Желание

Жизнь есть движение от желания к желанию, а не от обладания к обладанию. Сэмюэл Джонсон

Бэкхён бросает ключи на тумбу в прихожей, рядом кладёт мотоциклетный шлем и стаскивает тяжёлые ботинки. Его никто не встречает, да и не должен. Бэкхён знает больше положенного, но это отнюдь не упрощает его жизнь, скорее – наоборот. Узкая лестница с мелкими ступенями уходит наверх, но Бэкхён обходит её стороной и идёт вглубь квартиры – наверху он никогда не был и не собирается. Небольшой холл освещён лишь настольной лампой, и половина света перекрывается Сехуном – некогда практикантом в их вузе, притащившим Бэкхёна под своё крыло в компанию по производству канцелярии. Чёрт тогда дёрнул Бэкхёна согласиться… – Хватит работать, потом продолжишь, – чеканит Бэкхён, отталкиваясь от косяка, к которому привалился на пару десятков секунд, чтобы полюбоваться. Сехуном. Его тёмными, спадающими на глаза волосами оттенка горького шоколада, светлой кожей и мягкими даже на вид губами, пушистыми длинными ресницами и густыми чётко очерченными бровями. Если подойти ближе, то на скуле даже можно заметить тонкий шрам. Бэкхён всё это знает давно, но никогда не признается. Сехун поворачивает голову в его сторону, отвлекаясь от документации, ровно в тот момент, когда Бэкхён кладёт руку ему на затылок и, оттягивая пальцами гладкие волосы, целует без лишних церемоний. Глубоко, властно и так, что у Сехуна эфемерно разъезжаются колени. И не эфемерно – тоже. Бэкхён разворачивает компьютерное кресло к себе и упирается рукой в высокую спинку. Продолжает терзать податливые и сладкие от персикового бальзама губы и всё ещё не отпускает длинноватые волосы, что у шеи заканчиваются коротко стриженным ёжиком. А после хватает за воротник и поднимает. Поцелуй на мгновение прерывается – Сехун заметно возвышается над Бэкхёном, – чтобы они смогли увидеть в глазах друг друга всё ещё бушующее желание. В центре холла стоит высокая двуспальная кровать, куда Сехун падает с подачи Бэкхёна – у него рост компенсируется силой. Бэкхён ведёт ладонью по открывшемуся под рубашкой участку груди, который теперь не скрывает хлопок без двух оторвавшихся пуговиц, рвёт с усилием до конца и вытаскивает из пряжки длинный хвост ремня из натуральной кожи. Вытаскивает из прорези металлическую пуговицу и вжикает молнией. Всё это он делает, не отрываясь от очередного поцелуя, в котором кусается так, что у Сехуна определённо покраснеют и припухнут губы. И это не менее сексуально, чем рельеф члена под тонкой тканью брендовых трусов, которые Бэкхён нетерпеливо стаскивает вместе с брюками. Наблюдает безотрывно за собственной рукой, обводит ею бедро и едва проступающие под бледной кожей кубики напряжённого пресса – Сехун всё ещё упирается локтями позади себя и смотрит в глубину глаз, которые, как ему кажется, никогда не умели любить. У Сехуна бегут по спине мурашки от желания приручить человека, в жизни которого постоянными являются лишь работа и мотоцикл. Сехун тянет его на себя за воротник кожаной куртки и выдыхает тихое «хочу», когда Бэкхён снова раздвигает его ноги и тянет за шею для поцелуя. Сехун с немым обещанием и каплей усталости смотрит на него, такого близкого и далёкого одновременно, и, чёрт возьми, подаётся сам, чтобы коснуться умелых губ. Бэкхёну всегда льстило, когда в Сехуне заканчивалось самообладание перед ним и когда он отдавался сам. И хотя Бэкхён привык вести жёстко, с Сехуном так не выходило именно по этой причине. – Ну давай же… я подготовился… не тяни… Бэкхён останавливается в паре сантиметров от его лица, и Сехун с уверенностью может сказать, что его глаза в один момент превращаются в затягивающую черноту. И холодный взгляд исподлобья только это подтверждает. В следующее мгновение Сехун лицом вжимается в покрывало, а его руки стягивает за спиной рубашка с узкими манжетами, расстегнуть которые у