Беги По Небу

Говорят, любви покорно любое время, любое существо из ныне живущих на этой планете. Говорят, что оно ногой вышибает дверь и входит, даже не думая постучать. Их встреча — чистая случайность. Вы верите в них, милые люди? А верите, что в чащах лесных встречаются стаи «хищных», что днём от себе подобных не отличишь? Он был примером одиночки волка, в его постели были миллионы безликих шкур. Все глубже, быстрей, сильней, ох уж эта монотонность по ночам. Ничего не просил, но многое получал. Не сбивали с ног, крепко он стоял. Его кожа пропахла женскими духами, сигаретами и вперемешку с крепким вином терялся запах спокойной жизни. Хочешь не хочешь, его стиль 200 км\ч. Он думал, что некому его не приручить, что сердце — ледяной камень, не потеряется, не сломается, а если и сломается, то поднимется, оправится. Когда же она, наконец, перестанет его бояться, он с солнцем в груди будет ждать ее дома три раза в неделю, будет зализывать все свои скрытые от глаз раны. Представьте на секунду волка, что стал домашним любимцем. Конечно, его нрав никуда не исчезнет: он останется всё тем же безумным зверем, но начнет по ночам возвращаться к ней в постель. Вечер. Какой-то час и какой-то день сумасшедшей недели. Больше не хочет верить минутам и календарным дням. Больше не хочет видеть числа, буквы и знаки в своих свиданиях. Сидит, улыбается. Пьет холодный несладкий чай. За окном одна из центральных улиц. Насмерть простуженный, только ей. Думал 24 часа в сутки только о ней. Шарф поставил цель: согреть его горло. Вот бы она поставила цель согреть так же его жизнь, наполнить ее светлыми волшебными искрами. Вот бы она дала прогноз, что февральских морозов ждать больше не стоит, и холодный северный ветер улетит на другой континент. Снова все планы летят к чертям, стопки тетрадок, лекции, чертежи. Все убирает на край стола. Думает, завтра будет об этом жалеть. Он начал бежать, все по той же заснеженной улице, бежал от себя, от своих желаний, мыслей, страхов. Он совсем не видел конца дороге. Он не может убежать и не может остановиться. И знаете, он стал отталкивать каждого, кто хотел его узнать и занять особое место его жизни. Отталкивал каждого. Он просто знал, что она самая лучшая. И самая невинная. Лунный свет с трудом сочился сквозь густые черные тучи. Он продолжает свой путь по снежному бульвару, вдоль которого стоят огромные фонари. В воздухе яростно пахнет корицей, пряностями и едким запахом алкоголя с растворителем. Не оглядываясь назад, он просто плетется на своих двоих, мельком бросая взгляды на прохожих. Начинает темнеть, и людей становится все меньше и меньше. Свернув на любимую центральную аллею, он почувствовал, как мороз яростно наполняет собой его легкие. Темные силуэты деревьев создают некую магическую атмосферу. Опять, невольно, рука его тянется к пачке кофейного Ричмонда. Эти сигареты, их запах… уносят его куда-то в глубины эстетики. Мягкий дым снова витает вокруг него. Плохая привычка курить живет с ним уже достаточно долго. Не видит в этом ничего плохого, да и они с ней как-то сжились уже. Он продолжает странствовать по своим любимым улицам, атмосфера любимого города въедается в сердце и оставляет отпечаток. Многие боятся одиночества, в то время как он считает себя «особым ценителем уединения». Декабрь шептал ему на ухо правду, каждый вечер говорил: «Прекрати предавать свою цель, девчонку, я больше не стану спасать тебя из чужой постели и уберегать от ошибок». Он помнит тот лес, заблудших и потерянных, те розы, что всегда резали его исцарапанные шлюхами руки, а еще ветер… который отчаянно мешал идти вперед, кидал ему в лицо дорожную пыль. И знаете, он больше туда не хотел. Так что, пожалуй, сегодня он не предаст себя и завтра, пожалуй, тоже. Снова задумался и снова потерял счет времени. Пора к ней. Сердце болит и скучает. Они сидят напротив. Он разглядывает каждый миллиметр ее кожи. Она улыбается и не догадывается, о чём он думает. Она пока не знает, что за мысли обитают у него в голове… А он нежно касается пальцами милого ее лица. Знала бы она, как хотел запомнить ее, никак других, хотел запомнить иначе. Более досконально, более четко. Он запоминает линии на ее ладонях, запах, тепло, музыку дыхания. Он знает, что она уйдет. И она это тоже знает. У него на языке все продолжает вертеться вопрос: «Юи, а ты хотела бы остаться здесь навсегда? Ты хотела бы остаться рядом чуть дольше, чем на одну жизнь?» Но вместо того, чтобы спросить, он сильнее к ней прижимается, не желая, чтобы