Рыжий кролик

      Она была одной из тех, о ком не напишут в книжках: маленькой, взъерошенной и дикой.       О такой, как она, не складывают песни: о тощей, с крошечными ладошками и отчаянным звериным взглядом, отчаянным, но не отчаявшимся.       Да, о такой определенно не складывают песни, тем более о любви. Не успокаивают, не целуют в лоб на ночь: любяще, нежно, по-матерински. Не рассказывают сказки по ночам и не говорят, что все будет в порядке, стоит лишь перезимовать в эту морозную стужу. Тем более не спасают.       Каждый раз, попадая в ловушку, ей приходится искать выход самостоятельно, и в какой-то момент ей, уставшей и основательно, до фундамента костей разбитой, больше не хочется искать спасения, выхода, какой-то кислой альтернативы.       Природа слишком мудра, чтобы создавать бесполезные штуковины вроде нее. Когда она думает об этом, все еще заставляя крупицы своей дырявой души мечтать, то взгляд потускневших радужек глаз становится чуточку ярче. Но лишь на мгновение.       Постепенно приходится свыкнуться с мыслью, что и мать всего живого совершает ошибки. И ей не повезло стать одной из них.       На подругах она замечает восхищенные взгляды из толпы, их волосы красивые и ухоженные: у сестренки Отаэ насыщенно- шоколадные, собранные в высокую прическу, у Нобуме длинные, иссиня-черные, а у юной принцессы Сое — вороные, сравнимые разве с лучшими шелками мира — и у каждой по-японски идеальная отточенная внешность, глубокие темные глаза, обрамленные густыми черными ресницами.       У нее же, маленького дикого кролика, короткие, слишком неправильно яркие, огненно-рыжие волосы, которые, несмотря на длину, а может именно поэтому, приходится прятать в незаменимые черные заколки с золотистыми кисточками на концах, широко открытые светлые глаза и гордо вздернутый нос, усеянный армией веснушек на молочно-белой коже. И хоть чрезмерная сила и гибкость были дарованы ей генами клана, они не способствовали женственности, которая была у знакомых девушек.       Небольшого роста и по-детски угловатая, в одежде без всяких девчачих излишеств, удобной и практичной в бою — куда уж ей, рыжей аманто с сиреневым зонтиком и китайским диалектом, до первых красавиц страны Восходящего Солнца?       Взгляды, направленные на нее, в лучшем случае безразличные, в худшем — с примесью отвращения. Аманто всегда вызывают отвращение, она видит это по человеческим глазам. А сердце всегда сжимает от обиды и какой-то незнакомой доселе щемящей боли, когда она видит одного серебряноволосого самурая в компании светловолосой «Гейши смерти» из Йошивары. Сердце Ято слишком часто тревожится, и сдерживать себя временами все труднее и труднее.       Свернувшись калачиком на своем футоне в небольшом раздвижном шкафу, она изо всех сил пытается вспомнить, почему решила выбрать в качестве пристанища именно Землю, ведь всем во Вселенной известно, насколько хрупки человеческие существа. Но Кагура-то знает, что сердца у них самые горячие, и одной силы воли порой хватает, чтобы победить перед армией врагов выше в физических характеристиках и умениях на целую голову. А такие, как она, наоборот, слишком легко уязвимы, и даже ее система начинает сдавать. И только Садахару это замечает, хоть и инопланетная, но все же собака. Только вот, увы, кроме ободряющего лая и «тыкания» мокрым носом в складки ее рубашки, на большее он не способен.       Желание исчезнуть в один день настигает ее и накрывает, подобно огромной океанской волне, когда становится до рези в глазах уже больно смотреть на могилы брата и отца, похороненных в чужой рыхлой земле.       Но куда снова бежать?       На планету Ято, тусклую Ракуе, она точно не вернется. На этой дождливой планете ее ждет еще одна могила самого родного человека, она не готова к этой встрече. В конце концов выбор падает на какой-то заброшенный осколок метеорита, где обитают лишь изгнанники и мусор — отшельники, по сути, билет в один конец. Только вот не знала она, что одно человеческое сердце было не готово ее отпустить.       Он, взмыленный и с еще большим кучерявым хаосом на голове, чем обычно, находит ее в здании заново отстроенного после прошлой заварушки космопорта. Хочется высказать все, что вертится на языке и дать хорошую взбучку этой мелкой поганке, решившей бросить Йородзую без всяких объяснений. Но взгляд мигом смягчается, и голос внезапно пропадает, когда он видит ее — такую же, как и в первый день их знакомства: худую, сгорбленную фигурку, сидящую у дальней стены на полу, положившую огненно-рыжую голову с двумя черными заколками на согнутые в локтях руки поверх острых коленок.       — Решила повесить эту ненасытную песью морду на меня, а самой сбежать — так выходит? — и хочется сказать в своем духе, насмешливо-едко, да не получается, и Гинтоки поздно задумывается почему.       Кагура нарочито медленно поднимает голову, все еще надеясь, что и запах, который она почувствовала еще до его появления, и его голос — всего лишь иллюзия. Сомнения исчезают, как только их взгляды встречаются, глаза Гина уже не напоминают по-рыбьи дохлые, они полны решимости, хоть и говорит он с обыденным безразличием в голосе.       — И чего это ты тут тогда расселась, а? — видя, что девчонка не спешит с ответом, добавляет кучерявый самурай.       — Не хватило на билет. Один старый пердун, оказывается, постоянно нам врал о минимальном положенном заработке… — голос Ято сиплый, тихий, без капли раздражения.       Тяжелая от недосыпа голова снова падает на тонкие руки. Еще минуту ее окружает плотный вакуум из тишины, а затем она слышит какое-то шевеление совсем рядом, но старается не реагировать, пока не улавливает горячее дыхание возле своего уха. Хочется взять и просто врезать, чтобы этот наглый самурай, носящий трусы в клубничку и поедающий парфе, просто отстал, перестал топтаться по ее хрустнувшей душе и ушел уже, неважно куда: спускать деньги в пачинко или наслаждаться обществом Цукки.       — Так, может, это и к лучшему? — прошептал Широяша. Эта фраза все-таки заставляет снова установить зрительный контакт.       — Что?       Гин усмехается, но как-то по-доброму, не так, когда поддевает за то, как она однажды решила накраситься и не из-за вечных перепалок с капитаном-садистом — совсем нет.       — Лучше сразу так, нежели если бы мы разнесли какую-то планету по камешку в поиске одной рыжей обжоры.       — Гин-чан, — слова давались трудно, ей хотелось высказаться, но понимание того, что она лишь выставит себя глупой девчонкой, сдерживало порывы.       — Нам и правда пришло время прощаться, я изменилась и больше не могу притворяться в том, что… — она сглотнула и исподлобья взглянула на Сакату, тот все так же напряженно о чем-то думал. — Гин-чан, просто отпусти…       Она умоляюще посмотрела на него. Широяше уже пришлось отпустить слишком многое и слишком многих. Он сам не заметил, как стал тонуть в своих воспоминаниях, пока не повстречал этих двоих, несносных, еще подростков, но уже сумевших пережить многое. И пусть прошлое никак не желает отпускать его и временами возвращается из дыма и копоти прошлых битв, теперь, благодаря им, он понял, кого должен защищать.       — Дура… — проговорил он, пряча глаза под челкой. — Перестань, пошли домой, Шимпачи, наверное, уже с катушек слетел.       Он попытался поднять ее на ноги, но голубые глаза вдруг зажглись пламенем обиды и злобы, и она вырвала свою руку из мужской ладони.       — Да зачем я вам сдалась?! Сломанная и неспособная более нормально сражаться? Я — Ято, мой удел — битвы, не путай меня с обычным человеком! Без силы в нас теряется смысл. Благодаря вашей поддержке я смогла избавиться от жажды крови — это был мой выбор, теперь же мне нужно уйти. Моей семьи больше нет. Моей цели больше нет. И тебя, придурка, я не хочу отягощать своими чувствами! — Кагура резко замолкла, ярость сменилась испугом. Она проговорилась.       Лица Сакаты она так и не видела, но буквально кожей чувствовала, как обстановка в округе стала, словно осязаемой от напряжения, повисшего между ними.       — И поэтому ты решила уйти, потому что думала, будто стала обузой? — его голос пробирал холодом до костей.— И, правда, совсем ребенок…       Она ожидала, что он просто уйдет, но последующие после его слов крепкие объятия стали полной неожиданностью.       — Чего это на тебя, мелкую, нашло. Такие мысли… Я думал, ты и так понимаешь, как сильно нужна нам.       Робкий голос:       — А тебе?       — Мне и подавно, — он улыбнулся и прижал ее голову к своей груди.       — Но я же… Совсем некрасивая, — она хлюпнула носом.       — Кагура-чан, может, у тебя это… Критические дни, — за дурацкую шутку самурай отхватил пинок коленом и маленько подуспокоился. — Извини-извини. Что-то раньше это тебя не волновало.       — Дурак, конечно, волновало. Просто сестренка Цукки и другие девушки…       — Мм, что они?       — …Такие красивые, их красотой все восхищаются, — неуверенно проговорила девушка.       — А того, что я люблю твою рыжую, мелкую, вечно жующую персону с ужасными манерами уже недостаточно? — парень по цвету сейчас напоминал морковь, особенно уши. Гинтоки думал, как же хорошо, что здесь нет вездесущего Зуры или Сакамото, они бы засмеяли его, как глупого мальчишку.       «Ту-дум, ту-дум, ту-дум»       У девушки сперло дыхание, ведь это было ее первое признание, причем от того, кого она по-настоящему любила.       — Достаточно.       В его объятиях, как в коконе, было так тепло, что рыжую аманто-таки сморил сон.

***

      Вечерело. И тот, кого называли Белым демоном, нес на спине маленького кролика, отчаянно прижимающегося к его широкой теплой спине.       Вокруг не было ни души, только стрекот цикад нарушал безмолвие. Кагура, по своему обыкновению, бормотала что-то нечленораздельное у себя под носом, на мгновение она проснулась:       — Забыла сказать, что люблю тебя, извращенец-сладкоежка, ару, — сонно произнесла она и, зевнув, отправилась досматривать десятый сон про суконбу.       — Хех, я и так догадался, мелкая ты засранка.       И пусть она все та же Ято: небольшого роста, с диким взглядом голубых глаз, необъятным желудком и странной присказкой «-ару». Это все не важно, когда ты нужна, когда ты любима.       Этому кролику не суждено умереть от одиночества. Он соберет ее, соберет заново, по осколкам, как она однажды собрала его. Впереди еще много времени для этого и для того, чтобы когда-нибудь она распустила свои рыжие волосы.       Навстречу ветру.       Навстречу свободе.       Навстречу приключениям.       Навстречу мечте.