Бэкхёна не хватит выдержки. Бэкхён сминает в руке хлопковую ткань, ставшую подобием наручников для Сехуна, и легко приподнимает его за бёдра, ставя на колени. Сехун дрожит – его раздразнённое тело отзывается на лёгкие контакты с полами рубашки и металлической молнией куртки, а следом и молнии расстёгнутых джинсов, под которыми явно нет белья. Бэкхён смачивает слюной свободную ладонь и без церемоний проводит по промежности Сехуна. Тот задыхается первым стоном, сжимается непроизвольно, ёрзает и… подаётся навстречу. Чувствует нежной кожей напряжённый член, что ложится меж ягодиц и проезжает сначала вперёд, а потом назад с нажимом. Бэкхён держит его за бёдра, а потом шлёпает ладонью до покраснения, и Сехун закусывает губу до боли, когда уже на другую ягодицу со смачным шлепком опускается прохладная ладонь. Раздражённую кожу следом обдаёт горячим дыханием и влажными короткими поцелуями. Мурашки мгновенно расползаются по спине. Поцелуи «поднимаются» на поясницу, и Бэкхён прикусывает тонкую бледную кожу возле крестцовой ямочки и обхватывает ладонью влажный от смазки член. Сехун ощутимо вздрагивает в его руках, и Бэкхён усмехается в ответ на очевидную реакцию, размазывая большим пальцем смазку по головке, очерчивает её лёгкими касаниями и движется дальше, продолжая вместе с тем оставлять поцелуи на спине. Оглаживает пальцами пупок, напряжённые соски и ключицы. В ту секунду, когда Сехун обхватывает горячими губами его большой палец, вымазанный в собственной смазке, Бэкхён с силой прихватывает зубами кожу на загривке, и комната тонет в сдвоенном стоне. И язык Сехуна, мягко облизывающий со всех сторон его палец, Бэкхён уже миллион раз представлял на собственном члене. Представлял то, чего никогда не позволял. Бэкхён проводит тем же большим пальцем до подбородка Сехуна, оставляя влажную дорожку, а потом кончиками пальцев ведёт по спине до ягодиц, снова с чувством шлёпает по обеим и входит резко до основания, оттягивая многострадальную рубашку на себя. Сехуна почти прошибает напряжением, когда член легко оказывается внутри него, а края входа гладит влажный большой палец. И напряжение расходится волной удовольствия по телу, когда Бэкхён почти сразу берёт быстрый темп, вбивая его в кровать. От звуков влажных шлепков краснеют уши, а от стягивающей руки рубашки колет пальцы, но Сехун не перестаёт жадно хватать воздух с каждым новым толчком, облизывая пересыхающие время от времени губы, пока Бэкхён с силой бросает себя ему навстречу, насаживая на крепкий член. И этот прекрасный член – всё, о чём в данное мгновение может думать Сехун. Потому что, чёрт возьми, это ошеломляюще здорово – чувствовать, как желанный ствол с лёгкостью раздвигает эластичные стенки и скользит внутри, нагнетая вокруг жар. Бэкхён сдерживается из последних сил и даже переворачивает Сехуна на спину, тот притягивает его ногами ближе, заставляя вновь войти на всю длину в растянутый вход, подхватить под ягодицы. Такой красивый и беззащитный, Сехун распластывается под ним и почти сразу хрипит гортанными стонами, как только Бэкхён принимается двигаться в том же темпе. Джинсы сползли до колен и теперь невероятно мешают, но Бэкхён старается не обращать на это внимания, пока с каждым толчком заставляет Сехуна сжимать его в себе, и пока, наконец, они не достигают оргазма вместе с разницей в несколько секунд. – Это что, оттепель в твоей душе? – хрипло усмехается Сехун, когда Бэкхён падает на кровать рядом с ним. Бедро отчаянно ноет из-за этого действия и обещает покрыться красноречивыми синяками от пальцев наутро – в оргазме Сехун умудрился дотянуться скованной подмятой под себя рубашкой рукой до его бедра, чтобы с силой сжать. – Невиданный аттракцион щедрости в виде секса лицом к лицу. Бэкхён хмыкает и подтягивает непозволительно низко сползшие джинсы. Хмыкает потому, что сказать всё равно