Teacher, Teacher

— Ватсон. На пару слов. Джон, уже шагнувший одной ногой за дверь, замирает на месте. Он поправляет свой рюкзак за плечами. Чёрт. Довольно непросто контролировать свои развратные мысли, сидя в кабинете с двадцатью другими учениками в течение сорока пяти минут каждый божий день. Невыносимо сложно контролировать себя и не фантазировать о том, как мистер Холмс пронзает его взглядом своих серо-голубых глаз и приказывает раздеться, медленно, произнося это своим голосом, который льётся, как тающий тёмный шоколад на разгорячённые от секса тела, особенно, когда они остаются наедине. Джон разворачивается, пропуская мимо себя своих одноклассников. Грег тихо посмеивается над ним и шутливо ударяет его в плечо. Вся школа считает мистера Холмса самым страшным учителем на свете. Он знает абсолютно всё. Джон остаётся стоять у двери, не решаясь подойти ближе к мужчине, и ждёт, пока из класса не выйдут все. — Судя по сегодняшним комментариям вашего друга, в воскресенье у вас день рождения, Ватсон. Мистер Холмс не утруждает себя взглядом в его сторону, продолжая разбирать бумаги на своём столе. Джон ловит себя на том, что не может перестать смотреть на его пальцы, представляя, как мистер Холмс скользит ими в его рот и приказывает посос... Джон встряхивает головой и пытается сосредоточиться на словах учителя. — Да, мистер Холмс. Мистер Холмс смотрит на него впервые с того момента, когда сказал ему остаться после урока. На долю секунды Джон чувствует, что взгляд мистера Холмса словно пригвождает его к полу, и он становится ценным экземпляром бабочки, приколотой за брюшко и крылья к витрине. Джон готов поклясться, что мистер Холмс знает, что он использует тот же разум, который позволил ему с лёгкостью вычислить, что Салли и Энди прогуляли третий урок, сидя в пустой химической лаборатории на втором этаже, чтобы понять, что Джон всем своим существом очарован им, его глазами, его движениями. Он чувствует, будто каждая мысль, хоть раз мелькнувшая в его голове, каждый секрет, что он когда-то шептал в подушку или похоронил в глубине своей души, теперь обнажены, написаны красными чернилами по всему его телу. Он чувствует, что им обладают. От этого его щёки загораются жарким стыдом, но он заставляет себя выдержать взгляд мистера Холмса. Это одно из сложнейших испытаний в его жизни. — Сколько лет вам исполнится, Ватсон? — Восемнадцать, сэр. Уголок губ мистера Холмса едва заметно поднимается вверх. — Полагаю, ваши празднования не помешают моему тесту в понедельник. — Нет, сэр. — Джон удивлён, неужели это всё? — Я могу идти? У меня сейчас литература. — Да, Ватсон. На сегодня всё. Джон знает, что мистер Холмс провожает его взглядом, каким хищные птицы смотрят на истекающих кровью млекопитающих, когда он покидает кабинет как можно быстрее. Слова мистера Холмса эхом отдаются в его голове, словно обещание большего. Насегоднянасегоднянасегоднянасегодня. ----------------------------------------------------------------------------------------------------------- Субботу Джон проводит на вечеринке, спланированной и продуманной его старшей сестрой Гарриет, и компанию ему составляет вся команда по регби. Джон очень рад, что ему удалось убедить Гарри, что праздновать лучше на день раньше, потому что музыка ударами отдаётся в голове, а "продуманно Гарриет" значит, что алкоголь течёт рекой. Джон целуется с девушкой по имени Клара, сидя на диване в гостиной. Ему даже начинает нравиться, как вдруг до него доходит, что у Клары короткие кудрявые тёмные волосы, серые глаза, и что он гладит её скулы, мечтая о том, чтобы они были хотя бы чуточку острее. Джон вскакивает с места и мчится в туалет. Склоняясь над унитазом, он говорит себе, что это естественно, блевать после такого количества влитого в него сестрицей алкоголя. Каким же облегчением для него было вернуться и увидеть, что Гарри заняла его место, так глубоко засунув язык в горло Клары, что кажется, будто она достаёт до самых гланд. ----------------------------------------------------------------------------------------------------------- Понедельник Джон встречает в лаборатории мистера Холмса, уставившись на бюретки перед ним. Джону в жизни не вспомнить, сколько капель индикатора, одну или