Наверное, он слишком влюблен.
Блейн достает из кармана пальто телефон и, разблокировав, видит родное лицо. Сияющие голубые глаза, очаровательная улыбка и какая-то странная шляпка на голове после их совместного участия в школьном мюзикле. Слезы, теплые слезы по его щекам… Опять? Так ведь бывает часто, первые дни, недели, а после — еще хуже, слезы заканчиваются, сменяясь постоянной болью утраты. Забыв, что хотел найти или кому позвонить, Андерсон блокирует телефон, убирая подальше, стараясь позабыть, пока глаза цвета неба все еще, словно призрак, не покидают его. Ручьем уноситься время, а боль убывает с каждой новой искренней улыбкой его губ, обжигающих алкоголем.Он до сих пор слишком влюблен.
Все бегают, спешат и волнуются, повторяя слова, поправляя свои наряды и подбадривая друг друга. В зале уже много народу, все в ожидании. Мистер Шу мило беседует с мисс Пиллсбери, довольно размахивая руками и гордясь тем, что сегодня состоится его новый мюзикл. Хоть идея с исполнением песен жанра джаз была оценена не всеми, настойчивость и целеустремленность Шустера затмило все негативные отклики и возражения. Блейну было плевать. В карамельных глазах блестели еле заметные слезы, а руки дрожали, удерживая стаканчик, наполовину наполненный обжигающим виски. На вкус омерзительно, и Андерсон борется с тем, чтобы не дать своему желудку вывернуться наизнанку.Он так чертовски влюблен.
Когда переступаешь через границы, начерченные каким-то занудливым глупцом, все становится легче. Он стоит на сцене, наблюдая за аплодирующими зрителями и за залом, в котором стремительно меняется освещение. Алые оттенки, блики переливаются и бегают по залу. Все готово. Но не он. Музыка. Танцы друзей за спиной. Манящий микрофон. Забивая на все, он поет. Так, как считает нужным и правильным, сливаясь с мелодией, дергаясь при резких звуках. Он свободен, но ему больно. Потому что даже если считается, что человек, который обрел полную свободу, становиться счастливым, то это — ложь. Он становится еще более несчастным, когда в трудные времена ему не за что держатся, некому поплакаться. С начала выступления Блейн не открывал опьяненных глаз, но что-то манило, звало неизвестными ему силами. И сделал это. Огни ослепляли, лица размывались. Все. Все, кроме одного. То чувство, когда ты взрываешься изнутри, осознавая, что и без того полуживое сердце скоро разорвется. Когда перехватывает дыхание от одного лишь его присутствия. Когда ты уже слишком мертв, чтобы снова ожить, вдыхая свежий воздух своими сгнившими легкими. Курт здесь. Смотрит, озаряя своей улыбкой. Он тут, рядом. Он аплодирует, выкрикивая подбадривающие фразы. Он просто рядом. Блейну казалось, прошла целая вечность, пока чертов мюзикл завершился, одаренный зрительскими несмолкаемыми аплодисментами и поздравлениями. Он убегает, как только все начинают расходиться. Вдруг Курт уже ушел? Вдруг он здесь не ради Блейна? Вдруг… он просто уже разлюбил? — Поздравляю с прекрасным выступлением! — Обернувшись Хаммел, скрестил руки на груди. Он так и не изменился. Бегающие, рассматривающие глаза и привычное недоверие, появившееся месяц назад. — Спасибо за такие слова, но это было мучительно, — спустившись по стенке, Блейн присел на пол. Чуть помедлив, Курт сделал то же самое: — Почему же? Блейн тяжело вздохнул. Воздуха было мало, и ему казалось, что он не может дышать вовсе. Но на самом деле он все это мог, просто не хотел. Легче было задохнуться. Задохнуться рядом с человеком, являющимся всем миром, что больше ему не принадлежит. -Потому что я выпил, — признался Андерсон. — Потому что мне было больно. А потом… потом я увидел тебя, — слезы стекали по щекам, оставляя блестящие дорожки. — И пока я пел, пока танцевал, бабочки в моем животе умирали под жизнерадостный джаз. Курт долго молчал, стараясь удержать свои эмоции и удержать рыдающего Блейна в своих дрожащих руках. — Не плачь, — прошептал Курт, соприкасаясь лбами с Блейном, что все еще не может открыть красных глаз. — Слышишь, я никогда тебя не оставлю. Никогда больше.