нечего, действительно та ещё щедрость за четыре года их секса по дружбе. – Как насчёт начальника своего отдела, м? Думаю, тебе пора на повышение, постоянная должность всё равно пустует. – Я уволюсь, если ты это сделаешь только потому, что тебе нравится наш обоюдный междусобойчик. – А как насчёт переехать? – Иди нахер, – кидает Бэкхён, подрывается с кровати и уходит на лоджию. – Ты когда-нибудь сдашься, – прилетает в спину. Сехун не идёт за ним, и слава богу. Бэкхён прикуривает ментоловую сигарету, а на душе кошки скребут впервые за последнее время. Впервые за то время, когда он сам себе дал клятву, что больше никогда-никогда и ни за что… – Понедельник, четверг и суббота, – слышится сбоку, и Бэкхён делает очередную затяжку. Сехун выходит на балкон в одних трусах и всё в той же полосатой бело-голубой рубашке без единой теперь пуговицы, стаскивает с тумбы бэкхёновскую пачку сигарет и, достав одну, прикуривает. – И куришь ты по три в неделю. Каждый раз после… Сехун закашливается от затяжки – попробовать эту дрянь было не лучшей его идеей. – Замолчи, а. – Почему ты просто не можешь признать, что что-то поменялось? – Потому что не поменялось ни-че-го. У нас всё ещё то, что выгодно нам обоим. Секс. И пока мы оба этого хотим – есть смысл продолжать. Не более, понимаешь? – Секс у стены, на четвереньках, когда ты лежишь у меня на спине или за спиной на боку… Тебе не надоело? – Вполне устраивает. – И никогда голым. Стесняешься? Бэкхён усмехается и переводит взгляд в пол, а потом резко смотрит Сехуну в глаза. Тот тушуется и отворачивается – Бэкхён никогда не позволял ему себя рассматривать исподтишка. Да и прямо – тоже. – Если бы я стеснялся, у нас с тобой вообще бы ничего не получилось. – В этом ты прав, я слишком застенчив. – Но не в постели. Сехун задумывается на непродолжительное время, но Бэкхён успевает затушить сигарету в пепельнице, где лежат предыдущие его два бычка, обойти Сехуна и направиться в прихожую. Сехун нагоняет его, когда Бэкхён тянется за ботинками, разворачивает и прижимает к стене. – Если ты можешь делать, что хочешь, то и я могу, – со злобой в глазах говорит Сехун, и Бэкхён не успевает среагировать, когда его утягивают в поцелуй. Они редко целуются – обычно при приветствии и прощании наедине, – но сейчас Бэкхён понимает, что это не совсем прощальный поцелуй. Точнее – совсем не прощальный. Сехун углубляет поцелуй сам достаточно жёстко и тянет за ворот куртки обратно в холл, на кровать. И Бэкхён бы и рад воспротивиться, но Сехун прёт напролом. А ещё его рука массирует его яички через джинсовую ткань. Бэкхён натыкается на кровать внезапно, хотя по примерным подсчётам с закрытыми глазами ожидал, что она чуть дальше, и по инерции валится на покрывало, а Сехун стаскивает с него джинсы. На этот раз полностью. – Ну ты и сволочь, – отзывается Бэкхён. Сехун чуть приподнимает вверх толстовку, оголяя подтянутый живот. Он уверен, что у Бэкхёна отличное тело, потому как тот не только на байке гоняет, но и в спортзале зачастую пропадает. Припадает к смуглой коже губами и ведёт кончиком носа чуть вверх, а потом внезапно насаживается ртом на полувозбуждённый член. На языке горьковатый привкус латекса, и Сехун смачивает член сильнее собственной слюной, погружая в рот глубже и выпуская с достаточно громким звуком. Бэкхён готов поклясться, что именно так и представлял себе минет от Сехуна. Он на автомате тянется к его затылку, но тот небрежно отталкивает его руку и продолжает с усердием насаживаться до основания. Ствол у него во рту быстро крепнет, а Бэкхён смущающе наблюдает за каждым действием. Так смущающе, что Сехун прикрывает глаза, дабы не сгореть от переполняющего жара, пока он облизывает плоть, словно мороженое, погружая в рот только головку и играясь с ней языком. Потом вовсе отпускает руками и принимается целовать и касаться языком, губами и носом