Признание от Элли

Эта глава посвящается Алисе и ее иллюстрациям, ставшим идеей к этому фанфику

Мне в лицо летят прозрачные полиэтиленовые пакеты. Я ловлю несколько и отпускаю - и пакеты, подхваченные ветром, летят по воздуху дальше, будто медузы в море. По слухам животных тут не водится - ни обычных, ни даже тварей под названием "щелкуны". На километры вокруг нет ни единого живого существа. Лишь ярко-зеленые листья на деревьях...А на них сажа, а у корней оплавленное железо, угли и бетонная труха. Возможно, ветер и принес сюда какие-нибудь семена, тогда объясняется наличие такой живой флоры. Но даже пакеты, оставшиеся здесь, как в пристанище, пролетают дальше. Сюда я прихожу часто и давно потеряла счет дням, проведенным здесь. Я поправляю тяжелый рюкзак, надеваю распиратор, скорее для устрашения, чем для защиты от спор, беру оружие - и отправляюсь вперед, вверх по небольшим улочкам небольшого города. Раньше, когда я уходила с дамбы, меня провожали странными взглядами: в них было восхищение, и снисхождение, и даже издевка. Сейчас все привыкли и мало обращают внимание в мою сторону. Мне так удобней. Даже не знаю, что ищу в этом, чертовом, городке. Возможно, и ничего - говорят же, убийц тянет на свое место преступления. Может это и ко мне относится? Одно точно: мне не отыскать тут ни прощения, ни надежды. Я загребаю кедом грязь, ворошу палкой оплавленные железяки. Вместо прощения мне - сажа. Вместо надежды - угли. И я буду приходить сюда, пока мои ноги будут ходить. *** Впервые они вышли встречать нас как героев. Опаленные, окровавленные, оборванные. Я спустилась с изуродованной бетонной башни, но они глядели так, будто случилось второе пришествие Иисуса. Мне хотелось и хочется сдохнуть. В зараженном спорами месте снимаю распиратор и вдыхаю воздух - запретный, отравленный - который никак не повлияет меня. А ведь вкус у него такой терпко-сладкий...Но я не чувствую этого. Я брела по мертвой улице, надеясь, что щелкуны меня разорвут до того, как я вернусь ко входу в дамбу. Но твари, хотящие много крови, просто брезговали мной. Когда мы достигли дамбы, там уже ждала толпа. Они подошли к самой реке, несмотря на опасность, чтобы самим увидеть людей, истребивших демонов, которые пытались покорить их землю. Им казалось, наша победа вернула их потерянный 20 с чем-то лет назад мир. Они не знали, что буквально час назад я уничтожила последний шанс на спасение. Джоэл этого не поймет. Толпа этого не поймет. Никогда. И я им этого никогда не скажу. Среди тех, кто пришел сюда, была женщина с ребенком. Как ей не страшно за малыша? Или страшно? Хотя пару часов назад она и все они были убеждены, что дамба падет под натиском Цикад. Все эти люди, поднявшиеся сюда, должны были уже сдохнуть от свинцовой атаки. Но нет. Они стоят тут, потому что им больше некуда бежать, да и не надо - вся грязная работа уже сделана. Они забудут про нас. Надо лишь подождать. Они забудут о нас так же, как раньше забывали о заболевшем смертнике. Он все-равно подохнет, какая разница? Эти люди не знали, что я лишь изменила их приговор на пожизненно заключение. Девочка, сидящая у ног отца, весело заверещала, увидев, как жирные серые хлопья падают на поверхность. - Элли! Элли! Снег! С неба продолжали падать серые ошметки чего-то. Они медленно опускались на буро-зеленую землю и растворялись среди травы. Я подставила ладони и стерла их с лица. - Ура! Снег! - все не унималась девчонка. - Это пепел, - тихо сказала ей я. *** Я трусиха, но буду героем. Я никогда не расскажу и все, что случилось, мне не поверят - или решат, что мой рассудок пошатнулся. Про меня рассказывают легенды и даже какой-то чудак пришел писать книгу: говорит пришел с Ричмонда лишь для встречи с нами, чтобы написать о самоотверженной девочке с человеком, который стал для нее отцом, спасшим целый городок...