три, нужно капнуть в соляную кислоту. Мистер Холмс подходит к нему и опускает руки на его плечи. — Расслабьтесь, Ватсон, — шепчет он ему на ухо. Вес его рук тянет вниз Джонову рубашку, отчего воротник слегка оголяет шею. Джон не знает, начинать ли ему дрожать или звонить в ад с предупреждением о надвигающейся снежной буре, потому что на лице мистера Холмса играет пусть и неловкая, но всё же улыбка. Он пытается улыбнуться в ответ, пытается задавить тот жар внизу его живота, который разгорается от этого платонического жеста, когда взгляд мистера Холмса спускается буквально на сантиметр ниже, и его улыбка внезапно сменяется привычной презрительной усмешкой, а рука впивается в плечо Джона. В следующую же секунду мистер Холмс уходит, чтобы забрать химический стакан из рук Энди и прорычать: — Возьми воронку, Андерсон! Тебе, может, и не нужна твоя рука, но в моей лаборатории не место идиотам! Только вечером, чистя зубы напротив зеркала в своей серой футболке и шортах, Джон замечает, что Клара оставила на нём свою метку в виде маленького засоса на шее. ----------------------------------------------------------------------------------------------------------- В четверг мистер Холмс говорит Джону и всему его классу, что он выставил все оценки за прошлую практическую работу. Мистер Холмс вываливает целую груду листов с работами на парту Джона и приказывает ему раздать их. Он сообщает классу, что каждый может идти, как только получит свою работу. Джон едва не стонет. Это значит, что он уйдёт последним. Снова. Он берёт стопку листов и начинает раздавать. Грег. Уиггинс. Марта. Стэнли. Тобиас. Салли. Все тут же сбегают, как только получают свою работу, каждому не терпится поскорее уйти от мистера Холмса. Листы заканчиваются, а Джон так и не находит свою работу. Он окидывает взглядом кабинет в поисках учителя. Его нет в кабинете, но дверь подсобки приоткрыта. Джон подходит к ней. — Мистер Холмс? Он заглядывает в подсобку и видит учителя, склонившегося над сосудом со стеариновой кислотой. Его задница красноречиво выпирает. Джона атакует страстная фантазия о том, как он лежит на спине с раздвинутыми ногами, а мистер Холмс сверху, он в нём и крепко сжимает его задницу, умоляя принять его глубже. — Да, Ватсон? — он выпрямляется, и его щёки слегка розовеют. Джон изо всех сил старается думать о правилах игры в регби: Когда игрок получает мяч в своей зоне "22 м", а затем отправляет его ногой в аут, место, с которого должно быть выполнено вбрасывание назначается напротив места где мяч коснулся или пересек боковую линию. Если же удар производится... ой, к чёрту всё это, кому какое дело до зоны "22", когда напротив стоит истинное воплощение секса! Всё, что здесь пересекает границы, это мои чёртовы мысли! — Моей работы не было среди остальных, сэр. — О, да, верно. Я хотел быть уверен, что не забуду обсудить с вами кое-что, Ватсон, — мистер Холмс улыбается и шагает в сторону кабинета. Джон продолжает стоять в дверном проходе, и в течение бесконечно длинной секунды мистер Холмс боком проходит в считанных сантиметрах от него. Каждый волосок на теле Джона поднимается от ощущения тепла его тела так близко. Ресницы Джона непроизвольно дрожат. Но мистер Холмс продолжает свой путь, явно не заметив его реакции. Он берёт со стола работу Ватсона и лениво машет ею Джону. Джон неуверенно тянется вперёд и берёт её. На долю секунды их указательные пальцы соприкасаются. Джон, вздрогнув словно от удара током, быстро отдёргивает руки и поправляет рубашку и свитер. Мистер Холмс слегка усмехается и усаживается на край своего стола. На мистере Холмсе его обычный костюм, и его стройные ноги, обтянутые брюками, вытянуты перед ним, скрещиваясь в коленях. Они такие длинные, что Джону кажется, им нет конца. — Завтра я провожу крайне непростой эксперимент, Ватсон. Есть вероятность плохого исхода, если что-то пойдёт не так. Мне нужен ассистент. А у вас самые прямые руки среди всех моих учеников. Я могу обеспечить вас парой хороших оценок за вашу помощь завтра после уроков. Мистер Холмс не отрывает от него взгляда, и Джон знает, что тот дедуцирует его, впитывая каждую ниточку на его одежде, каждое движение пальцев, скользящих по волосам, воссоздавая в голове все его сегодняшние