члена, который отзывается на внимание напряжённо и почти сам просит, чтобы его взяли в рот, пока Сехун пальцами выводит узоры на внутренней стороне бедра и животе. Эта длительная игра так волнующа и возбуждающа, что Бэкхён едва не кончает от такой простой ласки, а Сехун без предупреждения всё так же без рук пропускает напряжённый до предела ствол до самого горла. И только тогда Бэкхён срывается, подаваясь бёдрами наверх. Но его бёдра держат сильные руки, не давая делать всё, что захочет, до той самой секунды, пока его тело не расслабляется от растекающегося по нему удовольствия. Сехун уходит на балкон первым, оставляя Бэкхёну на этот раз полную свободу выбора, но Бэкхён натягивает джинсы и выходит следом, садится на тот же край тумбы, где всегда сидит. Снова прикуривает и делает вид, что так же не обращает на Сехуна никакого внимания. А на самом деле Сехуна хочется прибить чем-нибудь, потому что на душе кошки скребут теперь ещё сильнее. Поразительно, как за полтора секса можно так вывернуть жизнь наизнанку. – Хочешь остаться? – Вопрос как утверждение. Сехун спрашивает не с подоплёкой просьбы, а, скорее, с удивлением, и Бэкхёну впервые хочется от него сбежать. Потому что он действительно хочет остаться, а это чёртово табу на протяжении многих лет. До Сехуна были такие, кто предлагал ему остаться на ночь после горячего секса, и все они после этой фразы Бэкхёна не видели – он предпочитал разрывать такие отношения в одностороннем порядке. И желательно молча. Сехун же изначально принял его правила игры безоговорочно, но сейчас всё рушилось к чёртовой матери только потому, что Бэкхён привязался к этим недоотношениям по понедельникам, четвергам и субботам. Три дня в неделю, когда он приходил к Сехуну, сбрасывал напряжение и мог спокойно валить по своим делам, не опасаясь, что от него захотят ночь в обнимку и кофе наутро в постель. И Бэкхён не рассчитывал на то, что из-за всего одного вечера его жизнь пойдёт наперекосяк. – Не знаю, какого чёрта с тобой происходит, что ты так отвратительно прожигаешь свою жизнь на работе, в спортзале и гараже, трижды в неделю прерывая её на быстрый секс со мной, но так не могло продолжаться вечно. И ты, конечно, можешь распрощаться со мной и уволиться с работы, а потом завести себе очередную хорошую партию на ближайший месяц… Но ты же понимаешь, что это уже не будет так, как со мной? Никто не сможет выдержать это дольше, чем я. Сехун обрывает свой первый настолько долгий монолог, кажется, на середине, и Бэкхён неосознанно ждёт продолжения, но оно не следует. – Потому что ты псих. – Что плохого в нормальных отношениях и желании делить одну постель, не только когда твой член в чужой заднице? – Обладание. – Что?! – Сехун едва не давится воздухом от услышанного. – Пока я могу уйти в любой момент и больше не появиться в твоей жизни, ты не можешь назвать меня своим. И это именно то, чего ты так отчаянно хочешь. Но получив это, что ты будешь делать? Ты потеряешь интерес. Этим плохи отношения и сон в постели, которую человек называет «общей». – Ты говоришь такой бред, что я едва улавливаю смысл. Мы занимаемся сексом на протяжении четырёх лет, неужели это не грёбаная стабильность? – Может, мне тебе ещё предложение сделать и в Лос-Анджелес свозить? – рычит Бэкхён и тушит очередную сигарету, после чего спрыгивает с тумбы и вихрем уносится в прихожую. Он обувается наскоро, почти не затягивая шнурки, и встаёт, а потом на его плечи обрушивается тяжесть в виде Сехуна. – Не уходи, – шепчет он, обнимая за плечи. – Я знаю, что если ты уйдёшь, то уже не вернёшься. Я не дурак ведь, не уходи. Не сейчас. Пожалуйста. Давай поговорим спокойно, м? Я ведь не настолько чужой тебе, чтобы не заслужить хоть каплю доверия… Так ведь? Давай просто поговорим. Нельзя оставаться в ссоре на ночь, наутро обязательно останется осадок. Бэкхён слышит не только