Hello Kitty

      В квартире слишком холодно без него, а после недавней ссоры до сих пор дрожат пальцы, и то и дело сквозь сжатые губы прорываются тихие всхлипы. Юрий лежит на кровати и созерцает белый потолок. Грубые слова, произнесенные еще недавно с такой жестокостью любимому человеку, отзываются болью во всем теле. Тишина давит, заставляя в сотый раз прокручивать в своей голове недавнюю ссору. И на двадцать третий раз закрадывается подозрение, что виноват в ней вовсе не Отабек. Юра чувствует себя самым ужасным человеком на всем белом свете, да что там, во всей чертовой вселенной не найдется человека хуже. Холодное февральское солнце уже заходит за горизонт, окрашивая небо в тусклые закатные краски. Бека ушел, а Юре только и остается, что лежать и корить себя за чрезмерную вспыльчивость. Лучше бы Отабек его ударил в ответ на непрерывный поток ругани в его сторону, накричал в ответ, или же наоборот обнял, поцеловал, успокоил, Господи, как же хочется, чтобы Отабек пришел сейчас и поцеловал его. Да даже просто побыл бы рядом, этого бы было достаточно. Наверное. Как же хочется, чтобы не было этой глупой ссоры, в которой Юра кричал на всю кухню слова ненависти, а Бека сидел напротив и глядя в глаза, просто выслушивал потоки грязи в свою сторону. А потом просто встал с нечитаемым выражением лица и вышел, так ничего и не сказав. Шорох одежды. Хлопок входной двери. И вскоре в квартире остается только Юра и тишина пустой квартиры, нарушаемая размеренным тиканьем настенных часов.       Сначала хотелось что-то разбить, ударить, порезать, разрушить, без разницы. Но потом, с течением времени, злость притупилась, оставив после себя лишь горечь и чувство вины перед Алтыном. Он не заслужил всего этого. Очень хочется поговорить с ним, извиниться, вернуть домой. Набранный по памяти номер Алтына. И в соседней комнате раздается негромкая мелодия. Блять. И где его теперь искать? В сознании потихоньку начали всплывать детали всего того, что он наговорил. Грубые, злые, обидные выражения, высказанные в пылу гнева в лицо любимого. И чувство вины с каждой минутой усиливается. Ревность. Боже, какая же глупая причина. И к кому? К Кацудону! У которого, между прочим, есть Виктор. Сейчас, когда Юра успокоился, это даже звучит смешно, но тогда, когда он встретил Отабека с Кацуки, сидящими в кафе недалеко от дома и мило над чем-то смеющимися, было совсем не весело. Хотелось ударить этого придурка Кацудона. Забрать оттуда Беку и больше никому не отдавать. Запереть в высокой башне так, чтобы никто кроме Юры его не видел. Особенно огорчало то, что перед уходом Отабек сказал, что идет по очень важным и неотложным делам. Позже дома он уже не сдерживал себя. Перед глазами все словно бы заволокло пеленой, а большинство слов он произносил, даже не задумываясь над чувствами казаха. Он старался сильнее обидеть, задеть, пройтись по больному, не оставив за собой ничего. Разрушить. Правда сейчас было обидно. Обидно за то, что он повел себя глупо, по-детски. Обидно за Отабека, за то, что ему пришлось выслушать. Было противно от самого себя.       Нужно извинится. Да, точно. Только как? Простого «прости» недостаточно. Нужно сделать что-то необычное. На глаза попадается маленькая черная коробочка, лежащая на шкафу. Это должен был быть сюрприз на праздник. Но почему бы его не использовать сейчас? Подставив стул и забравшись на него, Юра достал желаемый предмет, покрытый тонким слоем пыли. Да уж, давно он тут. Сдув ее и аккуратно открыв коробку. Перед ним предстали небольшая металлическая пробка с белым пушистым кошачьим хвостиком и заколки с ушками в цвет хвосту, лежащими на бордовой атласной подстилке. Это был подарок от одной из сотен фанаток, полученный на семнадцатилетие. Юра не выкинул его лишь потому что подумал, что Отабеку могут понравиться подобные аксессуары. Да, это определенно то, что нужно.       