Даже в таком малом возрасте, закалившись в боях, она сумела перебороть свой страх и уничтожить, чертовых, тварей. Но пытаясь спасти, они внедрили свои щупальца в ее разум и попытались подчинить, сделать своей марионеткой, но она это выстояла - и победила... Дети, прочитавшие это письмо, забудут его, как и буквы, какими было оно написано. Книгу о щелкунах некому будет читать, но пока мы, люди, откатившие в эволюции до пещерных людей, будем пересказывать ее друг другу - у костра, подкладывая в пепел кости своих врагов. В легенде о людях-дикарях я навечно остаюсь героем. В наказание за мой эгоизм. Когда меня спрашивают, с чего все началось, я отвечаю - после укуса бегуна в Торговом Центре. Не только меня - но и мою лучшую подругу - Райли. Мы не ведали, чего творим, когда открывали двери подсобного входа. Да, нарушили запреты, но кто в наше время не рушит их? Кто придумал пробраться в богом забытый Торговый центр? Не помню, отвечаю я. Может я, а может и Райли. Я вру. Вру без трудностей, потому что достоверность слов не проверить - ни той меня, ни Райли уже нет. Да и будь жива последняя - прикрыла бы меня. Как я прикрывала бы ее. Нет, все началось тогда, когда Райли пробралась ко мне в комнату и, если не ошибаюсь, "укусила" меня. В тот момент она, как проповедник, намекнула, того не осознавая, что сегодня - наш последний день и я впущу в сей мир нечто темное и ужасное. Был совсем другой день: солнечный и прозрачный, теплый и свежий, полный невероятных и чудесных запахов, которые я не могу вспомнить и знаю лишь, что ничего подобного с тех пор не ощущала. - Эй, Элли, - улыбнулась мне подруга, - предлагаю сходить в тот Торговый Центр, что на Авеню! Хочешь? - Почему бы и нет, - улыбаюсь я. Я помню, как мы пробирались по полупустой улице: выходной. Помню, как поднимались по короткой лестнице вверх. Как вошли сначала в стеклянный павильон, уже давно разрушенный, а затем и в само здание. Как горела луна далеко в небе, видневшуюся сквозь разбитое стекло крыши и как прохладный ветер дул мне в лицо. У самого выхода мы нашли древний киоск со сладостями, часть которых еще уцелела. - Тебе шоколадный батончик или же "ореховый микс"? - Шоколадный. И ореховый микс. А еще заодно ту ванильную. - Не глупи, - наиграно строго говорит Райли, - надо выбрать одну, а то Генерал Сноу заметит, что от тебя несет сладким. - Ладно, - смеюсь я. Даже если бы я съела все, что мне предложили, со мной бы ничего не произошло. Ведь сладкого после этого я почти не ела. Потом мы вошли в сам Центр и гуляли до полуночи по широким коридорам. Заблудившись, случайно попали в музыкальный магазин, где проторчали еще пару часов. Черные пластинки, издающие звуки джаза, скрипки и наш своеобразный бой танцами. Удивительно сколько всего я помню. Сколько всего лишнего и ненужного. А главное теперь я никак не могу вспомнить ее лицо. Лицо моей подруги. Не знаю, почему и кем мне не разрешено видеть ее глаза, волосы и губы. Я не могу смириться с эти запретом. Но и противиться ему не могу. И сколько помню с нашей последней встречи, мечтаю вернуться туда - к тому музыкальному магазину, стеклянному павильону, шоколадным батончикам, фотографиям знаменитых людей. К Райли. Но та реальность, в которую я попала, не затащила с собой ее. Не осталась на моей памяти ничего, кроме того дня и еще нескольких, размытых и нечетких: наши игры, тренировки и ночные посиделки у лампы. Вспомнить бы только ее лицо. Как она смотрела на меня. Как часто говорила мне, ничего не бояться. Как подмигивала мне. Я готова была отдать душу за это. Всегда была готова. И отдала. Человечество казнили, а я оказалась среди тех, кому дали отсрочку. Слишком долгую отсрочку. Она тихо умерла. Этого дня я не помню. Но если меня избавили от этого воспоминания в обмен на воспоминание о первой прогулки в тот Торговый