тревогу в полушёпоте Сехуна, но и отчаяние, которым тот, кажется, заполнен до краёв. Но он не готов к такой лавине чужих чувств и беспечных желаний. Точно не сейчас. Ему бы с собой разобраться. Он осторожно выбирается из объятий, прихватывает шлем и ключи с тумбы, немного медлит, но всё равно выходит за дверь, ни слова не сказав. Наутро останется не только осадок, думает Бэкхён, потому что осадок уже такой, что впору развернуться, снова открыть дверь и вжать Сехуна во все вертикальные и горизонтальные поверхности в доме. Он хоть и выше, но иногда ребёнок ребёнком. Такой, которого обнять и не отпускать. Бэкхён попадает на кнопку вызова лифта со второго раза, и ему ждать ещё смены двадцати трёх цифр на табло, а это чёртово невезение, потому что мысли всё ещё за знакомой дверью где-то рядом с Сехуном. Он крутит на пальце связку ключей и понимает, что один из них – от квартиры Сехуна – стоило бы оставить на тумбе прямо сейчас, чтобы не давать ложных надежд. Лифт поднимается на тринадцатый, когда Бэкхён начинает нервно перестукивать пальцами по бёдрам, когда на четырнадцатый – дверь квартиры Сехуна со скрипом открывается до достаточно широкой щели. И Бэкхён понимает, что никто её закрывать не собирается – уже на восемнадцатом. На девятнадцатом мечется с выбором закрыть дверь или не делать этого, а на двадцатом подходит и хватает за ручку. В глубине квартиры на втором этаже что-то с громким звоном разбивается, не давая Бэкхёну плотно прикрыть дверь. А когда двери лифта разъезжаются с тихим оповещением, Бэкхён тяжело вздыхает и вновь шагает в полутьму, прикрывая за собой дверь. Разувается и кладёт ключи и шлем на тумбу. Чтобы впервые, немного помедлив, бесшумно подняться на второй этаж, найти приоткрытую дверь спальни с большой кроватью, где в тусклом свете фонарей ночного города едва узнаётся фигура Сехуна. Он лежит на кровати спиной к двери, подтянув к себе колени, и Бэкхён может поклясться, что видит, как у того дрожат плечи. «Я пожалею об этом», – проносится у него в голове, когда он подходит к кровати, чудом по дороге не наступив ни на один осколок разбитой вазы у стены, снимает куртку с толстовкой и ложится рядом так же, только колени к груди не прижимая. Смотрит на напряжённую спину и думает: для чего вообще всё это?.. – В своё время я тоже зависел от человека… – начинает Бэкхён, но договорить ему не дают – Сехун резко переворачивается к нему лицом, обнимает за пояс и утыкается в грудь лбом и холодным носом. Дышит часто-часто, и Бэкхён даже сомневается, что слышит сейчас не собственное сердцебиение. – Ты ведь прекрасно знаешь, что я давно твой. Просто боишься признать, что уже обладаешь мной. И боишься признать, что частью тебя я тоже уже обладаю. Я выдержу твои страхи, я смогу. Иногда то, чего мы боимся, оказывается намного менее опасным, чем то, чего желаем. Вечное одиночество убивает, знаешь… Не стремись к тому, чтобы твоё сердце было пустым всегда, только потому, что тебе однажды было больно. Даже если желание обладать сбудется, найдутся ещё. И ещё. И ещё. Мы живём желаниями. И оставаться в одной точке на протяжении долгого времени, удерживая одно-единственное желание – не вариант. Ты сгоришь быстрее, чем можешь подумать. – И откуда ты такой умный… – беззлобно. – Не знаю, – пожимает плечами Сехун, – наверное, от папы с мамой. – Я не знаю, сбегу ли я завтра или решу остаться, но сегодняшний вечер явно пошёл наперекосяк. – Я буду держать крепко-крепко, – обещает Сехун, укрывая их куском одеяла и прижимаясь сильнее, – потому что это именно то, чего я желаю. – Спокойной ночи, Сехун, – говорит Бэкхён, и эти слова даются ему непривычно легко, хотя он не произносил их уже очень долгое время. Наверное, потому что Сехуну он действительно доверяет. Хоть немного. И делает много исключений в своём железном правиле ради него. И этого уже не отнять.

Fin.