Для начала, перед тем, как пихать эту штуку в себя нужно принять душ. Сбросить с себя всю одежду и немного постоять перед зеркалом, оценивая. Алтыну всегда нравилось его тело и он никогда не упускать возможности лишний раз полюбоваться, дотронуться или же поцеловать его. Плисецкий этого не понимал. У него была слишком бледная кожа с проступающими кое-где голубоватыми венками, почти незаметные светлые волосы, и множество выступающих костей. Казалось, что он был создан из осколков стекла такой же хрупкий, прозрачный и угловатый. Кожа алела каждый раз, когда он смущался, а за засосы и синяки, несходящие неделями ему часто доставалось от тренера. Не то, чтобы ему не нравилось его тело. Просто ему гораздо больше нравилось другое, смуглое, загорелое тело с чётко очерченным рельефом, широкими плечами и блядской дорожкой, идущей от пупка и ниже за резинку боксеров. Долго стоять голым было холодно, и блондин переступил через бортик ванной. Вообще Юра ненавидел принимать душ в одиночку. Ну не умел он нормально настраивать воду. Все время выходила или слишком холодная или обжигающе горячая. Юра, наверное, слишком привык принимать душ вдвоем с Бекой. Привык к грубым рукам, нежно разносящим гель для душа по всему телу, привык к пальцам, путающимся в его мокрых волосах, привык к ленивым поцелуям под теплой водой. Юра, наверное, слишком привык к Беке. Выдавив на руку немного любимого кокосового геля для душа и вспенив его в руках, Юра представлял руки Отабека, ласково дотрагивающиеся до бледного тела, задерживающиеся на бедрах и плечах, чуть сжимающих соски и игриво пробегающие по выступающим ребрам. Тело начинает возбуждаться. Кое-как смыв с себя ароматную пену слишком горячей водой, наскоро вытеревшись полотенцем и выйдя из ванной. В комнате все уже было готово: на кровати лежала клубничная смазка, салфетки и игрушки. Плюхнувшесь на кровать и нащупав одной рукой смазку, блондин выдавил немного на пальцы. Сев поудобнее, он вставил в себя сразу два и начал разводить их в разные стороны. Растягивать себя было неудобно. Да, конечно, ты мог сам выбрать удобный для себя темп и быстрее доставить себе удовольствие, но это только в теории, на практике же проблема была в том, что рука постоянно находилась в неудобном положении и быстро от этого уставала. Спустя несколько минут Юра вынул пальцы, снова выдавил на них смазку и на этот раз ввел сразу три. Ногти неприятно царапают нежные внутренние стеночки, доставляя дискомфорт, но Юра продолжал двигаться. На этот раз не разводя их, а совершая поступательные движения, представляя, что это не его пальцы, а член Беки. Чуть вытащить их и с тихим вздохом снова ввести — так пару десятков раз. Это даже с натяжкой не заменит Отабека. Другая рука нащупывает пробку и, обхватывая ее, привыкая к размеру и к осознанию того, что скоро эта пугающая вещица окажется внутри него, начинает поглаживать и пытаться согреть холодный металл. Вытащив из себя пальцы и небрежно вытерев их о салфетку, Плисецкий почувствовал лишь неприятную незаполненность и холод. Выдавив смазку на основание пробки и размазывая ее, он попытался ее ввести внутрь, но понял, что переборщил. Внутри все неприятно хлюпало, а пробка выскальзывала из-за нервно сжимающихся мышц и обилия смазки. Нужно было расслабиться. Представить, что это не холодный металл, а тёплая кожа такого желанного сейчас любимого человека. И вот с третьей попытки пробка благополучно проскользнула внутрь, оставляя снаружи белый пушистый хвостик. Ощущения были странными. Металл холодил кожу и создавал приятное давление на внутренние стеночки, сказать, что это было неприятно — нельзя, скорее непривычно. Встав около зеркала, он увидел свое раскрасневшееся лицо, между бедер покачивался хвостик, а волосы после горячего душа слегка вились на концах. Чтобы симметрично прикрепить заколки с ушками потребовалось время. Но вскоре и эта непростая задача была выполнена. Юра придирчиво покрутился перед зеркалом. Походил взад-вперед, внимательно себя осматривая и прислушиваясь к своим ощущениям. Хвостик щекотал внутренние стороны бедер, а пробка приятно ощущалась внутри и при ходьбе задевала простату, заставляя мелко вздрагивать. Ушки и хвостик неплохо гармонировали со светлыми волосами, да и в целом все выглядело неплохо. Не хватало лишь одной маленькой детали. Он написал на бумаге пару строчек и достав из шкафа зеленую ленточку привязал записку к шее. Да так определенно лучше. Беке должно понравится.       