Центр, я готова меняться обратно. Слышите?.. Меня подобрал человек, готовый принять меня, как родную. Только вот я не готова была стать его дочерью. Мы сблизились, но оставались чужими. Между нами была преграда - Марлин, человек, ставший мне матерью. Я никогда ни в чем его не упрекала, но и простить не могла. Я была как сломанная ветка - меня пытаются срастить с другой, но не получается и прижигают. Все живые клетки отмирают по краям. Сколько не прижимай - не срастется. Так мы и существовали вместе: он - замена моей семьи, я - замена его дочери. Ее лица я не видел даже во сне. Тот день с павильоном и шоколадками видела часто, а Райли — нет. Силуэт, голос, смех… Протяни руки — уворачивается, рассеивается; не обнять, не удержать. *** Это я подбила идти ее к Торговому Центру. Конечно я. Одной было страшно, да и надо было отвлекать дозорных с северной стены, иначе бы нас поймали на первом же блокпосту. Я шла туда, чтобы почувствовать свободу. Не знаю, как представлялось мне это; далеким летним днем, когда мы с Марлин гуляли по лесу, и не лазурное море, что к Югу Орландо, не тот киоск с терпким чаем - единственным на всю зону, и не живых людей, покупающим вещи, как в книжках. Возможно, внутри той чумазой девчонки с короткими волосами, как в матрешке или как там, открываешь, а там еще одна - счастливая и верящая в чудеса трехлетняя девочка с яркими веснушками, перемазанная конфетами. И она надеялась там, в том Торговом Центре, увидеть ее, свою маму, что покинула ее еще очень давно, но по которой скучают всей душой. С тех пор на меня один за другим наросли новые слои — будто годовые кольца на дереве. Девочка с двухстволкой в руках влезла в десятилетку с книгой, а сейчас - в обгорелую, уродливую матрешку-подростка без возраста. Этот последний кокон с меня уже не снять, его не расколоть и не разбить; теперь я такая. Но я-то знаю, что где-то глубоко внутри меня, за многими годовыми кольцами, все еще прячется та трехлетняя девочка. Прячется и надеется. Райли я предложила поиграть в сталкера, а этого оказалось достаточно, чтобы зажечь ее энтузиазм. Торговый Центр был черный и пустой, а пол был усеян чьими-то потерянными жизнями, порванными палатками, сломанными куклами, битой посудой… Шныряли крысы, догрызая все, что могли переварить. В воздухе висела удушливая пыль, впитывающая все звуки, и пахло безнадегой. Думаю, если ад — настоящий ад — и существует, то выглядит он наверняка именно так, как выглядел тогда нижний этаж того Центра. Открыть дверь к самому верхнему этажу, где большими буквами было написано "Осторожно, внутри щелкуны", тоже предложила я. Райли не была напугана первым этажом, но все же засомневалась, когда я взялась за закрытые цепью ручки дверей. Но я была слишком близко к своей цели, к тому дню, к тому миру, чтобы остановиться. Разумеется, теперь я всем говорю, что это Райли предложила и открыла ту чертову дверь. Если не верите мне, то спросите у нее... Цепи под плоскогубцами поддались не сразу, но вскоре дверь с протяжным скрипом открылась под нашим напором. - За мной! - тогда сказала я. У меня в руках был лишь фонарик, а у Райли - двухстволка. Подняться в верхний вестибюль Центра по шатким ступеням, поросшим мерно дышащим мхом, храбрости достало всем. Но вот подходя к дыре в стене, где было видно ночное небо, Райли замерла, а меня понесло дальше. Ночное небо было обнажено и сияло тысячами звезд, но я пришла не за ним. А за чем тогда? Сначала я неуверенно озиралась по сторонам, сличая полуразложившуюся обезображенную Землю со своими дымчатыми прекрасными воспоминаниями и светлыми снами, будто на опознании тела разбившегося знакомого. Потом наконец уцепилась за какое-то сходство и зашагала вперед быстрее… …завернула за угол… По одну сторону от меня черепами грибообразных мутантов скалились брошенные многоквартирные