действия. Джон едва не содрогается, и его сердце начинает стучать быстрее, и тому есть две причины: частные эксперименты мистера Холмса известны всей школе своими мощнейшими взрывами, и ему предстоит провести несколько часов наедине с мистером Холмсом. Я должен отказаться, должен отказаться, должен отк... — Я сочту это личным одолжением, мистер Ватсон. — Да, — Джон пугается собственного ответа. Почему я не отказался? — В какое время я вам понадоблюсь? — Скажем, в 3:45, Ватсон? — Я приду, сэр. Мистер Холмс опирается на стол, и на его губах расцветает ухмылка. — Прекрасно, Ватсон. Значит, до завтра. От этой ухмылки Джон теряет дар речи. Он тяжело сглатывает, затем кивает и уходит так быстро, как только может. ----------------------------------------------------------------------------------------------------------- Пятница, 3:43, Джон стоит за дверью кабинета мистера Холмса, решая, стоит ли ему появляться на две минуты раньше. — Ватсон, прятаться за моей дверью неприлично, — раздаётся голос мистера Холмса из глубины кабинета. Джон подскакивает от неожиданности, но поправляет рюкзак на плечах и входит в класс. Мистер Холмс, на котором сегодня нет его обычного пиджака, склонился над своим столом и осторожно капает какой-то синей жидкостью в мерную колбу. Джон снимает рюкзак и опускает его на свою парту. На секунду он зависает, не зная, что ему делать. — Ну же, Ватсон, берите свои защитные очки! Следующие полтора часа Джон носится туда-сюда, принося нужные вещи из подсобки, осторожно вливая растворы в градуированные цилиндры и подключая аппарат фильтрации. Это тяжело, но в конце, когда он снимает с себя очки и запускает пальцы в волосы, взъерошивая их (Гарри обожает дразнить его из-за торчащих во все стороны волос), мистер Холмс кладёт руку на его плечо и говорит: — Хорошая работа, Джон. Джон даже не знает, как принять этот комплимент. За все годы изучения химии ему ни разу не доводилось слышать, чтобы мистер Холмс сказал такое ученику. Джон подозревает, что его щёки начинают краснеть. Эта дурацкая влюблённость. Он пытался прекратить это. Правда пытался. — Спасибо, сэр. Мистер Холмс ставит использованные пробирки в штатив. Джон не может удержаться от взгляда на его ловкие руки. Боже. Сколько фантазий у него было об этих руках? Они скользят по его коже, запоминают изгибы его тела, обращаясь с ним с той же уверенностью и полной сосредоточенностью, с которой мистер Холмс обычно проводит свои самые взрывоопасные эксперименты... — Вы пялитесь, Ватсон. Снова впали в очередную сексуальную фантазию? Откровенно говоря, не будь вы подростком, меня бы насторожила такая частота подобных случаев. Что на этот раз? Мои глаза, мои волосы? — мистер Холмс поворачивается к нему и приподнимает тёмную бровь, проследив направление его взгляда. — А, мои руки. В животе Джона появляется тянущее, неприятное ощущение. Мистер Холмс знает. Джон думает, что должен радоваться: Энди и все остальные подвергаются такому унижению перед лицом Господа и всего класса, ему же повезло получить разнос наедине. Но это мерзкое ощущение, словно в его животе извиваются сотни змей, только усиливается. И всё же Джон решается на невинное: — О чём это вы? Его собственные уши не верят его голосу. — Я говорю о твоём влечении ко мне, Джон, — мистер Холмс делает шаг к Джону. — Не будь идиотом. Я знаю, что ты думаешь обо мне. Знаю по расширенным зрачкам и по тому, как учащается твоё дыхание, когда я к тебе приближаюсь. Ты всегда опускаешь голову набок, когда я обращаюсь к тебе, подсознательный жест, говорящий о заинтересованности. Ты часто отвлекаешься во время моих лекций и неотрывно смотришь на мои губы. Я знаю, что это не скука, потому что ты всегда дёргаешься и так виновато раздвигаешь ноги под партой, когда ловишь себя на этом. Джон делает шаг назад, поворачиваясь к рюкзаку, к выходу, и нервно запускает пальцы в волосы. Теперь это панический жест, а не горделивый и самодовольный. Но мистер Холмс хватает его за руку, не давая повернуться. — И даже сейчас, когда ты проводишь рукой по волосам, пытаясь сбежать от меня, пытаясь притвориться, что этого никогда не происходило, ты показываешь мне свои ладони, Джон. Он скользит своей рукой вниз, от локтя Джона до его ладони и