Темные границы

Мир никогда не был однозначен. Он никогда не принадлежал людям, никогда не был миролюбив. Со дня его сотворения, мир был поделен на Свет и Тьму. Свет был людским, Тьма же принадлежала ее порождениям, таким же жестоким и кровожадным. Тьма всегда хотела вторгнуться в мир людей, стерев границу, сея повсюду смерть и хаос однако, живущие тысячу лет назад боги, наказали своим жрецам оберегать Темные границы. Жрецы богов, обладающие знанием и магией, почитались людьми, были символом доверия и равновесия. Символом величия и силы. Но однажды боги ушли. Вспыхнувшие костры инквизиции заставили жрецов отступить в тень. Кто-то перешел на сторону Тьмы, кто-то зарекся держать слово данное богам. Равновесия больше не было. Темные границы истончились. Дети тьмы смешались с Детьми света. Лето выдалось дождливым. Опавшие с деревьев листья давно превратились в коричневую гниющую кашу, которая, чавкая, липла к подошве сапог да к копытам лошадей. В городе люд поговаривал, что все невзгоды дело рук ведьм. Запасы пшеницы сыреют, фрукты и овощи — гниют. Дичь уходит к горам. И никакие ухищрения не помогают. Зима же жалеть никого не будет. Да и господарь, Влад — Дракон, живым из Турции не вернется. Валахия достанется Мирчи, а тот молод, несдержан. Эх, поймать бы хоть одну ведьму, да изжарить ее святым огнем! Тогда, непременно, все в Валахии наладится и из потомков дьявола на их землях останутся только османы. Старая Элизовета часто роптала о том, что валахи злой народ, серый, как кольцо рек, гор и лесов, что окружают город. Доверять им можно настолько, насколько в их сердцах осталось жалости. Вот только прогибаясь под османами и венграми, валахи оставили свою жалость в каше гниющей листвы. В каждом, учила Элизовета, следует видеть врага. А если это подтвердилось — убей, иначе не миновать костра. Поди докажи им, что магия чиста, а твой род все еще верен Ушедшим. Фрида никому не доверяла, но и не искала в людях врагов. Попробуй остаться добрым и сострадающим в вечном ожидании войны. Ну, заподозрят в ней ведьму, кошель с монетами и узел с вещами давно собран. Вороны принесут весть о беде и тогда она раствориться в тумане. Вороны всегда помогали. Возможно, только из-за того, что ее предки поклонялись покровителю животных и птиц. Мать Фриды не успела всего рассказать, а Элизовета, сжалившаяся над сиротой, принадлежала совсем другому ковену. Старуха была травницей, а помимо этого могла делать невероятное. Граничившее с магией Темных. Фрида видела подобную магию, чувствовала, как она вьется в воздухе. Неправильная, слишком липкая и приторная, как дикий мед. И такая же сладкая. Немудрено перейти на сторону Тьмы, обрести новые силы, но за все нужно платить. Плата слишком тяжелая, извращенная душа будет требовать хаоса. Хаоса и крови. Мать и Элизовета такого бы не одобрили. Элизовета, наверное, плетей бы всыпала за одну только мысль о Тьме. Как и мысль за сохранность границ. Ушедшие их передали. Ну, а силы, которыми они наградили, пусть заберут обратно, может быть тогда жизнь станет хоть немного, но легче. Колючий стебелек чертополоха больно впился в нежную кожу ладони, словно бы пытаясь напомнить, что Ушедшие всего лишь ушли, а не погибли. Шипя, Фрида отдернула руку. Иной раз она и впрямь страшилась старых богов, но сейчас, поджав губы в тонкую линию, девушка лишь с раздражением свернула тонкую ткань носового платка. Думать о богах, когда все портится от воды, слишком уж самонадеянно. А сорванный чертополох способен принести краюшку хлеба. Валахи не только злы, они еще и суеверны. В холодную зиму они непременно узрят демонов и купят у нее сухой букет, который бережно поставят в угол комнаты, а другой купят, чтобы очистить себя и свои жилища дымом растения. Возможно, только из-за умений отличить один бурьян от другого и знание того, как этот бурьян нужно применить, используя все его свойства, люди все еще не обвинили ее в ведовстве и не отправили на костер. Для них она всего лишь травница, внучка старой знахарки Элизоветы, которая медяков берет куда меньше, чем пускающие кровь снобы из школ здоровья. Лекари пускали кровь с завидным постоянством. Пускали кровь простудившимся детям и раненым рыцарем, которые и без того залили красной жижей тяжёлые доспехи. Обычно рыцари умирали, но скорбящие родственники одаривали лекарей серебром и золотом. Фрида же, обычная крестьянская девчонка с деревенского отшиба, совершенно не понимала таких методик. Но кто она такая, чтобы указывать, как именно нужно лечить господ? В дела, касающиеся лечения мало-мальски значимых бояр, девушка старалась не лезть. Хотя бы потому, что те уж точно в силах обвинить ее в колдовстве, избежав каких-либо доказательств. За их золото церковники костры возводили за считанные минуты, а уж виновных находили за секунды. Поэтому помощь она оказывала только простому люду, который в силах лишь поворчать немного, а затем вновь обратиться за помощью. Саму же магию, которой сполна наградили ее род Ушедшие, Фрида никогда в лечении не использовала. Могла, конечно, холодной зимой заварить себе шиповника, прошептав над ним пару запретных словечек, чтобы напиток даровал крепкого здоровья, но и тогда боязливо оглядывалась, ожидая, что из угла ее избушки выскочит плюгавенький послушник, голося: «это, знаете ли, проявление Дьявола». Об Ушедших они, конечно же, ничего не слышали. Или виртуозно скрывали свои знания. Невесело усмехнувшись, Фрида обернула платком еще один стебелек чертополоха, однако приглушенный звук заставил девушку испуганно вскочить на ноги. Белый платочек тотчас упал на землю, впитывая лесную грязь.