Снова надевать ту же одежду на только что вымытое тело не хотелось, так потеряется вся пикантность. Уж лучше голым. Юра направился на кухню подогреть чайник к приходу Алтына. Он скоро придет. Он должен прийти. Через некоторое время Плисецкий взглянул на часы. Его нет уже пять часов. Уверенности немного поубавилось, а в голову начали лезть нехорошие мысли. На плите в третий раз стыл чайник. А потолок в еле заметных трещинках успел надоесть. А что, если Бека ушел навсегда? Точного ответа он дать не мог. Душу грел лишь не до конца разобранный черный чемодан в углу спальни. Бека придет. Должен прийти. Не за Юрой, так за вещами. От таких мыслей хотелось плакать. Дома становилось холоднее. Плисецкий встал со своего места и слегка пошатываясь, подошел в комнату к чемодану и выхватил первую попавшуюся вещь. Надеть на себя домашнюю синюю худи Алтына прямо на голое тело достающую ему чуть ли не до середины бедра показалось ему хорошей идеей. Запутаться в рукавах и окунуться с головой в такой теплый и родной запах из смеси лимонного геля для душа, парфюма, запаха пота и домашней выпечки. Так лучше. Спокойнее. Алтын всегда ворчал, когда Юра брал его вещи. Ворчал и возбуждался от вида любимого человека в своих вещах. Все-таки казах был тем еще собственником. Юра снова ложится на диван и медленно проваливается в царство Морфея, уткнувшись носом в подушку Алтына и сворачивать калачиком, в попытке спастись от холода. Мыслей в голове было слишком много, а греть ещё раз чайник не хотелось. Беки все еще нет.

***

      Дверь щелкает замком ближе к одиннадцати. Затем слышится шорох одежды и тихие ругательства в коридоре. Юра сонно разлепляет глаза и, чуть пошатываясь, идет ко входу. — Ты вернулся. — еще не совсем осознавая, сон это или же реальность, просипел хриплым ото сна голосом Юра. — А куда бы я делся? — ласково. Брюнет с интересом разглядывал полуголого блондина. Медленно опускающегося на колени. Брови казаха ползут вверх, когда Юра начинает расстегивать ширинку и приспускать брюки сразу вместе с боксерами, прямо там, в коридоре, но не то, чтобы он сильно против. Юра делает несколько движений по члену рукой. А потом целует его в головку. Немного неуверенно, но Алтыну нравится. Ему вообще все, что касается Юры, нравится, особенно, когда тот сам проявляет инициативу. Юра берет за щеку, и времени на мысли у казаха не остается. У русской феи слишком влажный ротик и слишком юркий язычок, с нажимом ласкающий выступающие на члене венки. На смуглой коже краснота почти не видна, но Юра все равно каждый раз умирает, когда Отабек заливается легким румянцем. Наверное, именно поэтому ему так нравится делать Беке минет. Пару раз почти случайно задеть чувствительный орган зубами, а потом ласково зализать это место. Помять в руках налившиеся яички. Вдохнуть поглубже и, заглотив целиком, отстраниться, намекая на более интересное продолжение. — Что это на тебя нашло, Юр? — тот не ответил, лишь сильнее вытянул шею, выставляя тонкую зеленую ленточку, к которой привязана бумажка. Алтын присел на корточки и, сняв ленточку с шеи блондина, развернул записку. Прочитал. И снова взглянул на блондина. Юра же развернулся и пошёл в спальню, на середине пути оглядываясь и призывно маня пальчиком своего хозяина. Белый хвостик покачивался между худенькими бедрами, и Отабек не мог отвести от своего парня взгляд. Догнав Юру, он повалил его на кровать. В такие моменты «Русскую фею» действительно хочется украсть, именно с этой мыслью он затягивает блондина в долгий и страстный поцелуй, попутно облапывая и ощупывая. Не то, чтобы тот возражал. Отстранившись от поцелуя, Бека буквально срывает с Юры свою худи, как бы ему ни нравились свои вещи на Юрином теле, но сейчас они только мешают. Юра меняет позиции и теперь он сидит на его бедрах, задорно улыбаясь, немного трется бедрами о его пах, дразня и усаживаясь поудобнее. Он снимает с Отабека кофту и скидывает ее куда-то вглубь комнаты. Отабек рычит. Стояк больно трется о грубую ткань джинс и доставляет сильный дискомфорт. Юра