проводит пальцем по линии жизни Джона. — Люди так открывают свои ладони только во время флирта, когда их тела жаждут этого человека. Джон дрожит всем телом от прикосновения его пальца и от низкого звучания его голоса. — И посмотри, как дрожит твоё тело от моего лёгкого прикосновения. Ты хочешь меня, Джон. Хватка мистера Холмса становится крепче, и он притягивает Джона к себе. Его голос становится ещё ниже, перерастая в жаркий шёпот. — Признай это. Джон дёргается, вырывая свою руку из хватки мистера Холмса и делает рывок к своим вещам. Но его короткие ноги не могут соперничать с длинными ногами мистера Холмса, и, несмотря на его резкий старт, они оба достигают парты Джона одновременно. — Мы ещё не закончили, — мистер Холмс хватает рюкзак Джона и тянет его вниз. Джон делает глубокий вдох, не отпуская рюкзак. Его сердце стучит быстрее, чем у напуганного кролика. — Но мы закончили ваш химический эксперимент. — Это неважно. Ложь убедительнее, когда заключается в правде. Джон не понимает ни единого слова. — Мистер Холмс? — Эксперимент был лишь оправданием для тебя, ведь сегодня ты поздно придёшь домой. На мгновение в кабинете наступает полная тишина, которую нарушает лишь их учащённое дыхание. Джон пытается повернуться и взглянуть на него, но мистер Холмс так близко, слишком близко, и Джону приходится сделать шаг вправо и назад, чтобы увеличить расстояние между ними. В горле у Джона пересохло, и он облизывает губы. Взгляд мистера Холмса тут же падает на его губы, и он уверенно опирается рукой на парту, лишая Джона возможности сдвинуться с места. Джон сглатывает, широко раскрывая глаза. На мгновение он задерживает дыхание, и наконец выдавливает: — Что вы делаете? Джон снова пытается отступить назад, потому что мистер Холмс стоит так близко, что если он сделает глубокий вдох, их грудные клетки соприкоснутся. Жар их тел разгорается ещё сильнее в этом ограниченном пространстве. Джон шагает назад, и край парты впивается в его ягодицы. Он чувствует, как жёсткое дерево вдавливается в его плоть. И губы мистера Холмса снова растягиваются, но не в улыбке, которая ещё недавно так неловко расцветала на его лице, а в поистине звериной ухмылке, и кажется, будто она была рождена для того, чтобы украшать эти черты лица. — Ты достаточно умён для этого, Джон. Думаю, ты уже догадался. Я тебя соблазняю. Рука, до этого державшая рюкзак Джона, тянется к задней части его шеи и сжимает её, крепко. Пальцы изгибаются, и Джон чувствует, как его голова запрокидывается назад, а подбородок и губы невольно подаются вперёд, словно подношение ненасытному божеству. Две пары голубых глаз встречаются, одна пара напоминает крепкий, неподатливый лёд, а другая — два тёплых жидких омута. Джона охватывает волна осознания неизбежности происходящего, а губы роняют тихое жалобное "нет". Звук затихает, когда его полные губы настойчиво прижимаются к Джоновым, силой заталкивая стон обратно. Джон пару секунд держит глаза открытыми, всё ещё вглядываясь в глаза мистера Холмса, прежде чем яростный голод в них заставляет его веки сомкнуться. Если глаза — зеркало человеческой души, то душа мистера Холмса больше всего на свете желает поглотить его живьём. На одно безумное мгновение они просто целуются; губы скользят по губам, и затем мистер Холмс сильно прикусывает нижнюю губу Джона. Джон чувствует, как его коленки подгибаются. Он пытается отстраниться, встряхнуть головой, каким-то образом избавиться от этого жгучего страстного желания. Но мистер Холмс не отпускает его. Рука на его шее немного сдвигается, так, что теперь мистер Холмс гладит скулу Джона большим пальцем, слегка надавливая на мягкие мышцы. Он отрывается от губ Джона всего на долю секунды, только чтобы шепнуть в его уже припухшие губы: "Откройся мне". Джон распахивает глаза, поднимает на него отчаянный взгляд, несмело качает головой, но рука сжимается сильнее, и большой палец намного настойчивее вдавливается в его щёку, и Джон знает, что должен открыть рот, или его откроют за него. Он зажмуривается, и он не понимает, кто распоряжается его телом, потому что он совершенно уверен, что не приказывал своим губам послушно раскрыться при следующем выдохе. Мистер Холмс не даёт ему шанса сделать вдох или вернуть себе власть