***
- Твою мать, -тихо шепчет Ойкава, блокируя телефон и кидая его куда подальше. С глаз долой, из сердца вон. Идиотское выражение, которое ему никогда не удавалось исполнить. Несколько секунд назад на экране красовалась их первая фотография. Может, не первая, ладно, но у Ойкавы в телефоне она первая. Они тогда остановились в небольшом придорожном кафе, в котором семья Тоору останавливалась каждый раз, когда ехала до аэропорта, потому что мотать три с лишним часа (а у Ойкавы так целых шесть) сущий Ад. У входа стоял гребанный петух из снега, огромный и раскрашенный. Отец живо принял это за что-то вроде достопримечательности, толкнув туда обоих парней, дабы запечатлеть у этой недо-скульптуры. Иваизуми тогда еще подтолкнул Ойкаву наверх, ближе к птице, за что их наругала женщина из кафе, перепугав шатена. Но на снимках они все равно вышли счастливыми. И это самое ужасное. Потому что смотреть на эти улыбки Ойкаве было тошно.***
Дома отец их оставляет, уезжая по делам. Подростки предоставлены сами себе и поначалу не знают, что делать. Ойкава вспоминает наставления матери, бабушки и вообще всей семьи, что гостя нужно накормить. Он бы и так это сделал, просто растерялся. Честно. Но Иваизуми вовсю отнекивается, чем даже злит. Тоору ворчит, все пытается всучить возлюбленному хоть что-нибудь из холодильника, но тот непреклонен. Вздохнув, шатен сдается, кусая губы и смотря на того, кого еще было так непривычно видеть в реальности. - Может, ляжем спать? - вдруг предлагает Хаджиме, и Тоору кивает, потому что его Ива-чан не выспался, да и он сам от переживаний практически не спал. Они укладываются на диване Ойкавы, обнимаясь. Шатен отчего-то боится даже дышать, что уж говоря о каком-либо шевелении. Он пытается быть неподвижен, но это до момента, когда они начинаются тянуться друг к другу губами, неожиданно сливаясь в поцелуе, о котором так мечтали. В голове что-то вроде "мы же собирались спать", а чужая рука уже на бедре, поглаживает и пробирается между ног, заставляя парня безумно покраснеть и прикусить чужую губу, потому что это смущало, но не настолько, чтобы все остановить. Поцелуй прерывается, а чужие губы чувствуются уже на шее, целуя, покусывая. Ойкава чуть ли не стонет, задыхаясь и откидывая голову назад.***
Ойкава мотает головой, отгоняя воспоминание и закрывая лицо руками. Прекрати. Прекрати вспоминать. Он быстро одевается и выбегает из дома, на ходу закуривая и наматывая шарф, потому что не май месяц, потому что холодно ужасно. Тоору не знает, где именно - на душе или на улице. Потому что его моральное состояние идеально описывает морозную зиму, полную льда и падающих на нем людей. Потому что из-за Ойкавы люди падают регулярно, потому что он сам их толкает, да так, что хрен потом встанешь, разве что с помощью врачей. Ойкава думал, что это ему боль причиняют, а потом дошло, что главная сволочь в спектакле - он. А пьеса донельзя идиотская, потому что рыцарь погиб, а демон властвует над миром, убивая мирных жителей, что кричат так пронзительно, что даже у повелителя Ада выбивают слезы. Раз-два, люди мертвы, и никто больше не кричит. Демон не плачет, демон злорадствует. Ойкава поскальзывается на льду и падает сам.***
- Ива-чан, ты вообще думаешь, что делаешь?! - кричал Ойкава, смотря огромными глазами на яркий засос на шее. Погодите, вот еще один! И еще! - ИВА-ЧАН! - Прости-прости-прости, не удержался, - Иваизуми правда выглядел сожалеющим, но взгляд, черт возьми, его взгляд был направлен прямо на метки на шее, да еще и такой восхищенный, будто он ждал как минимум шоколадную медальку за это. Ойкава, надувшись, уселся перед парнем, так и быть, разрешив рассмотреть то, в чем сейчас был повинен Хаджиме. - А теперь объясни это моей матери. А лучше отцу! Мать-то поймет, а вот он... - Тоору