целует его. На этот раз менее напористо и более глубоко. В поцелуе сталкиваются зубы и переплетаются языки. Слишком горячо. Казах переворачивает блондина и кладёт его себе на колени, так, чтобы ноги и руки свисали с двух разных сторон. Сначала он гладит округлые половинки. Задевает пробку и в награду получает громкие стоны вперемешку с мурлыканьем. Потом один удар. Тихий вскрик. Так происходит несколько раз. Погладил. Ударил. Погладил. От шлепков нежная кожа слегка краснеет. А Юра протяжно стонет. Это не было больно, лишь немного неприятно. Каждый шлепок заставлял пробку двигаться, доставляя удовольствие. Хвостик бесстыдно покачивался и заводил обоих ещё сильнее. Было горячо. Шлепок. Ласка. Шлепок. А потом Отабек тянет за хвостик. Пробка давит на сфинктер и выходит. Брюнет так и оставляет хвост лежать на кровати. После чего помогает Плисецкому встать с его колен и переместится на кровать на четвереньки. Колечко мышц было достаточно хорошо разработано и теперь не закрывается до конца. Отабек проводит по нему языком и проникает внутрь. Плисецкий лишь пытается отстраниться и что-то протестующе мычит. Это слишком смущает. Но Алтын не позволяет Юре отстраниться, а принимается вылизывать его изнутри. Юра протяжно кричит «Бекааа!», и Алтына это только сильнее подзадоривает. «Русская фея» на грани от того, чтобы кончить, но от этого ее спасает лишь рука брюнета на его члене. Минута. И казах выходит, заменяя свой язык членом, и Юра готов потерять сознание от наслаждения. Толчки были плавными и глубокими, но с каждой секундой движения ускорялись, становясь более резкими, более рванными. Отабек вынимает свой член, переворачивает Юру лицом к себе и снова входит. Только теперь они смотрят друг на друга. Каждое движение доставляет огромное удовольствие. И Юра кончает спустя несколько толчков, а следом за ним и Алтын, падая на блондина и быстро скатываясь с него, и ложась рядом, боясь раздавить. Им обоим потребовалось время для того, чтобы прийти в себя, вытереться салфетками и начать разговор. Первым заговорил Отабек: — Юр, я не хотел, чтобы ты ревновал, просто хотел устроить тебе сюрприз на день рождения, хотел обсудить все с Кацуки, поэтому тебе сказал, что по делам. — Так чего же ты сразу мне это не обьяснил? — Ты с порога кричать начал. Я просто не успел. А потом просто не в состоянии был. Думал сейчас только рот открою и начну кричать на тебя. Поэтому лучшим вариантом было уйти проветриться и только потом прийти и все тебе объяснить. — Алтын легким движением убирает лезущую в глаза челку, и Юра подается на встречу руке. От нежных прикосновений хочется мурлыкать. Юра садится на колени к Беке и утыкается носом ему куда-то в ключицы. — Мне было жаль, что ты думаешь, что я тебе изменяю, потому что ты — это единственное на что я могу смотреть. Ты тот единственный человек, которого я хочу видеть рядом с собой, и ты — самое дорогое в моей жизни. — Правда, Бека? — Правда.  — Я не хотел кричать на тебя. Просто когда я увидел тебя с ним и просто… Господи, как же трудно говорить это вслух. Просто я даже не подумал о том, что вы могли встретится по делам. И я не хотел тебя подозревать или следить за тобой, кричать на тебя. Ты не заслуживаешь всего того, что я говорил. Ты лучшее, что со мной было. И когда ты ушёл, я так испугался. Мне было противно от самого себя. — его руки начали мелко дрожать и Отабек взял их в свои, — я хотел как-то по-особенному извиниться, устроить тебе сюрприз. И вот. Прости меня. Пожалуйста. — Я понимаю и ценю, что ты со мной об этом говоришь. А теперь успокойся. Я никуда не собираюсь от тебя уходить, пока ты не против этого. И ты не контролировал себя в тот момент. Все хорошо. Я рядом. — Я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, мой маленький. — Эй, между прочим, мне через неделю восемнадцать! — Это все равно ничего не меняет. Ты навсегда останешься моим маленьким. — Мрр… — Иди сюда, тигренок. — от этого ласкового обращения хочется расплакаться. Отабек утягивает своего любимого в долгий и нежный поцелуй. Солнце село, а на ржавом от фонарей ночном небе начинают проступать редкие звезды.