она оказалась вне его объятий. Пожалуйста, просил он Бога, можно обнять ее крепче, так крепко, насколько сильны его чувства. Он снова не произнес ни одного слова, она все равно все поняла. Прижалась крепче, настолько крепко, на сколько хватило сил. Ей хотелось раствориться в этих объятиях, исчезнуть из разряда «материальное», остаться милым чертенком у него на плече. Все в мире бесконечно ровно до тех пор, пока оно не закончится. Они смотрят друг другу в глаза:  — Юи, а ты знала, что пустое безумно огромно? А то, что наполнено — очень тесно? Она улыбается, гладит его руки и обдумывает слова. Его всегда забавляет то, что парочка его нелепых словечек, и она начинает копаться в них, в нем, в себе. Она слушает. Какая все же находка, представляете? Человек в чертовом XXI веке еще умеет слушать другого и, что самое интересное, ему не все равно. Нет, пожалуй, это не любовь. Она просто не хочет, чтобы он уходил, чтобы он расстраивался и болел проклятым одиночеством, не хочет, чтобы он мерз. Нет, это не любовь, это жажда дарить тепло. Дарить его друг другу безвозмездно. Что они с ним и делают в моменты мимолетных встреч, которые порой рушат планы обоих. Она улыбается, смотрит на него и думает о том, что только рядом с ним время останавливается. Да и, в общем-то, весь мир тоже.  — Субару, знаешь, я могла бы носить твои рубашки вечно. Он смеется. Вам знакомо выражение «день длиною в вечность»? Именно эта фраза все объясняет. Она снова окутана его объятиями, знает, что если он захочет уйти, конечно же, она не сможет удержать его. Но он не хотел делить свой сад с другими. Весна берет верх, нет больше скудных и злых морозов. Сад радует глаза широким спектром красок. Только не их. Он смотрит на воду. Она мягко и хладнокровно омывает несчастные выступы, которые время от времени завывают от боли и одиночества. Он смотрит на это зрелище и восхищается страданиями скал и безразличием воды. Ветер запускает свои руки в его светлые волосы, он наводит «бардак на и порядок в», заставляет чувствовать всю свежесть тихой воды, всю ее мощь и непоколебимость. Наступает вечер. Они сидят у костра и греются, он укутывает всю ее в плед, прижимаются к друг другу как к огню, без страха заживо сгореть. Он не тронет ее, ведь они договорились. Они те, что болеют одним безумием на двоих. Он обнимает ее за плечи и рассказывает о созвездиях над головой. Позже укрывает еще одним пледом и расчесывает ее длинные волосы. Он так хотел согреть свою малышку в объятьях, но так боялся ее обжечь., что руки его стали до жути ледяными. Он отстраняется и опускает голову. Ветер смеется громко и невпопад, сквозь смех они слышат его голос: «Тебе не хватает мужества вытерпеть ее нежность». Огонь все молчит, не смотрит, почти не дышит. А он все пытается кидать ветки, что бы он не потух. Но рано или поздно это происходит. Он подходит к ней. Обнимает нежно за плечи. Ласково касается губами ее шеи. Перестает дышать. Она замирает и шепчет хриплым приглушенным голосом: «Остановись, пожалуйста, остановись». Он мешает текилу с водкой, тишину души с криком в реальном мире, слезы со смехом взахлеб. Прости, мой путь — это бегство, гонка. Он не может стоять на месте, не может остановиться, не может слышать каждый день истерики и видеть слезы своей любимой, не может… в этом весь он, она знает об этом. Он проводит рукой по ее волосам. Рассматривает каждый миллиметр ее кожи. Наблюдает и пытается понять. Вытирает слезы с лица любимой. Успокаивает сердце: «Я так долго искал тебя. Остановись. Я не хочу, чтобы ты разбилась со мной». Он не видит своего пути, его глаза навсегда завязаны. Не видит ничего, кроме скорости, снега, льда и вьюги в знойную летнюю ночь. Он не может стоять на месте, видя слезы, слушая крики. Не может есть, спать, ждать, любить и надеяться, что все наладится. Эта жизнь ему не позволит, она громко смеется над всеми его страхами и попытками что-то исправить. Умиляется, пока он спит, а потом разрезает вены на его запястьях. Вдоль, чтоб наверняка. Но, знаете, он поднимается, перематывает руки и ждет на кухне, когда встанет солнце, все закончится, он вновь выйдет на бесконечную трассу погони за «неизведанным». Теперь он ничего не боится, ему нечего терять. Он опускает голову. Наливает в чайник кипяток и достает чай с бергамотом. Ее телефон нарушает тишину, он снова разрывается от бесчисленного количества звонков каких-то маловажных людей. Время остановилось, но сердце все еще живет в бешеном ритме. Эти несколько минут ему казались целой