показывая, что обряд и правда очень важен. — Уже на следующей неделе ты станешь взрослым. И как ты собираешься выбирать себе пару, если даже этого сделать не можешь?  — Я же омега… — парень стал говорить еще тише и неувереннее, понимая, что просто уйти отсюда ему не дадут. — Это меня выберут, а не я…  — И что?! — казалось, возмущению рыжего не было предела. Он гневно тряхнул головой, отбрасывая мешающиеся волосы, и вдруг схватил друга за грудки, заставляя посмотреть на себя. — А в лицо мужу ты как посмотришь? Ты же не хочешь предстать ужасным трусом? Кому ты такой будешь нужен?  — Я… это… Не знаю, что делать… — бормотание стало совсем неразборчивым, и теперь только разъярённый рыжий бета слышал жалкие оправдания друга. — Врешь! — легкое тело омеги полетело на землю. — Не говори мне, что ты еще и лжец! Хватит, Хуги! Чем дольше ты будешь упрямиться, тем хуже для тебя! Всего-то надо пройти немного до старого дерева и принести оттуда ленточку. Проще некуда, верно?  — Боюсь… — Хуги, потирая ушибленную поясницу, зло, но все же с долей просьбы посмотрел на друга.  — Да чего?! — бета резко поднял друга на ноги и толчком в спину послал к деревьям. — Я буду стоять тут и ждать тебя. Не принесешь — мы с тобой больше не друзья. Понял? Омега, не оборачиваясь, проворчал что-то и аккуратными шагами пошел в чащу леса, понимая, что у него нет выбора. Сейчас его обуревал не только страх, но и злость на старого друга, заставляющего его проходить древний и ненужный, в общем, обряд. Когда-то давно, еще до того, как родились дедушки Хуги, на этих землях был обычай: каждую весну, перед днем равного солнца, один омега уходил в лес. Сейчас уже никто не мог сказать, зачем и почему они это делали. Но перед тем как навсегда покинуть семью, юноши в память о себе завязывали на старом дереве недалеко от деревни ленточку. Обычай пропал, а дерево, с давно потертыми и порванными лентами на кроне осталось. «Тот, кто в день взросления уберет такую ленту в свой наряд, встретит свою судьбу» — так гласила легенда, подчиняясь которой, многие омеги перед самым важным днем своей жизни ходили в лес, в полном одиночестве, за одной-единственной лентой. Так поступали только самые смелые, те, что не боялись хмурого и неприветливого леса. И к их числу Хуги никогда себя не относил. Он не любил этот лес, темный и пугающий даже летом, не то что теперь, перед первыми морозами. И если бы не надоедливый Рагнар, омега никогда и не приблизился к этому великану, и уж тем более не шел бы по нему, как сейчас, аккуратно ставя ноги в широких сапогах и прислушиваясь к каждому шороху. Если бы не горькая злость и обида на друга, омега сейчас трясся бы от страха или вовсе повернул обратно. Сейчас вперед его вело только упрямство, и он, хмурясь, переставлял ноги по палой листве и прислушивался к каждому шороху. Хуги раз за разом повторял себе, что в лесу нет ничего опасного, что многие ходили сюда, и ничего с ними не случалось. Но сознание, будто специально пытаясь запугать юношу, то и дело превращало кривые ветки в медленно тянущиеся к омеге руки, а лесные шорохи — в злые голоса.  — Прямо по тропинке, затем повернуть возле повалившегося дерева и иди прямо, не смея сворачивать. Прямо по тропинке… — бормотал Хуги, пытаясь хоть как-то успокоить себя. Не получалось. С каждой секундой лес казался все темнее, а шорохи — все зловещее. Серое небо, повисшие над лесом, то и дело загораживали ветки, и от этого омеге становилось еще страшнее. Наконец, к своей радости он увидел впереди повалившееся дерево. Подпрыгнув от мигом навалившегося облегчения, Хуги бегом приблизился к дереву и оглянулся. В лесу стало непривычно тихо. Лесные шорохи, шум ветра, даже слышавшееся ранее голоса друзей — все стихло. Зябко поежившись, омега оглянулся назад, но тут же решив, что так даже лучше, упрямо повернулся к едва заметной в траве тропке, ведущей к западу от дерева, и пошел по ней. Теперь юноша чувствовал себя немного уверенней. Он слышал только собственные шаги, эхом гуляющие по лесу. Омега поднял голову, вглядываясь в небо, рассматривая деревья… Вдруг споткнувшись, Хуги растянулся на земле. Не ожидав этого, омега быстро вскочил, осматриваясь вокруг. И тут прямо пред собой он заметил высокое сухое дерево, на котором, словно листья, болтались цветные ленты. Подпрыгнув от радости, Хуги бегом приблизился к дереву и задрал голову, рассматривая его. Огромная крона, казалось, загораживала полнеба, кора была сухая и растрескавшаяся, словно лед весной, а ветки, торчавшие в разные стороны, будто дерево хотело растянуться как можно шире, выглядели непривычно острыми. С удивлением омега отметил, что дерево не одно: рядом с его стволом стояло еще одно, намного тоньше и ниже, будто спрятавшееся под сухой кроной. Отметив про себя, что старое дерево даже для начала зимы слишком уж сухое, и что на его корнях нет практически палых листьев, Хуги приблизился и зацепился на нижнюю ветку, стремясь залезть на ствол. Все нижние ветки дерева были уже абсолютно голыми. Добравшись до первой же ленты, омега резко схватил ее, будто боясь, что она улетит, и спрыгнул с дерева. Только теперь он почувствовал настоящее облегчение: как бы ни боялся он, но все равно хотел однажды прийти сюда и заполучить драгоценную ленту. А теперь она у него в руках и, казалось, большей радости на свете быть не может. Аккуратно сложив тонкую тряпочку и убрав ее за пазуху, Хуги обернулся, чтобы последний раз посмотреть на дерево. В его душе теперь были мир и покой, он был искренне благодарен Рагнару, за то, что тот выгнал его сюда. Но как только взгляд юноши упал на меньшее дерево, он замер, не в силах пошевелиться. На его глазах молодое деревце, что стояло рядом со старым великаном, дрогнуло и две тонки ветки, поскрипывая, потянулись к нему. Хуги застыл, решая, кажется ли ему это, или действительно, тонкие-тонкие веточки, напоминающие больше всего сейчас руки, тянутся сейчас в его сторону, приманивая пальцами-сучками. Внезапно на затихший лес налетел ветер, растрепав волосы застывшего в центре поляны омеги, и в его ушах, будто говорящий был прямо за спиной, раздался шелестящий шепот:  — Иди ко мне… Хуги медленно обернулся, чувствуя, как трясутся ноги. Но за его спиной был лишь лес, как никогда враждебный и темный сейчас. Снова посмотрев на странное дерево, омега чуть не взвизгнул от страха: оно приближалось к нему. Теперь юноша явно различал фигуру, худую и высокую, которая будто плыла по воздуху, продолжая протягивать руки.  — Иди сюда… ко мне… — снова раздалось прямо над ухом. Хуги явно уже видел существо, напоминающее человека, что приближалось к нему. Темный плащ, бесшумно струящийся по земле, руки в длинных рукавах, по-прежнему протянутые к нему, и спутанные волосы, спадающие на острые плечи. Но больше всего омегу удивили глаза: темные настолько, что он их сначала и не заметил, в них одиноким лучиком плясал отблеск далекого солнца.  — Красивый мальчик… — протянуло существо, и в темном провале рта омега увидел острые белые зубы. — Иди ко мне… Сюда… Ко мне… Он был совсем уже близко, Хуги чувствовал холод, исходящий от странной фигуры, слышал, как плащ шуршит по крепким корням, чувствовал, какая опасность кружит вокруг него… Судорожно вздохнув и будто выходя из глубокого забытья, юноша отступил, сделал маленький шаг назад, когда к нему потянулись тонкие ветки. Он сначала и не заметил их, лишь когда трудно стало сделать хоть шаг назад, он опустил взгляд и увидел ветви, отплетавшие его ноги. Очнувшись теперь, Хуги резко дернул ногами, ломая сухие ветки. Существо было все ближе, и омега, собрав все силы в кулак, резко дернулся, разрывая последние удерживающие его прутья и, резко развернувшись, побежал. Он бежал, не разбирая дороги, ломая кусты и царапая лицо и руки. Неожиданно он увидел перед собой поваленное дерево и, развернувшись от него, побежал еще быстрее. Ему казалось, что он слышал шорох сзади, будто кто-то, скользя над землей, гонится за ним, тянет к нему тонкие руки, и темный рот с белыми зубами расползается в торжествующие улыбке… Выбежав из леса, Хуги налетел на верно ждавшего его у самой кромки друга.  — Что?.. Что слу… — договорить Рагнар не успел: омега, сунув в руки ему заветную ленту, быстро вскочил на ноги и бросился к деревне… Прибежав домой, Хуги громко хлопнул дверью и во внезапно навалившейся усталости опустился на пол, подпирая вход тощим тельцем. Только теперь омега почувствовал, как сильно он устал. Горло саднило от быстрого бега, ноги горели, и легкие, казалось, разрываются на тонкие лоскуты, когда делаешь вдох. Он никогда в жизни так не бегал, но никогда и не видел ничего подобного. Омега вздрогнул, стоило только вспомнить холод и тонкие руки-ветки… Он был уверен, что спастись ему удалось только чудом, что если бы бежал он чуть медленнее… Позже вечером, он попытался рассказать отцу и брату о произошедшем. Усадив обоих в гостиной, он принялся в красках описывать все, что случилось, пытаясь из памяти выудить все хоть сколько-нибудь важные детали. Однако стоило ужасно взволнованному юноше, не забывшему тот суверенный страх, закончить, как в доме повисло неловкое молчание. Ему не поверили. И если брат снисходительно попросил отца не сердиться на младшего, то тот рассвирепел. Он всегда запрещал детям ходить в лес, тем более одним, и принять то, что его так легко ослушались, явно не мог… Поздно ночью, в темноте комнаты, Хуги лежал на жесткой кровати, подобрав под себя ноги, и еле слышно ругался. На наказавшего его отца, на неповерившего брата, на Рагнара, который заставил его идти в этот лес. Но больше всего на себя. Теперь, вдалеке от холодного ветра и тихого шепота, Хуги тоже казалось, что ничего не было. «Я просто перепугался, мне привиделось,» — думал про себя омега, переворачиваясь на кровати и потирая урчащий живот. В наказание он лишился ужина — «В темном лесу мне показалось, что ветки тянутся ко мне, а то, что он подходил… Я просто перетрусил». Но, как бы ни уговаривал себя омега, заснуть ему не удавалось. Ему казалось, что постоянно кто-то смотрит на него, хоть комната и была пуста. Становилось невыносимо жарко, и юноша сбросил с себя тонкое одеяло, оставшись в легкой ночной рубашке и свободных штанах. Но сон все не приходил. Хуги ворочался, пытаясь найти удобную для сна позу, но раз за разом ему казалось, что по разгоряченной коже пробегает ледяной ветерок и темные глаза всматриваются в него. Однако, задремать омеге все же удалось. Потому что, когда он открыл глаза, что-то в комнате неуловимо изменилось. Стало темнее, по стенам блуждали тени, которых прежде там никогда не было, шевелились, хоть ветки за окном и стояли спокойно. Невыносимо запахло палой листвой и осенним холодом. Хуги вскочил на кровати, подтягивая к себе ноги и оглядываясь. И тут, среди пляшущих в безумном танце теней, он заметил одну, которая неподвижно стояла в углу комнаты. Но вот тень дрогнула, и сквозь кокон окутавшего его ужаса юноша разглядел высокую фигуру в длинном плаще, сшитом из осенних листьев. Фигура сделала шаг к кровати и в сторону омеги потянулась рука-ветка, на глазах обрастающая кожей и становящаяся изящной мужской ладонью. Хуги сжался сильнее и отполз к стене, стремясь спрятаться от страшного гостя. Холодными цепями его сковал страх, острый и тяжелый, которого юноша не испытывал до этого. Он не чувствовал пальцев, и ночь, которая раньше была душной и жаркой, теперь стала пронзающе стылой.  — Иди ко мне… — уже знакомо прошептала фигура, не отрывая темных глаз от юноши и продолжая протягивать ему руку. — Я не нравлюсь тебе? — неожиданно продолжил он, и вдруг вместо гниющей тьмы на месте его лица появились точеные скулы, узкий лоб и тонкие губы. Окинув омегу темными глазами, гость улыбнулся уголками губ. — Теперь я нравлюсь тебе больше? Омега с ужасом смотрел на него, не понимая, как так получилось измениться у ночного гостя и еще больше начиная бояться его.  — Нет… — выдохнул Хуги, чувствуя, как дрожит его голос и, видя, как белое облачко срывается с губ.  — Нет? — существо, кажется, удивилось, но тут же снова его губы растянулись в усмешке. — Пойдем со мной… Ты полюбишь меня. И я буду любить тебя. До самой твоей смерти. — Нет… — пролепетал омега, не отрывая взгляда от темных глаз. Внезапно его глаза метнулись в сторону двери и он, вскочив, бросился туда. Подбежав к двери, он схватился за ручку, но та не желала поддаваться. Поскуливая от ужаса, омега безуспешно толкал дверь, пока не услышал колючий холод сзади и не почувствовал ледяные пальцы на своем плече. Вздрогнув, омега обернулся, снова встречаясь глазами с существом. Оно немного снисходительно и мягко смотрело на него, в глубине глаз был только холод.  — Тебе будет хорошо со мной… Никто больше не посмеет заставить тебя делать то, чего ты не хочешь, — гость положил руку на талию омеги и прижал его к себе. — Пойдем со мной…  — Нет… — едва слышно прошептал омега, с трепетом ощущая, как холод заползает в рот, горло, как он начинает задыхаться.  — Да, — ответил Он и прижал омегу крепче, с удовольствием оглядывая. Внезапно глаза юноши, наполненные до этого только страхом, погасли, опустились, выражая покорность. Тело омеги расслабилось, а тонкие белые пальцы легли на чужие плечи. — Ты пойдешь со мной? — улыбаясь краями губ, спросил гость.  — Да, — сказал омега чужим холодным голосом. Его взгляд теперь был абсолютно пуст, ноги больше не тряслись и не подкашивались, а руки уверенно сжимали плащ из палых листьев. — Записка… — внезапно сказал юноша, не обращаясь, кажется, ни к кому и ни к чему. — Отцу…  — Ты хочешь написать ему? — гость отпустил Хуги, и тот на заплетающихся ногах подошел к грубому столу, и начал что-то отстраненно писать на первом же листе. Внезапно он остановился, и пустым взглядом посмотрел на Него. — На сколько… На сколько я ухожу к тебе? — отрешенно спросил он, не отрывая руку от листа.  — Навсегда, — выдохнул Он, и в комнате вдруг стало еще холоднее.  — Навсегда… — повторил омега, словно пробуя слово на вкус. — Навсегда, это сколько?  — Иногда, это всего лишь секунда, — сказал гость, медленно подходя к Хуги и прижимая его к себе. — А иногда, — он наклонился к юноше, поднимая его голову и заставляя посмотреть на себя. — Это вечность, — и холодные, сухие губы коснулись омеги, подчиняя его. Рука гостя легла на маленькую омежью руку, выводя что-то на бумаге. Не разрывая поцелуя, гость повернул Хуги к себе и легко поднял над землей. Безвольной куклой юноша отвечал ему, и лишь в глубине зеленых глаз раненой птицей бился ужас…