над собственным разумом — он просто сокращает ничтожно маленькое расстояние между ними и завладевает открытым ртом Джона. Язык Джона скользит по тёплому языку мистера Холмса, который с такой силой вторгся в его рот, и на мгновение в его голове пролетает паническое желание укусить его. Вместо этого он стонет, низко и отчаянно. Кажется, он только что подал мистеру Холмсу какой-то знак, потому что тот раскрывает свои губы ещё шире и делает глубокий вдох, посасывая язык Джона. В этот раз колени Джона действительно подгибаются, и он чувствует, что кто-то бесстыдно крадёт воздух из его лёгких, а разум его затапливает волной наслаждения. Джон замечает, что вцепился пальцами в рубашку мистера Холмса в попытке устоять на ногах. Он чувствует низкий смешок, гудящий в груди под его пальцами, и руки мистера Холмса скользят вниз по его телу, чтобы схватить его за задницу и тем самым удержать от падения, а затем спускаются на бёдра и усаживают его на парту. На секунду всё внимание Джона переключается на его ноги, теперь не касающиеся земли, но мистер Холмс тем временем поспешно убирает руки с его задницы и тянется к груди Джона, сосредоточенно расстёгивая пуговицы на его школьной форме. Он на удивление быстро справляется с этим и сразу же стягивает рубашку с загорелых плеч Джона, лишая его своих околдовывающих поцелуев. Джон вздрагивает, когда его обнажённое тело обдаёт холодный воздух химического кабинета, и он пытается в отместку ухватиться за гладкую шёлковую ткань рубашки мистера Холмса. Но мистер Холмс склоняет голову Джона набок и обнажает его уязвимую шею, прежде чем прижаться губами к коже, всего на пару миллиметров ниже засоса Клары. — Ты не представляешь, как много раз я мечтал оставить здесь свой след, Джон, — выдыхает он, и кожа на шее Джона мгновенно покрывается мурашками. — Как часто я просыпался с воображаемым вкусом твоего тела на моём языке. И всё это только ради того, чтобы обнаружить, что ты позволил кому-то другому — девушке, без сомнения, — поставить свою отметку здесь, заявить, что ты принадлежишь ей. И мистер Холмс атакует его шею, его губы раскрываются всё шире, полностью затмевая желтоватый синяк. Его пальцы сжимают волосы Джона, заставляя его вытянуть шею, и он начинает посасывать и кусать обнажённую плоть. Джон чувствует, как к коже приливает кровь, расцветая великолепной красной меткой, рядом с которой маленький синяк от Клары кажется жалким. Он, будучи просто не в силах сдержаться, вцепляется в гладкие тёмные кудри, толкается вперёд, чтобы ощутить электрический разряд от языка и зубов, впивающихся в его шею. Эта боль отдаётся в теле пылающим алым экстазом. Когда мистер Холмс решает, что удовлетворён получившимся засосом, он отстраняется, выпрямляется во весь рост и слегка подаётся вперёд, и мышцы Джона напрягаются, чтобы удержать равновесие его тела. — Она трогала тебя где-нибудь ещё? Джон не может заставить свой разум сосредоточиться на этих словах, но инстинктивно вздрагивает от осознания угрозы, таящейся в них. Мистеру Холмсу не достаточно расширенных зрачков Джона и смущённого взгляда его искренних глаз. Его рука тянется, чтобы схватить член Джона через брюки. — Она трогала тебя здесь? Я знаю, что до неё здесь никого не было. Ладонь круговым движением поглаживает пах Джона. Джон берёт себя в руки, заставляя себя ответить дрожащим: — Нет. Мистер Холмс расстёгивает его ширинку и скользит рукой в его брюки, пока его палец не прижимается к анусу Джона через тонкую ткань его нижнего белья. — Она трогала тебя здесь? Все мысли мгновенно покидают голову Джона от ощущения чьего-то пальца там. Всё его тело напрягается от неожиданного наслаждения. Мистер Холмс смеётся и убирает палец. — Похоже, это очевидное "нет". Он опускает руку на бёдра Джона и мягко поглаживает их. — Значит, я буду у тебя первым. Его голос звучит почти нежно, но губы, с которых сорвались эти слова, снова атакуют Джона, снова прижимаются к его губам жёстко, грубо и настойчиво. Джон чувствует, как кровь приливает к его губам, как они густо краснеют, знакомое ощущение, возникающее в моменты, когда тебя страстно целуют. На мгновение Джону удаётся вернуться на землю: это происходит, когда мистер Холмс настойчиво засовывает руки в его брюки и