Город настроения

      Петербург встретил Кацуки Юри солнечным июльским днем и японец буквально влюбился в очаровательный город, с его нежным теплым ветерком, мягкими согревающими лучами ласкового солнышка, с буквально испещренным мостами центром и неторопливыми жителями, поглощающими холодный кофе в невероятных количествах. Тогда он решил, что Виктору очень подходит его родной город – столь же мгновенно очаровательный, светлый и загадочный. Фигурист и не подозревал, как может быть обманчиво первое впечатление. Следующий день ошарашил фигуриста непроглядным ливнем, затянутым тучами, будто в тиски, серым, почти черным небом. При попытке открыть окно, дабы выветрить запах горелой никифоровой собственнозолоторучно приготовленной яичницы (решил сделать «любимке» сюрприз, ага), в Кацуки никак не дружелюбно ударил порывистый, почти ледяной ветер. А на следующий день температура опустилась на десять градусов ниже позавчерашней, зато ливень прекратился. Но начался бьющий в лицо, раздражающий до нервной дрожи, моросяк. - Мо-ро-сьяк? – Юри попытался выговорить чисто петербуржское обозначение мелкого дождя, но Виктор лишь умильно улыбнулся и начал тискать своего кацудончика за щечки. Прожив в Санкт-Петербурге без малого три месяца, Кацуки Юри решил, что город все же очень подходит его жителям. У них поголовно у всех хронический насморк, горло у того же Гоши болит беспросветно каждую осень и весну, а Плисецкий лишь здесь закутывается в безразмерные серые свитера, и становится каким-то убийственно спокойным (по сравнению с самим собой вне Питера, конечно). Вообще некоторая аморфность присуща всем жителям этого проклятого города. У петербуржцев ледяные руки, а кожа на столько бледная, что Юри кажется, будто Виктор светиться изнутри. Его бледные руки увиты голубоватыми венами, как затянута Северная Столица во всевозможные ответвления рек и каналов. Но в Питере самый чудесный, изумительно пахнущий кофе, самый ароматный и горячий чай, самое сладкое, отдающее шоколадом, какао. Конечно не из-за этого остался Кацуки Юри в городе, солнечных дней в котором можно пересчитать по пальцам. Этот город был местом Виктора. Он был здесь в своей тарелке, зоне комфорта, Никифоров был Ледяным Королем, а Санкт-Петербург – его замком. …даже когда гордость России валялась с простудой. - А-А-Ааааа-пчхуй! – Виктор громко театрально, не закрыв рот рукой, смачно, самозабвенно чихнул и высморкался в быстро поданый Юри носовой платок. Кацуки нежно провел пальцами по макушке, устроившейся у него на коленях. Сквозь медицинскую маску он приглушенно сказал что-то на японском. - Я не расслышал, Юри, - прогнусавил фигурист. - Говорю, что вы простуду, как по эстафете передаете, - покачал головой Кацуки. - Ну, Юри-и, я же не виноват, что Юрочка без предупреждения решил чихнуть на меня! - Ну, он ясно дал понять, что тот, кто будет мешать ему разминаться в одиночестве, жестоко поплатится за своё прегрешение. Кацуки чуть улыбнулся: если Плисецкий от угроз и рычаний перешёл к действиям, то он вполне серьезен в своих намереньях. Кацудон не дурак, Кацудон с первой встречи усёк. - Ты бы знал, как у меня болит голова! Вот как ты завтра будешь отрабатывать тройной риттбергер без меня? Кацудон не дурак, он сказал: - Отработаю под твоим чутким руководством, как поправишься. - Ох, Юри-Юри, любовь моя, свет очей моих, на кого же я тебя оставлю? Если я умру, кто позаботится о тебе в этом бренном мире? А как же Юрочка? Юрочка! Я ведь только начал набрасывать ему новую программу! - Виктор, всё хорошо. Это обычная простуда. Ты уже через несколько дней на ногах будешь. - Ничего не бойся. Любовь моя, мы все переживем, со всем справимся… - Чаю с имбирём и лимоном заварить? - И вареница хочу. Малинового. - Хорошо, Вить. Сейчас принесу. На кухне смолкли разговоры и свет горит едва-едва Уже задёрнуты все шторы У Вити 37.2