дома. С другой — полмира отвоевала разросшаяся чащоба некого сада, которой эпидемия пошла лишь на пользу. Ветер носил по воздуху белые полиэтиленовые пакеты. Говорят, пакетам нужно пятьсот лет, чтобы разложиться… Неподалеку кто-то истошно выл, будто его сжигали живьем; но мне сейчас было не до того. - Элли! Ты куда? Элли! Я даже не оглянулась, а Райли со мной не пошла - не рискнула пойти туда, откуда идут щелчки. ... еще десяток метров... И неожиданно я увидела какой-то маленький магазинчик. Совсем неприметный с виду. Мороженное. Воспоминания хлынули внезапно. Еще тут, когда была безопасная карантинная зона, Марлин отводила меня сюда и мы приходили именно сюда, к машине, которая делала мороженое. Сейчас он ссутулился и весь скукожился, напоминая тот волшебный яркий шатер удовольствий из моего прошлого не больше, чем раковый больной — себя прежнего. Я притронулась рукой к холодному металлу и тихо шептала "пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста", пытаясь вспомнить очертания того времени. Времени, когда еще ничего не сгинуло. И тут я понимаю. Даже отправившись туда, откуда это все началось, вся эта болезнь, жертвы и последствия, я никогда не вспомню то, что было до этого. Не почувствую той свободы, которую хотела бы. Мне стало так плохо, как никогда еще не было. Но я все равно продолжала стоять у брошенного магазина, будто просто ждала, пока подойдет моя очередь за мороженым. Хотя знала, что она не подойдет никогда. Я была сиротой. Я была одна во всем мире. Наверное, данная мне отсрочка закончилась именно тогда. Я ничего не услышала — эти твари передвигались удивительно бесшумно. Но каким-то звериным чутьем — от жизни в этом мире оно обостряется — я почувствовала их присутствие и открыла глаза. Щелкунов десять, не меньше. Они окружили меня плотным кольцом, издавая неприятные щелкающие звуки. Глядя в их лица, я понимаю, мне их не напугать, не приручить. Теперь им надо было поскорей меня схарчить. - Стреляй! - крикнула Райли откуда-то, - у тебя ружье! Я очнулась и, наставив ружье на самую крупную зверюгу, потянула спусковой крючок. Боек щелкнул негромко. Выстрела не было. Я дернула второй — осечка. Видно, патроны отсырели. Перезарядить было нечем. Щелкуны машинально забыли обо мне и направились в сторону Райли. - Уходи! - крикнула я, - только не издавай лишних звуков, а то... Я взобралась на хилую крышу этого магазина и затихла, когда щелкуны сгруппировались прямо подо мной. И Райли стала отходить — спиной назад, не спуская глаз с тварей. А я осталась и смотрела на нее. — Я сейчас… Я вернусь! С подкреплением! — бормотала Райли. Было очень хорошо ясно, что не успеет она привести никакое подкрепление. Она это знала, и я знала. Когда я просила ее уйти, во мне копошилась мыслишка: а вдруг она не сбежит? Вдруг что-то придумает?! И когда она все-таки послушалась меня, стало обидно. Тот мутант, которому я собиралась прострелить башку, сделал шаг вперед, задрал грибовидную голову к звездам и усиленно защелкал. Стая поползла ко мне, прижимаясь к корке магазина, ища обходной путь. И тут над черным Центром, над растерзанными домами, надо всей окоченевшей планетой раздался вдруг такой вой, от которого захотелось не бежать даже, а упасть лицом в землю и лежать тихонько, шепотом умоляя о пощаде. Я прежде такого не слышала. Один из щелкунов нашел вход на крышу через второй этаж. *** — Как это? — вылупилась на меня Райли. Я пожала плечами. — Сколько времени меня не было? — Минут пятнадцать… Как… Как ты от них?.. Элли… — Не помню. — Я снова втянула голову. — Всего пятнадцать минут? Мне казалось — весь наш поход, и ржавый выцветший магазин, и щелкуны — все это случилось вчера. Будто я целую ночь проспала. — Элли! — настойчиво повторила Райли. — Чего ты улыбаешься?! Что случилось?! Но у меня не было ответа. Я не