стягивает их до колен вместе с нижним бельём. Его обнажённая задница касается холодной поверхности парты, и этот холод затмевает кажущуюся правильность жарких прикосновений рук мистера Холмса. Это нехорошо. Совсем не хорошо. — Мы не должны... Боже! Мистер Холмс изучает лицо Джона, подмечая каждое изменение в его выражении, каждый отблеск наслаждения, и вины, и желания, не переставая лениво ласкать эрекцию Джона, обхватив её пальцами. Его главной целью становится заставить Джона чувствовать одно лишь блаженство. — Хочешь, чтобы я прекратил? — его большой палец поглаживает нижнюю часть члена Джона. — Так нече-естно, сэр. Эта дерзость, эта крохотная искра неповиновения вынуждает мистера Холмса улыбнуться и издать тихий смешок. Он подаётся вперёд и оказывается так близко, что его губы касаются уха Джона, шепча в ответ: — Я знаю. Он скользит своей рукой вверх по стволу Джона и большим пальцем проводит по его головке, и так самодовольно и жадно наблюдает за тем, как наслаждение полностью стирает отголоски вины на лице Джона. — В этом весь я. Джон пронзительно стонет. Он никогда раньше не чувствовал такого, никогда не испытывал такой умопомрачительной сладости. Он с широко раскрытыми глазами наблюдает за тем, как рука Холмса ласкает его член. Джон неистово хватается за бёдра своего учителя, чтобы полностью отдаться этому ощущению. Мистер Холмс ещё разок напоследок покусывает шею Джона, прежде чем убрать руки от его члена и перенести их на его бёдра. Он решительно тянет, поднимая Джона с парты. На мгновение Джон приходит в замешательство, теряясь в прикосновениях длинных и ловких пальцев, властно ласкающих его тело. Но затем он осознаёт, что его разворачивают, широко раздвигают ему ноги, и тонкая рука надавливает на верхнюю часть его спины, склоняя его к поверхности парты и вынуждая упереться руками в стол, чтобы удержать равновесие. Джон тяжело дышит. Он слышит шорох рубашки, которую стягивают с его узких, но крепких плеч; слышит позвякивание пряжки расстёгиваемого ремня за его спиной. Его мышцы невольно сжимаются. Джон опускает взгляд на исписанную поверхность парты. На лакированном дереве выцарапана надпись "Лана любит Тони". Разглядывание знакомой столешницы словно возвращает его на землю, хоть в его теле сейчас бушуют лесным пожаром новые и совершенно безумные ощущения. Его скользкие ладони сжимают парту. Мистер Холмс одним пальцем поглаживает его сжатый вход, легко, но собственнически, словно прикасается к чему-то хрупкому, ценному и полностью принадлежащему ему. — Сейчас я войду в тебя пальцем, Джон. Прежде чем Джон успевает вымолвить хоть слово, прежде чем полный смысл этого заявления укладывается в его голове, этот влажный палец скользит вперёд и вверх, глубоко внутрь его тела. Джон невольно дёргается от ощущения чего-то инородного внутри, и его бёдра вскидываются вверх явно не от удовольствия. Пальцы свободной руки Холмса сжимают его бедро, удерживая его на месте. — Расслабься. Расслабься, Джон. Ещё рано. Он успокаивающе гладит его бедро. — Я могу сделать это немного приятнее для тебя. Он осторожно изгибает палец, и Джон чувствует, как он движется внутри. Он судорожно хватает ртом воздух и заставляет себя выдохнуть медленно. Его дыхание всё равно остаётся прерывистым, как бы он ни старался. Палец медленно поглаживает стенки. Размеренное дыхание помогает, и теперь вторжение уже не кажется таким необычным и нежелательным. На секунду Джон позволяет себе насладиться тем фактом, что сейчас мистер Холмс внутри него. Мистер Холмс возобновляет движение пальца, растягивая Джона и в то же время уверенно что-то нащупывая. И этот поиск венчается успехом, потому что он определённо находит это что-то. О. Боже. Джон не контролирует себя, когда его бёдра вскидываются, толкаясь в эту руку, пытаясь насадиться так, чтобы палец скользнул дальше, сильнее прижался к чему бы то ни было. Мистер Холмс смеётся. Он снова нажимает на это место, наслаждаясь тем, как бёдра Джона толкаются в его руку, и представляя, как тесно его мышцы уже через несколько мгновений обхватят его член. Джон чувствует, как палец внутри него изгибается и круговыми движениями ласкает это сладкое место. Он начинает дрожать. И затем палец выходит, но только чтобы вернуться