вечностью, и они пугали до смерти. Звонкий и очень противный писк раздает чайник, оповещает, что закончил свои махинации с водой. Из середины комнаты он чувствует отчаянный, но в тоже время безучастный взгляд. Посреди комнаты стоит она, опуская глаза, она говорит ему: «уходи». Минутное колебание, ее слова застали врасплох. Но тут же он взял рюкзак и закрыл за собой дверь. Стон уже потрепанных шин отвлекал его от мыслей. Музыка кричала в машине, а скорость безостановочно росла. Он врал. Ему было что терять, но это уже не важно. Последняя ниточка разорвана, он потерял. Впервые в жизни он не знал куда ехать и куда дальше бежать. Впервые… Он провел в дороге трое суток без сна, слезы и волосы время от времени мешали смотреть ему на дорогу. Он сделал остановку недалеко от какого-то неизвестного обрыва. Сколько себя помнит, всегда был влюблен в такие захватывающие виды. Он приехал сюда в надежде, что сможет распахнуть свое сердце и вылить все чувства. Но эти виды перестали дарить спокойствие. Они вдруг стали причиной его злости. Кажется, именно сейчас он возненавидел весь мир, а ее полюбил еще сильнее. Время не ждет. Снова бежит от себя, своих чувств и желаний, а в голове лишь ее фраза на повторе: «уходи». Она шла по ночному бульвару. Самая длинная улица ее… города, она же самая оживленная. Все люди спешат, толкаются и хамят. К счастью, они совсем не замечают ее. Хлопья разбитой жизни падали с неба вперемешку с дождем. Ей казалось, что во всем мире на каждой улице стоял терпкий запах его одеколона. Этот аромат прожигал ее легкие изнутри и выворачивал наизнанку сердце. Наверное, вот что значит скучать на самом деле. Ни с чем несравнимая боль. Уже несколько дней она живет воспоминаниями о нем: в мертвой теперь уже аллее и грозовом дождливом небе она видит его очертания, в каждой книге — слова, которые он говорил, и которые она так и не сказала, в тепле, что дарит мне камин, ощущает тепло его рук. Она сохранила каждую вещь в своем доме, что связана с ним. Его зубная щетка стоит в стакане рядом с ее. Его мятые рубашки занимают особое место в шкафу, да и в сердце тоже. Она как будто все еще ждет, что однажды он придет и останется с ней навсегда, или хотя бы дольше, чем на один день. Приятная грусть, словно теплый плед, окутывает каждый вечер, ночь, утро, день, сумерки… Ей все равно который час. Всю свою жизнь она убеждала себя, что люди, живущие воспоминаниями, самые жалкие и самые слабые. Она совсем не заметила, как стала одной из них. Бежит все по той же улице, бежит от себя, от своих желаний, мыслей, страхов. Кровь из вены ведь лучше, чем из души. Нам не так больно и страшно. Наверное, всегда было проще показать свое тело, чем вывернуть душу наизнанку. Давайте поговорим о врачах и докторах. Кто эти люди в белоснежных халатах? Сказочники ли они, волшебники или такие же, как мы? Ему больше нравиться считать, что они спутники. Они выполняют свое дело, продлевая нам жизнь, помогают старикам и детям. Они спасают подростков, что давно потеряли свой путь. В этой белой одинокой палате только братья и она окружают его. Он ничего не может сказать и местами плохо видит, не может пошевелиться, улыбнуться, они говорят, что он не смог бы проснуться, если бы упал на скалу. Они касаются, проверяя температуру, словно мама, когда он ребенком был. И сейчас тоже… заботливая рука на его голове, он чувствует ее, свою любимую и милую девочку, из-за которой он упал. Тепло и нежность, уверенность и понимание. Тихий шепот: «Не сдавайся и будь сильным, здесь все ждут, когда ты вернешься в свой дом, мы все верим, что ты проснешься». Она говорит, что очень хочет увидеть его глаза, услышать голос и слова, что он произнесет. Тем временем, он так хочет сказать «спасибо». Конец жаркого августа, он упал на колени, но смог подняться. Ее личный Бог смеётся и курит противный винстон. Она знает: не будет больше слез, криков, упреков и истерик. Он знает все априори лучше ее. Дает советы и кладет теплую руку на голову. Грустит, а потом вдруг засмеется истерически и невпопад. Она знает, чем вызвана грусть в его глазах, знает, что он устал и сломлен. Он так долго пытался спасти ее, вытянуть из самой темной и вязкой тьмы. Он часто маячил, пытаясь спугнуть ее добрую милую грусть. Но он сможет и поднимется, еще выше, чем был до этого. Она хотела налить ему горький кофе, сказать «спасибо» и крепко обнять. Но глупо все это. Можно просто нежно поцеловать.  — Где там мой скотч?  — Держи… нам есть о чем поболтать. Теплая, мягкая кровать…