помнила. И вспомнила лишь много лет спустя. *** Конечно, я ненавидела щелкунов. Все их ненавидели. Точнее те, кто остался в живых. Когда я шла через родную карантинную зону, замызганную кровью, устланную мычащими безумцами, связанными по рукам и ногам, я думала только о мести. Я вспоминала, что Райли убили и моя ненависть вспыхивала заново. Захотелось уничтожить их всех. До единого. Выжечь вместе с Торговым Центром, в который я никогда уже не вернусь. Самое простое - решить, что это чудище вылезло откуда-то из Преисподни, допустим. Возможно, так-то оно и есть. Да только это чудище вылезло из самого тебя и вряд ли уже выберется обратно. Но об этом лучше не знать. Не видеть. Все, кто контактировал с чудовищем хоть единый миг, не мог уже ничего увидеть в этом мире. Я знаю лишь одного человека, который прошел это. Закрылся комиксами, книжками и перестрелками между ними. Притворяется, что все так, как это должно быть. Это и есть я. Но сейчас речь не обо мне. И нет такого живого существа, который бы не испытывал чувство ужаса и омерзения перед щелкунами. Эти создания были обратным от нас. Увидеть щелкуна — все равно что увидеть человека, вывернутого наизнанку — наружу пульсирующим красным мясом и подрагивающими органами. Не из-за их телесного устройства — труп щелкуна можно смело поковырять палкой и пнуть его мертвую голову ногой, не опасаясь, что тебя вытошнит; тут другое. Тут именно их живое присутствие. И чем ближе они подходят к тебе, тем сильней отвращение и пронзительней страх. Кажется — если это исчадие ада прикоснется к тебе, то с его прикосновением в твою душу — не мозг, а именно душу — высадится некий паразит, лишай или грибница, и душа твоя покроется гнойными язвами, почернеет и иссохнет, но не исчезнет, а продолжит питать собой этого паразита — пока ему это будет угодно… Хотя разным людям кажется разное. И когда мне в руки было вложено оружие возмездия, которое мы вырвали из истлевших костлявых пальцев наших мертвых предков, я знала, что делать. И сделала что должно. *** - Я не помню, - рявкает Райли, - отвянь! Когда мы вернулись в корпус нас, конечно же, допрашивали. Но мы молчали. Райли забыла, что это я подговорила ее идти в этот Торговый Центр, а я забыла, что она послушалась меня и оставила на съедение щелкунам. Я больше не спрашивала, как оружие Райли оказалось у меня, а она меня - как я удрала от щелкунов. И мы молчали о том, что оставили единственный вход в Карантинную зону открытым. Нет, честно, мы возвращались на старое место и не раз пытались вернуть замок и те цепи обратно, но железные двери не поддавались и, решив, что опасности они никакой не представляют, ведь всякая чертовщина не лезет, я крикнула: "Да хрен с ними!" - и навсегда забыла о них. Но мы с Райли все-равно соучастники этого преступления. Но почему? Может, потому что я пропустила что-то важное? Потому что частицы произошедшего возвращались ко мне? Пытались вырваться из подвалов сознания, в которые я их заперла и держала, просачивались в мои сны, возникая незваными и необъяснимыми ассоциациями в моей голове, заставая меня врасплох? Я не разрешала себе помнить, что случилось, потому что это было очень странно — и наверняка запретно. А уж когда грибы стали пробираться в зону, беспрепятственно проходя через открытые нами ворота… Вот тогда мне сделалось действительно не по себе. Тот мужик, что якобы пишет обо мне книгу… Я довольно подробно рассказывала ему о многих своих снах, описывала некоторые кошмары. Но никогда я не говорила с ним о том видении, которое посещало меня чаще всего. Может быть, потому что я подозревала: это не сон. Самый большой щелкун, наверное, долгожитель бросается на меня. Остальные прислушиваются и готовятся к атаке. Это были не щелкуны, а сталкеры. Это объясняет, почему они сразу не стали нападать. Сталкеры скалятся и издают