в следующую же секунду, причём не один. Кончики пальцев мгновенно находят его простату, и мучительно приятные движения кругами возвращаются вместе с ними. — Мистер Х-холмс, — стонет Джон, едва не заливаясь краской от осознания того, как жалобно и отчаянно звучит его голос. Он неподвижно замирает, его тело так поглощено этим невероятным ощущением, что оно даже не в силах качнуться назад, требуя большего. — Я могу считать это просьбой повторить это конкретное стимулирование, Джон? — голос мистера Холмса становится ниже и грубее. Краем сознания Джон подмечает, что он здесь не единственный, чьё дыхание так отчаянно прерывисто. Голова Джона неистово кивает без его на то согласия, и пальцы продолжают двигаться, медленно, уверенно, с полной решимостью, повторяя движения ножниц внутри него, касаясь его простаты с каждым толчком. — Ещё, — просит Джон. Он никогда прежде не был так возбуждён, но прикосновений внутри него недостаточно. Он хочет, чтобы мистер Холмс потрогал его, обхватил своими длинными пальцами его ствол, как делал бесчисленное количество раз в его фантазиях, и ласкал, ласкал его долго и грубо. — Потрогайте меня, — в отчаянии шепчет он. Мистер Холмс подаётся вперёд, чтобы поцеловать копчик Джона, маленький островок плоти, где его позвоночник встречается с изгибом ягодиц. — Боже, ты прекрасен, развратник, — нежный поцелуй мистера Холмса переходит в острый укус. Джон дёргается от лёгкой боли, стукаясь коленями о парту. — И совсем скоро твоё тело обхватит меня — и только меня. Заявление мистера Холмса сопровождается третьим пальцем, грубо впихиваемым в Джона. Он слегка сгибает пальцы, подвигая их так, что кончики его пальцев прижимаются к простате Джона, прежде чем провести по ней ещё один резкий круг. Джон чуть не ударяется лицом о парту. Его руки слабеют, а тело становится одним длинным проводником наслаждения. Но мистер Холмс обхватывает талию Джона свободной рукой и насильно выпрямляет его тело, притягивая задницу Джона к своей, пока Джон не ощущает почти обжигающий жар возбуждённого члена мистера Холмса, прижимающегося к его левой ягодице. Мистер Холмс убирает свои пальцы, все три, и с губ Джона неосознанно срывается жалобный стон утраты. — Я собирался ждать, Джон. Ждать, пока ты придёшь ко мне. Ждать того момента, когда я смогу взять тебя нежно и медленно, изнывая от желания. Ждать, пока я смогу отыметь тебя в постели. Но ты связался с той девчонкой, Джон. Ноги Джона дрожат, они так широко разведены в стороны, его задница выпирает вверх. Он чувствует что-то более крупное, чем пальцы, прямо у своего входа. — Я не могу позволить ей прикоснуться к тому, что принадлежит мне, правда, Джон? И мистер Холмс скользит вперёд, пока вес его тела не придавливает Джона к парте, один грубый толчок глубоко внутрь Джона, и Джон осознаёт, что это что-то — член мистера Холмса, и он внутри него. Глаза Джона широко распахиваются, и на мгновение его накрывает волной чистейшего наслаждения, и плотное, толстое и большое давление внутри него, прикосновение члена к его простате, это слишком много для него. Слишком, слишком, слишком много. Мистер Холмс замирает, его руки нежно поглаживают тело Джона, и он тихо спрашивает: — Ты в порядке, Джон? Джон не может ответить, он может только дышать, дышать, втягивая в себя воздух, словно в любую секунду атмосфера куда-то исчезнет, и он останется в космическом вакууме. Голос мистера Холмса становится строже, его руки сжимают бёдра Джона, и от этого незначительного изменения положения мистер Холмс слегка сдвигается внутри, и перед глазами Джона вспыхивают звёзды. — Я требую ответа, Джон. — Да. Да. — Джон чувствует себя сломленным. Словно речь он изучал давно, очень давно, и это знание так незначительно, что его не стоит и вспоминать. Его бёдра невольно вскидываются вверх, насаживая его на член чуть сильнее. Мистер Холмс глубоко втягивает воздух через нос. — Хорошо. Его руки крепко сжимаются на бёдрах Джона, и он медленно отстраняется. Джон чувствует, как толстый, тяжёлый член выскальзывает из него, и понимает, что ещё ни разу в жизни не испытывал ничего столь же прекрасного — пока мистер Холмс не повторяет то же самое, только наоборот, впечатываясь в него обратно. На мгновение его простата