Какого чёрта он ещё жив...

На широкой кровати под красным балдахином, облокотившись на большие подушки, сидел юноша. Его громкий кашель разносился по комнате отрывистым лаем. Когда он, в изнеможении, пытался сдержаться, из лёгких у него выбивалось просто кряхтение, шипение, бульканье. Казалось, всё его нутро заполнено гноем, и он пытается отчаянно вытолкнуть его из тела. Тогда при выдохе у него получался свист. Хватая воздух ртом, он вновь вдыхал - только чтобы тут же прогнать его с кашлем. Лицо его было осунувшимся и очень бледным. А воспалённые слезящиеся глаза смотрели с отрешённой тоской умирающего. А немного поодаль от кровати музицировали два человека. Выглядевших более взросло, по сравнению со страдальцем на кровати. Один из них обучал другого игре на флейте. А другой, с трепетным вниманием, его слушал. Музыка от флейты была столь прекрасна, что если бы в нашем мире были ангелы, они бы слетелись на неё. В эту комнату, в этот дом, что стоял на улице, выходившей на Центральную площадь в городе Бранденбург. И казалось, что ничто не могло испортить этой музыки или заглушить её. Даже истошный нудный кашель из-под красного балдахина. - Ох и дивно же вы исполняете! Ловко так, будто трель канареек я слышу, а не звуки инструмента! - Долгие годы тренировок. Тот, что играл на флейте, был Пруссией. Его стремительные пальцы перемещались по флейте, словно живя собственной жизнью. Он самозабвенно прикрывал глаза, погрузившись в мелодию и раскачиваясь всем телом в её такт. А тот, что восхищался им, был Германия. И обликом он был очень похож на сидевшего в кровати умирающего задохлика, но черты его лица были немного грубее, намного упитаннее, и так и горели здоровьем. Особенно розовые восхитительно пухлые щёки. Умирающим был их старший, но от худобы выглядевший моложе, брат Священная Римская Империя. - Вот бы и мне так научиться, хоть бы близко к звучанию... - Так ты попробуй, - Пруссия протянул флейту Германии. - Нет, я же совсем не умею. И прошу - продолжайте! - И я начинал с чего-то. Просто однажды решил попробовать. Ксе-ксе... Не стесняйся, - алые глаза серьёзно и выжидающе уставились на Германию, а бледные руки протягивали флейту. - Сказал же, нет! - звонко отрезал Германия. А в комнате вновь раздался клокочущий кашель. - Ну, как хочешь, - и Пруссия вновь принялся играть. По комнате снова полилась музыка. А Германия сконцентрировал внимание на радуге очаровательных звуков. Обращать внимание, на умирающего Холи, они оба не имели ни малейшего желания. Какое им дело до того, чьи дни и так уже сочтены. Прекрасная музыка, перемежаясь с кашлем и хрипом страдания, превращалась в пугающую мелодию, с которой, наверное, и ступает смерть костлявой поступью, чтобы скосить душу очередного человека или очередной страны. Для смерти ведь нет и не будет разницы. - Воды... Прошу... - прохрипел Холи Рома. Но его никто не услышал. Или сделали вид, что не услышали. - Воды! - вновь громко крикнул юноша и тут же залился кашлем с новой силой. - Ты что-нибудь слышал Германия? - спросил Пруссия, оторвавшись от флейты. - Кажется нет... Может это он? - Германия указал на кровать - Нет, вряд ли... Он, кроме кашля, в последнее время, нечего издать не способен. А я отчётливо слышал слова. Пруссия уже втянул воздух и вытянул губы, чтобы продолжить игру. Но тут голос со стороны кровати раздался вновь. - Воды мне принесите! Живо! - Ой. У кого второе дыхание прорезалось! Ты же должен умереть до полудня... Уже назначен священник на отпевание к этому времени. - Пруссия, может не надо так грубо... И всё же помочь ему? - как-то засомневался Людвиг. - Вот ещё! Только хуже будет... У меня так Латорингия умирал. Ну, ты помнишь? Я у Австрии отжал, а потом творил всякие жуткие вещи. После чего он и скончался благополучно. Хотя не очень благополучно... Я, как ты, сердобольным был. Принёс ему, по последней просьбе, воды. Так он как давай блевать после пары глотков... - Хмм, после пары глотков? Обычная ли была вода-то? - хитро прищурившись, поинтересовался Германия. Пруссия не ответил, сделав вид, что не понял намёка, и продолжил рассказ: - Так вот, стало быть, начал он блевать - на ковёр, на стены и портьеры... Я служанку послал спешно за ведром. И говорю ему - в ведро блюй. А он мимо и шепчет: "свет убери!" Я уже более настойчиво - в ведро блюй. И как я тебе свет уберу - солнце что ли выключу? А он не унимается - убери да убери, и блюёт всё мимо. - А что же ты? - Да выволок его на улицу за ворот рубахи. Там он и кончился... Мне потом доложили, что собаки дворовые его немного пообгрызли. - Жуткие вещи ты мне слагаешь. - А урок вот в чём - не будь без меры добросердечным! Я и так позволил Холле Роме кони двинуть в тепле. И, что ещё более сверх меры - в своей постели, прошу заметить. Пруссия снова вернулся к игре. - Ну, как говорит Италия: "Душа скиталица вечная, Богу единому, славу воздай. Аминь", - перекрестил Холи Рому Германия. И возвратился к созерцанию фантазий о своих будущих победах. Под дивную мелодию, что заиграл Пруссия. Ведь это он - Людвиг, всё же, должен заменить умирающую сейчас на кровати страну. И ни капли сожаления или боли в сердце у него не было, лишь чистота и благодать. Весною и юностью жизни полнилось его сердце, а флейта, как трель канареек, всё звонче и звонче разносила звук мелодии, приглашая в комнату смерть... И вскоре не слышался больше мешающий кашель, а Германия почувствовал, как жизнь Священной Римской империи была в эту минуту отдана во имя новой и более сильной германской нации - во славу его.