странные звуки. Или не они? Я оборачиваюсь и вздрагиваю. За моим плечом - громадная тень. Меня охватывает дикий, непередаваемый ужас — но тут мне на темя ложится… рука? Секунда, другая - я пытаюсь выбраться, но все безуспешно, длинные пальцы намертво вцепились мне в череп и я понимаю: это конец. И вдруг боль и страх отступают, растворяются, как кусок сахара в чае. Они падают одни за другим. Самый мелкий пытается убежать, но его настигает пуля, прошедшая ровно в висок. Но меня это уже не занимает. Не пытаясь выбраться из захвата, медленно поворачиваю голову. Сталкер. Нет, не тот сталкер, которого он сейчас убил. О таких людях ходят мифы и легенды. Они - что-то вроде наемных убийц, только они присутствуют на государственно важных делах. И, конечно же, в эпицентре, где на кон ставятся тысячи и тысячи жертв. Он выше меня на две головы. Вместо головы - маска, большу часть которой занимает две большие дыры для глаз и одну поменьше для рта. В руках - винтовка, а на спине по меньшей мере около 5-ти различных штук такого же типа. А на боку прикреплена бомба. Еще не работающая, но я подозреваю для чего она нужна. Но главное - это человек. Не монстр, не кто-нибудь из нашего корпуса или зоны, которых мы за людей не считаем, а самый настоящий человек, который пришел по приказу, дабы закрыть ворота и не подвергать зону ужасным последствиям. А что видит он? Перед ним - девочка. Чужая. Смешная, маленькая, неуклюжая и неправильная. Чужая на этом свете и никому не нужная. Не сумевшая ни за кого зацепиться. Сирота. И он жалеет меня. Отпускает. И появилось такое чувство, будто меня... удочерили? Но я убегаю. Назад. К Райли и родному корпусу. И снова остаюсь одна. На прощание мне было сказано: «Ты — первый». Но когда я вернулась к ней, от чувства, переполняемого меня, осталось не больше, чем от волшебного сна после пробуждения. И совсем скоро оно выветрилось из моей головы совсем. Так мне казалось. — Чего ты улыбаешься?! — подозрительно спросила Райли. Я и сама этого не знала. Мне было тринадцать, когда я задумалась о том человеке, и появилась мысли о его нахождении. Тогда мы снова вернулись в тот Торговый Центр. В последний раз. И тогда я поняла - это не мой путь. Меня укусили. И моя единственная дорога лишь в один конец. Но все обошлось. Я струсила и решила сбежать. Через Марлин. Она помогла мне и я ушла вместе с незнакомыми людьми, только с мыслью о том, что смогу помочь всему человечеству. Кто знал, что это предположение является лишь яркой оберткой для моей трусости... Я была трусихой, я ею и осталась. *** В "настоящей"версии рассказа об Элли говорится: гриб через мозг воздействует на нее, но она всеми силами сдерживает ее. Зачем про меня такое пишут? Или я рассказываю? Чтобы снять с себя ответственность? Чтобы убедить весь свет, а за ним и себя, что я все равно ничего не могла сделать? Да уж. Однажды, в одной книжонке говорилось, если множество раз повторять ложь, она будет казаться правдой... Вот так вот это и бывает. Надо же как-то искать искупление. Я обычно упираю на "конец бойни". Когда Джоэл вытащил меня из лап цикад. Именно в тот момент люди, в меру своей ожесточенности, делают концовку сей истории по-своему открытой. Для некоторых: еще с детства Цикады промыли мне мозги и после укуса стали доказывать свою правоту. Другие же наоборот, склоняются, что лучше убить одного - меня - и спасти миллионы выживших. А что я? Я умываю руки? *** Не могу больше вспомнить ее лицо. Теперь мне осталось только одно — вернутся туда, где все началось. Я приходила туда вчера, и позавчера, и за день до этого — и так еще неделю; Джоэл не хотел меня отпускать, но ему пришлось и уже завтра я возвращаюсь домой. Это не ритуал, это не моя работа, не мой долг. Но я буду приходить сюда. Просто что-то внутри толкает меня каждое утро, какая-то неясная