***
Они зовут ее. С каждым сном их голос все настойчивей: не получая ответа, они впитывают сгустки чужих эмоций, руша мысленные перегородки как бумажные журавлики — легко и с остервенением. Им бы выйти за границы сознания, схватить незадачливую пленницу кошмаров за руки и нежно обхватить ее горло. Как она это допустила? Как она могла позволить себе такую роскошь? У матери — осунувшееся лицо, впалые щеки и почти фарфоровая бледность, привитая болезненной тоской. У отца — онемевшие пальцы, засаленные волосы и выгоревший взгляд. Губы размыкаются, но вместо слов вылетают полузадушенные хрипы. Губы растягиваются в улыбки, но морщины прорезают кожу не хуже наточенного острия. Элинор не знает, что делать: бросаться в объятия — страшно, возвращаться — некуда. Жалость к себе окровавленным крошевом впитывается в землю, пока родители бесцельно бродят по искусственному мирку, не доходя до нее каких-то пару шагов. Девушка закрывает глаза, пока пульсация собственного имени бьется в барабанных перепонках. Когда-то у нее была любящая семья. Сейчас — разрушенное эгоизмом кладбище. Время пожинать червивые плоды наступает как нельзя кстати.***
— Умерь свою злость и поговори с Валькионом. Он сильно волнуется. Иногда Лейфтан представляется Элинор мамочкой всея Элдарии — этого утешит, этого приголубит, колыбельную на ночь споет, сказочку расскажет. Помирить разлученные сердца? Легко! Заставить отбросить вражду во имя призрачной радуги? Да какой разговор! Так правда и Большие Папочки поступают, но это немного другой формат. Мрачноватый. — Он. Разрушил. Мою. Жизнь. — Выделять каждое слово оказалось легче, чем перестать утыкаться лицом в подушку. — Он решил все твои проблемы. Со своей страстью к нелепым геройствованиям ты бы сомневалась еще полвека! — Лейфтан говорил мягко, осторожно. К потенциальным сумасшедшим — во все времена подход особый. — А так, с тебя снялась вся ответственность. Подушка пролетела всего на пару метров выше его головы и чудом не задела стоящую у прохода вазу. — Я бы выбрала их! Кричать в такой ситуации стыдно, но это — все, на что хватает Элинор. — Я бы никогда не оставила их! Лейфтан все же стягивает на пол одеяло, обнажая трясущееся от гнева юное тело. — Я бы никогда не позволила им забыть меня. Щеки пылают не то от слез, не то от смазанных прикосновений губ. — И что ты сделаешь? Предашь доверие Мико и подашься к провокаторам? — Гвардеец смеется, но Элинор могла поклясться, что он замечает каждое ее движение. Будто это решит хоть какую-то проблему. — Не думаю. Я дорожу собственной жизнью. Руки Лейфтана перепачканы в чем-то белом. Девушка была не слишком уверена, что удастся вывести странные рассыпчатые следы со своей туники, но белоснежные полосы так органично вились над венами. Как нити. Почти красиво. — Вот видишь? Ты даже сейчас сомневаешься, не решаясь на активные действия. — Мука сыпалась на ногти, колени, ступни. Наверное, так и пелена на глазах оседает — мягко и плотно. Тонкие веревочки послушно копируют движения. Лейфтану даже дергать нечего. — Поговори с Валькионом. Как будто это хоть что-то изменит.***
*** — Прости меня. Элинор неуклюже мнется в коридоре. Стены тут свежевыкрашенные, пол — скрипучий. А Валькион неотличим от мраморной статуи. — Я погорячилась. — Элинор шутливо поднимает руки вверх. Никакой ответной реакции. — Слушай, я не хотела тебя злить, просто… Просто тот поцелуй — последнее, что можно было ожидать от своего наставника. Просто целовать кого-то без чувств — это как-то неправильно. Просто я люблю свою семью и хочу быть с ними. Просто у меня ЕСТЬ семья. — … Немного испугалась. — Кое-как успокоившись, девушка выбрала наименее правдивый вариант. — Все-таки не каждый день в тебя так оригинально вливают странное зелье. А вдруг бы нас Икар заметила? Вот шуму-то было бы! А если бы у меня несварение желудка от него случилось или что похуже? А если… Три больших шага — и глава гвардии Обсидиана уже прижимает к себе Элинор. — Поплачь. — пальцы сжимают хрупкие плечи с такой силой, что наверняка к вечеру появятся сизые пятна. — Зачем? Причем тут я? Я же про тебя… — Легче станет. Кричать о ненависти — просто, а жевать прогнившие плоды — не слишком. Контуры призраков прошлого с надеждой скалят почерневшие зубы. Валькион не двигается, когда девушка пытается вырваться, ничего не говорит, пока ее руки бьют его по щекам и только одобрительно хмыкает, слыша ее тоскливые всхлипывания. — Я рядом. — слова бывают лишними, но Валькион успешно расставляет акценты. — Я знаю. — девушка отвечает, выдержав неловкую паузу, и из ее голоса пропадают участливые нотки. Незнакомец в черных одеждах не появлялся в штабе уже давно, но сейчас он как никогда материален. Странные царапины на перилах такие же белесые, как и рассыпчатый песок на подоле туники. Ниточки, незримо прикрепленные к мраморной коже, натягиваются до предела. Когда прозрачная рука, облаченная в доспех, задерживается на шее, Элинор смеется особенно громко.