оказывается раздавлена этим столкновением, и руки Джона окончательно теряют силу, локти сгибаются, и он падает с ладоней на предплечья. Прежде чем он успевает прийти в себя, мистер Холмс снова делает это, толкаясь вперёд и назад, и Джон всхлипывает. Угол проникновения теперь ещё удобнее, его задница оказывается выше в воздухе, и Джон поклялся бы всем, что ему дорого, что услышал усмешку в голосе мистера Холмса, когда тот спросил: — Приятно, Джон? Джон делает вдох, чтобы ответить, и мистер Холмс вколачивается в него в ту секунду, когда его губы раскрываются, заставляя Джона простонать в ответ долгое жалобное: — Даааааааааааа! Мистер Холмс толкается один, два, три раза, и что-то внутри Джона начинает расти, созревать, словно плод чистейшего удовольствия в низу его живота и члене. Если бы он мог потрогать... он пытается перенести вес своего тела на правое предплечье, а левой рукой тянется к изнывающему члену. Но рука мистера Холмса тут же отпускает бедро Джона и давит, снова перенося вес тела Джона на его левую сторону. — Нет, Джон, — его следующий толчок становится ещё более сильным, быстрым, наказывающим. — Разве я сказал, что ты можешь потрогать? Разве я сказал, что ты можешь трогать то, что принадлежит мне? Спина Джона покрывается мурашками, и он пытается удержать равновесие, чтобы принять толчки мистера Холмса, долбящегося в него сзади. — Не-е-ееет! — Джон заставляет себя ответить. — Тогда. Что. Заставило. Тебя. Думать. Что. Ты. Можешь. — Каждое слово перемежалось коротким грубым толчком. Разум Джона на мгновение помутился, и все его мысли занял запах секса, смазки и пота. Всё, что он может сделать, это отдаться томному наслаждению в нём, сзади него. Мистер Холмс склоняется вперёд и открывает рот над левым плечом Джона, прежде чем припасть к нему, больно впиваясь в кожу зубами. Сомкнув губы на плоти Джона, он издаёт вопросительное мычание. — Ммм? Джон выгибает спину, его руки дрожат. — Я хотел, — он делает глубокий, жадный вдох и продолжает: — Я хотел. Кончить. — Тогда, боюсь, тебе придётся попросить, Джон. — Позвольте мне к-к-ончить? — Голос Джона становится на октаву выше на последнем слоге, вопросительно умоляя. На мгновение единственным звуком в комнате становится скольжение влажного члена мистера Холмса, двигающегося внутрь и наружу дырочки Джона. Низ живота Джона сладко тянет, и ему кажется, что вся его жизнь зависит от исхода этих нескольких секунд. — Умоляй, — слово раскатывается низким рычанием. Глаза Джона закрываются, и он дрожащим голосом выдавливает: — Пожалуйста. Пожалуйста. — Старательнее. — Пожалуйста, умоляю, мистер Холмс. Позвольте мне кончить. — На глаза Джона наворачиваются слёзы; он так долго был на грани. Его тело напряжённо дрожит, локти ослабли и еле выдерживают его вес. — Ещё раз. Джон. Ещё раз. — Умоляю, — шепчут его потрескавшиеся губы, и этот тихий выдох — всё, на что он способен. И мистер Холмс наклоняется, его рука опускается на член Джона, такой твёрдый, покрасневший и жаждущий хоть бы малейшего прикосновения. Одно движение этих прекрасных длинных пальцев, и напряжение снято, и Джон кричит и кончает прямо на парту. — В следующий раз я буду смотреть в твоё лицо, Джон, — говорит мистер Холмс, и это пугающее, волнующее обещание нависает над ними, словно грозовая туча. Тело Джона невольно содрогается от этих слов. Джон трепещет, захлёбываясь в обострившихся после оргазма ощущениях, и каждый толчок мистера Холмса внутри него заставляет его сжиматься от болезненного удовольствия, когда мистер Холмс наконец кончает в него. Он дрожит всем телом и прижимается к Джону. Джона снова трогает осознание того, насколько он сам меньше своего учителя. Несколько мгновений они просто лежат вдвоём, и Джон чувствует, как дыхание мистера Холмса касается слипшихся от пота волос над его шеей. Затем мистер Холмс зарывается носом в шею Джона и раскрывает губы, чтобы оставить ещё один след от укуса на нежной коже. Джон слышит, как голос мистера Холмса рокочет в его груди и произносит что-то прямо в его шею, и левая рука учителя собственнически сжимает бедро Джона. Он вздрагивает, его животный разум интуитивно, примитивно содрогается, когда этот голос помечает его своей собственностью. — Ты мой, Джон Ватсон. Ты мой.