***

Мирча перестал быть ребенком после того, как впервые поднял меч, вонзая его в мягкую, как масло, человеческую плоть. Ему было четырнадцать. Тогда бояре подняли очередное восстание. Им не нравилось то, что отец отказался примкнуть к войскам венгров, тем самым оставив свою преданность и лояльность османам. Войска султана Мурада прошлись мечом и огнем по землям недовольных и, посеяв страх, вернулись в родные края. Бояре же, пользуясь отсутствием своего господаря, напали на его замок. Отец сумел отбить поместье, жертвы были непосильными. Ну, а он, Мирча, навсегда запомнил, что смерть пахнет кровью и дерьмом. Этот запах долго преследовал наследника Валахии, дольше чем заострившиеся черты лица Дрогаша. И теперь, пять лет спустя, запах смерти стал настолько знаком ему, что уже не вызывал никакого отвращения и желания опустошить желудок прямо посреди поля брани. Теперь смерть всюду стала следовать за ним, забирая души его руками. Главное знать, куда направить острие меча, клинка или стрелы. Люди хрупкие существа. Их кожа и кости легко сдаются натиску железа, быстро гниют в могиле. Иногда, конечно встречаются настоящие борцы, они сражаются с болью и лихорадкой, вырывая свои душу из лап смерти. Но Мирча знал, ранение в живот — это медленная и мучительная смерть. Лезвие клинка противника вошло глубоко, правда, (сраженный стрелой одного из спутников Мирчи), дернуть рукоять он не успел, оставив «трофей» чуть ниже ребер. Мирча не стал его трогать. Вытащить и кровь потоком хлынет из раны, заливая землю. Не вытащить, рано или поздно поврежденные органы сделают свое дело, пуская в кровь заражение. Возможно, он протянет еще несколько часов или целые сутки. Подохнет под корнями какого-нибудь дерева. В дали от близких. Он так и предполагал. Умереть от старости, лежа в теплой кровати, ему не придётся. Мирча был уверен, что погибнет на поле боя, сраженный или клинком Венгра или ятаганом Османа. Но оказалось, что смерть ему дарует клинок Румына. Такого же, как он. Недовольных отцовским правлением было много. Еще больше было тех, кто не желал видеть его, Мирчу, наследником валахийского престола. У Влада, сына дракона, маленьких ящерят было предостаточно, есть из кого выбрать. Поэтому недовольные бояре отправили этот отряд вслед за ним. В легких доспехах из сыромятной кожи, с добротными клинками и луками, они не могли быть простыми разбойниками. Уверенные движения и умение правильно обращаться с оружием это только подтверждало. И сейчас, Господи, пусть это недовольство будет направлено только на него. Пусть только в нем они видят того, кто не сможет управлять своенравным народом и этой неплодородной землей. Поэтому, стисни зубы, Мирча, скули и иди домой. И он шел. Почти не чувствуя землю под ногами. Остро ощущая то, как обоюдоострый клинок царапает ребро и печень. И каждый новый шаг заставлял до крови прокусывать губы, трясущейся рукой придерживать гарду. И каждый новый шаг приближал его к дому, чтобы… Чтобы что? Предотвратить восстание? В полудохлом-то виде? А что если предотвращать уже нечего? Что если его семья… Нет! Новый шаг заставляет подогнуть колени, а затем и вовсе навзничь упасть на мокрую землю. От боли глаза Мирчи широко распахнулись и его взор устремился в переплетение ветвей с проблеском серого неба. Скоро пойдет дождь. Это лето было холодным и дождливым. Таким дождливым, что скорее напоминало глубокую осень. Люди могут справиться с войной и горем от потери близких, но с природой никто не может совладать. Зима будет голодной. Но он ее не увидит. Встретит только эти капли дождя, что смешают его кровь с грязью. Умирать, дьявол дери, страшно. Мирча сильнее сжал челюсть подавляя стон. Его называли Молодым дьяволом, находя в резких чертах почти точное отражение отца и его жестокость на поле боя. Так может ли дьяволу быть дарован Рай? Дьяволу, чьи руки давно по локоть в крови. Дьяволу, который теперь не может даже пошевелиться и чей рассудок теряется в крючковатых ветвях деревьев. Первые капли падают на лицо, смывая слезы с уголков глаз, но Мирча их больше не чувствует.

