Три вдоха и три выдоха

Отец бы сказал, что ни одна женщина не была рождена для подобного. — Просыпайтесь, доктор, — с грохотом и звоном переставляя бутылки и ступки с рабочего стола Клодин, громогласно изъявил Маршаль. Она только и успела, что открыть дверь, но, кажется, заранее была готова к тому, какой гость мог прийти к ней в ночи. И, пожалуй, он был прав: пришло время открывать глаза. Его подручные, даже не озаботившись вытиранием ног у порога, вошли в скромное жилище Клодин. С собой они занесли немало грязи, чего ну никак не должно было наблюдаться в доме врачевателя, и — разумеется, — очередную жертву, которую уложили на только что освобожденный Маршалем стол. Скрипнули деревянные ножки; Клодин едва заметно ударила себя ладонью по лицу и отвернулась, начиная искать в одном из сундучков у стены накладные усы, но ее прервали. — Не утруждайтесь, доктор, — схватил ее за локоть Маршаль и оттащил от стеллажа к столу, на котором лежал раненый. Нет, не совсем так: не раненый, а запытанный. Самим же, конечно, Маршалем. — Здесь нет никого, кто бы выдал вашу тайну, так что, будьте добры, оправдайте доверие короля и на сей раз, — продолжал и продолжал он говорить, но его слова доносились до сознания Клодин сквозь пелену; взгляд ее был сконцентрирован на человеке перед ней, измученном, изувеченном и нуждающемся в помощи, но никак не в продолжении страданий. — Он нужен мне живым! — раздалось вдруг громкое над ее ухом, и она словно очнулась. — Чтобы вы продолжили его пытать, очевидно? — процедила она, закатывая рукава и вновь отходя к стеллажу, прислоненному к стене. На сей раз Маршаль не посмел схватить ее за локоть, но резко обернулся и хмыкнул. — Такова моя работа. — Моя работа — спасать людей, — ответила ему Клодин, начиная перебирать различные инструменты. Не то чтобы их было много в ее арсенале, но для того, чтобы вытащить пулю, не годился, к примеру, скальпель. Потом, вспомнив об одной из тех немногих стоящих вещей, которым ее научил отец, она помыла руки и лишь после вернулась к инструментам. — Разве он не умирает? Сдается мне, выполнение моей, — сощурился Маршаль, на миг угрожающе замолкая, — просьбы вполне в вашей компетенции. Мне нужна пуля, доктор. Клодин вздохнула и, вытерев едва заметный пот со лба, взяла в руки экстрактор. Подумав еще мгновение, она схватила и скальпель с ножницами, подошла к столу, совершенно не побоявшись немного оттолкнуть Маршаля. Глянула на его головорезов — двоих высоких, крепких мужчин, и скомандовала: — Держите его. Те, кивнув, подчинились, обошли раненого с двух сторон и вцепились в его плечи. Клодин глубоко вдохнула. Выдохнула. Подхватила тонкими пальцами край рубашки, испачканной кровью, и потянула вверх, выворачивая ткань из раны. Больной тут же попытался рвануться, но боль, прилившая к его голове от живота, тут же вернула его в более покорное состояние. Удостоверившись в силе помощников Маршаля, Клодин широким движением отрезала натянутый кусок ткани и, скомкав, засунула его в рот почти бессознательному больному, а потом ударила его по лицу. Он открыл тот глаз, который у него остался, и снова рванулся, но, удерживаемый, тут же лег обратно. — Я смотрю, вы любите извлекать содержимое глазниц, — процедила Клодин, беря в руку скальпель. Вторую ладонь она положила на живот жертвы, надавливая, и из свежей раны тут же засочилась кровь, протекая меж ее пальцев; темных сгустков в ней Клодин не заметила. Это считалось хорошим знаком. — Предпочитаю называть это просто глазами, — ответил ей Маршаль. — Конкретно этот глаз стоил многих сведений. — И мучений, ваша… милость, — осеклась Клодин. Теплая кровь под ее ладонью словно напоминала ей о необходимости такой работы, как и о том, что ей следовало поторопиться. — Вы же понимаете, что с такими увечьями этот человек долго не проживет? — натянула она кожу по обе стороны от раны и, поднеся скальпель к ней, погрузила его внутрь, прорезая кожу, жир и брюхо. Жертва замычала, хотя, говоря по правде, ему повезло: хотя бы обошлось без ампутации конечностей. У него даже был шанс выжить, пусть и мизерный; что