тоска гонит меня — собираться, готовить лошадь, требовать, чтобы мне открыли ворота, упрямо ехать на лошади по холмам и узким улочкам, на которых на меня нападают, выбираясь на поверхность с пятидесятиметровой глубины, точнее, из метро, тащиться по пустынным площадям — чтобы добраться до сюда. Раньше это место называлось "Финник". Да, Джоэл мне рассказал, что он был здесь проездом и даже заходил с Сарой в тот музыкальный магазин, где купил гитару. Теперь тут только сажа и угли, и одни полиэтиленовые пакеты парят над черной пустошью. Когда мы все наконец передохнем — а я отвожу человечеству от силы лет двести, белые пакеты еще несколько веков будут носиться над землей. Возможно, все, что останется от нашей цивилизации, от нашего мира — эти пакеты, наши нетленные испражнения. Лучший памятник нам, ничтожествам. Сейчас у меня довольно много свободного времени, примерно вечность, так что возможностей обдумать, как же так все получилось, хватает. И у меня есть маленькая теория: щелкуны не являются монстрами. Напротив, они были посольством ангелов, отправленных нам во спасение — и в испытание. Если бы мы сумели побороть зверя в себе, если бы смогли разглядеть белоснежные перья под их грибными шкурами, найти способ говорить с ними, несмотря на боль и омерзение, — мы прошли бы испытание и вымолили прощение за то, что уничтожили мир, который не создавали. А мы не смогли. Я не смогла. Я! И вот я, как проклятая, как заведенная, вышагиваю по разоренным дорогам, иду на свою вахту — к Финнику. Это не мое наказание и не моя епитимья. Просто я не могу иначе, а зачем я это делаю — не могу понять. Не хочу признать. Я ворошу длинной палкой давно погасшие угли, приподнимаю куски железа. Думаю, я просеяла уже все это гиблое поле и, так ничего и не обнаружив, просто принялась за работу во второй раз. А потом и в третий. Что я ищу? Зеленый росток? Или хотя бы намек на того человека, который захотел меня — одинокую девчонку— принять, удочерить? Или тень от деревьев, которые росли тут в день, когда Марлин впервые меня сюда привела? Прощение? Надежду? Сажа и угли. Угли и сажа. Я сажусь прямо наземь — плевать, что грунт пропитан кровью. По самой земле, кувыркаясь, несется пакет — и, добравшись до меня, облепляет мое лицо. Закрывает глаза и так висит, словно приросший. Я не отдираю его — у меня нет сил. Нет сил жить. Но налетает новый порыв, и пакет уносит куда-то вверх и вдаль. Я все еще смотрю на свои кеды. Хорошо бы удавиться. Я наконец набираюсь достаточно злости и отчаяния, чтобы пойти домой — слушать мифы о своем подвиге и подбрасывать еще деталей. Такое мне наказание. И… Господи… Я закрываю и открываю глаза, пытаюсь ущипнуть себя через серую слоновью кожу противогаза… Нет, он не исчезает. Он все еще стоит на том же месте. И тогда, забыв обо всем, я, неуклюже, трудно бегу к нему, запинаясь об оплавленные железные трубы, рамы… Я не знаю, что сказать ему. Не знаю, как вообще с ним говорить… Но я найдусь, я придумаю! Пусть только это будет не мираж и не морок. Я подхожу к нему все ближе… Не знаю, откуда он тут взялся, и не хочу спрашивать, чтобы не спугнуть чудо. Я просто верю в него, а вера — это когда не задаешь вопросов. Он поворачивается ко мне. Длинные руки, огромные темные оккуляры противогаза, в котором не видно ни зрачков ни белков, будто лоснящаяся черная кожа… Я совсем еще маленькая - достаю ему еле-еле до плеч и смотрит он на меня - сверху вниз. Кажется, что в его глазах — пустота, но… Я сбрасываю кожаную перчатку и осторожно прикладываю обнаженную ладонью к его груди. Боюсь напугать его. И понимаю: он — один во всем мире. У него есть только я. *** Вот и все... Это очень странный фанфик, над которым я трудилась около 2-х месяцев и, надеюсь, не зря. Старалась двигаться параллельно канону, но что-то пошло не так. Оценивайте, котаны :з