***

 — Не держи нож так, будто собрался вонзить его в кусок мяса. Ты должен обхватить рукоять только четырьмя пальцами, а большой вытянуть вдоль лезвия. В голосе Раду слышались менторский тон, который, совсем тесно, граничил с превосходством. Он ходил туда-сюда по двору, искоса глядя на то, как Влад нехотя повинуется советам. Лицо брата было подобно кислым щам и Раду знал, скажи он еще какое-либо наставление и изо рта младшего польется поток несогласия и ругательств. — Ноги, -улыбнулся Раду продолжая, — согни в коленях и будь готов отпрыгнуть в сторону. — Человек и есть кусок мяса, зачем мне отступать! Влад всегда походил на ощетинившегося волчонка. Впитав с именем отца его буйный нрав. Вот и сейчас темно-синие глаза брата запылали нетерпением и гневом. Раду был готов к драке, в которой, заливаясь смехом, он, раз за разом будет уворачиваться от еще неумелых выпадов соперника. — Да, — согласно кивнул, — но куриная тушка с твоей тарелки, не вонзит тебе нож промеж ребер. Большой палец на лезвие, Влад. Брат повиновался, Раду, словно его отражение, принял стойку, привычно перехватив гарду тренировочного клинка. Точно также с ним всегда тренировался Мирча, который в бою и в самом деле походил на самого дьявола. Движения его были столь стремительны, что предугадать их было практически невозможно. Раду лишь кружил рядом, стараясь не пустить брата за спину, чтобы тот не сделал подсечку отправляя его на пропитанную водой землю. Когда же искусству владения меча или клинка с ним занимался отец, падением на землю исход боя не заканчивался. Сломанные и вывихнутые пальцы, синяки и ссадины. Мышцы и кости болели так, будто сутки напролет тело растягивали на дыбах. «Чтобы понимал, что тебя ждет в настоящем бою», — говорил отец, рывком ставя на ноги. Мирча никогда не переступал эту черту. Брат был мягче, заботливее да и вообще умудрился заменить для него, Раду, отца. Отцу всегда не было дела до своих наследников. Занятый управлением государства, он лишь изредка обращал на сыновей взор. Готовил воинов и правителей. Жил мыслью о том, что в случае чего, один с легкостью может заменить другого. Поэтому, едва Мирчи исполнилось семнадцать, отец приказал ему вступить походом против венгров. Возвращаясь после очередных походов, Мирча становился все жестче и жестче, словно бы вместе с убитыми врагами, он убивал собственную душу. Становился задумчивым, мрачным. Едва ли оттаивал, когда Раду удавалось вытянуть его на охоту. Зверье они не трогали, просто мчались мимо деревьев, приближались к подножью гор. Мирчи было девятнадцать, а душа его была измучена, как у столетнего старца. Раду было шестнадцать и с тех пор, как Мирча впервые возглавил часть румынского войска, его душа не знала покоя. Тревога всегда была с ним. Тревога заставляла стиснув зубы до одури тренироваться с отцом, чтобы, когда придёт время, преклонить меч и колено перед Мирчей. — Готов? — Раду выдавил улыбку, посмотрев на младшего брата, — Нападай. Но нападать Влад не спешил. Замерев с жатым в руках клинком, брат смотрел куда-то за спину Раду. Брови младшего удивленно сошлись на переносице. — Там конь Мирчи, — пробормотал он. — В крови.