же, даже несчастным сопутствовала удача. Пока на ее пути не вставал Фабьен Маршаль. — Мне не нужно, чтобы он жил долго. Я лишь хотел бы, чтобы он был в состоянии отвечать на мои вопросы в ближайшее время. Рана послушно расширялась под его слова; скальпель Клодин наточила еще накануне, и он был так остер, что, взмахни она им, точно смогла бы кого-то убить. Или отрезать себе палец, будь она менее ловка; что же, сейчас пришло время его отложить. Свободной рукой она взяла экстрактор, и его кольца тут же запачкались в теплой крови. Клодин снова вдохнула и выдохнула, а потом погрузила пальцы правой руки в чрево жертвы, раздвигая гладкие края раны. То, что доктор увидела внутри, ее не обрадовало: экстрактором тут было не помочь, так что инструмент она отложила, запомнив на будущее, что брать его стоит только при ранениях в руки и ноги. Сальник, который обычно покрывал кишки человека, переливался кровью. Подхватив пальцами лоскут кожи с другой стороны раны — жир тут же начал забиваться под ногти Клодин, и это было крайне неприятно осознавать, — она сильнее развела разрез, чтобы осмотреться получше. Даже смогла отодвинуть сальник, но это не сильно помогло; было очевидно, что кишка прорвалась множество раз, о чем говорили желтоватая кашица на пока еще розовых петлях и яркие, багровые дыры в них же. Глубже протолкнув ладони внутрь, Клодин запястьями продолжила удерживать натянутым края раны, а сама начала перебирать петли, быстро сдвигая их в стороны. Жильцом этот бедный подданный Его Величества уже не был, это было понятно, но для Клодин представлялась прекрасная возможность изучить человека в процессе умирания. Жаль, что она не могла этого сделать; да и, наверное, духу бы ей не хватило. Она была исследователем, не убийцей. Несколько выскальзывающих из пальцев петель спустя Клодин все-таки смогла разглядеть застрявшую в одной из поясничных мышц пулю. Она была прямо около позвоночника; доктор обернулась, но вспомнила, что пинцет с собой не взяла, а потому пальцами вцепилась за черно-серый металлический стержень и потянула на себя. Все это время она забывала, что перед ней был живой человек, поэтому было вдвойне странно, что именно сейчас он вновь попытался воспротивиться. Похоже, до того он потерял слишком много крови, ныне ненадолго вернулся в сознание, но тут же потерял его от боли. А Клодин с тихим чавкающим звуком извлекла руки из него. В крови она была почти по локоть, что уж говорить об одежде и пропахнувших чем-то мерзких волосах. В ладонь Маршаля положила смявшуюся пулю и сказала: — Ваша пуля. Но жить он долго не будет. Маршаль недовольно поморщился — не от отвращения, от разочарования. — Я просил его живым. — Пулю вы тоже просили, — услужливо напомнила ему Клодин и вздохнула, даже и не зная, стоит ли ей сейчас переводить нитки и тупить иглы, пытаясь спасти того, кто был одной ногой в могиле. — И, сдается мне, — подметила она, — эта пуля важна. Я почувствовала пальцами смявшуюся гравировку. — Вы наблюдательны, как и всегда, — усмехнулся Маршаль, посмотрел на окровавленную пулю в своей руке, а потом вновь — на раненого. — Он очнется? Клодин еще раз вдохнула — и еще раз выдохнула, упираясь теплыми ладонями в край рабочего стола. — Он еще жив, но нет, не думаю, что вы чего-то от него добьетесь. — Понятно. Не переводите нити и иглы, — склонил голову Фабьен и дал отмашку. Его подчиненные, до того прижимавшие всем своим весом жертву к столу, резко его подняли — на миг он вновь пришел в сознание, но тут же отключился, — и поволокли его по полу к входной двери. Из открытой раны на его брюхе продолжила выливаться кровь, пачкая пол дома Клодин, и она недовольно прикусила губу. Маршаль снова посмотрел на нее и, поведя усами, чуть склонил голову. — Спасибо за пулю, доктор. И доброго утра. Клодин подняла руки перед собою, чтобы не запачкать те чистые места, что еще остались на ее одежде, и пробормотала: — Захлопните дверь. Отец бы сказал, что ни одна женщина не была рождена для подобного. Но отец давно был мертв, поэтому Клодин не оставалось ничего иного, как идти по пути врачевания.