поежился, отведя взгляд. - Мне правда жаль. Она меня возненавидит, - по интонации Ойкава понял, что Иваизуми и правда чувствует себя безумно виноватым, и от этого смутился, забормотав: - Да ладно, подумаешь. Она все равно все знает. Скрою сейчас чем-нибудь. У меня есть свитер с горлом, правда я его терпеть не могу... - тут же начал придумывать пути спасения Ойкава, носясь по квартире в поиске подходящей одежды. - Боже, я налажал в первый же день... - услышал шатен за спиной и тут же бросился обратно на диван, обняв Иваизуми. - Господи, Ива-чан, это просто засос. Спрячем и все будет хорошо, - Ойкава ободряюще улыбнулся и поцеловал Хаджиме в щеку. Брюнет приподнял голову и уставился хмурым взгляд в шею Тоору. Ойкава выгнул бровь, непонимающе смотря в ответ. - У тебя тут еще один.***
Шатен тихо засмеялся, все еще сидя в сугробе и заваливаясь на него спиной. Сверху не было звезд, лишь блик фонарей, настырно лезущий в глаза. Парень зажмурился, высыпав себе на лицо пригоршню снега. Может, мозги прочистит от холода. Вот только ни черта. Как болело, так и болит. - Ненавижу, - прошептал Тоору, чувствуя что-то горячее на щеках. - Я ненавижу тебя, - прохрипел он чуть громче, поняв, что это слезы. - Какого черта. Какого черта действительно остыть к тебе не получается?***
Они лежат в снегу, как последние придурки. Ойкаве холодно, но так хорошо, будто они в теплой траве, а не в сугробе. Будто сейчас весна, а не морозная зима, от которой не сбежать, не спрятаться. В душе лето, на лице - снег. Ойкава кидает его в Иваизуми в отместку, хохоча и пытаясь подняться на ноги, что получается просто ужасно. Он глупо проваливается в снег и смеется, а потом все же поднимается и показывает Иваизуми язык. Им хорошо прямо сейчас, потому что они гуляют черт знает сколько, на душе лето, сигареты Ойкавы выкинуты, а сам он беспечный и счастливый. Они идут домой ужасно замерзшие и промокшие, но все еще радостные. Потому что вместе, а не за тысячу километров друг от друга.***
Ойкава поднимается из снега совершенно один. Думает, вау, я в такой пизде. Думает, охуенно мне все равно. Думает, охуенно я не люблю. И опять закуривает, выдыхая белесого демона, что по крупицам забирает его здоровье. Иваизуми себя теперь тоже калечит. Ойкава по сто раз на дню просматривает его страничку, смеется с того, что все записи про алкоголь, выходит и отправляется изничтожать новую пачку сигарет. Они оба скатываются и, кажется, успешно. Моральное разложение еще никто не отменял.***
- Ива-чан, прекрати ржать! – громко прошипел Ойкава, пытаясь зажать рот возлюбленному руками, от чего тот смеялся еще громче, уворачиваясь от ладоней и периодически хрюкая, что смешило уже Ойкаву, который, вообще-то, пытался быть тут самым адекватным. Но губы уже предательски дрожали и разъезжались в улыбке, потому что Иваизуми дурак, черт возьми, но такой милый и прекрасный, что противостоять этому искреннему смеху было попросту невозможно. Поэтому Тоору смеялся тоже, зажимая рот уже себе и сползая с чужих бедер на кровать. – У меня… Вообще-то… все спят, а ты… Идиот… И снова смех. Неожиданно Ойкава думает: «пора быть серьезным!», и проводит короткими ноготками по бокам возлюбленного, от чего последний судорожно выдыхает и прекращает смеяться, а на губах шатена расцветает самовлюбленная усмешка. - Знал бы ты, Ива-чан, как прекрасно выглядишь в такие моменты, - прошептал Тоору, опуская голову и припадая к смуглой шее, целуя ее и покусывая. Сверху слышатся судорожные вздохи и выдохи, и Ойкава от них буквально сходит с ума, потому что, сколько бы Иваизуми не показывал свою брутальность, тело у него было безумно чувствительным, что было на руку Ойкаве. - Прекрати, Дерьмокава, - шипит Хаджиме, но Тоору даже не думает останавливаться, покрывая кожу все новыми и укусами и даже пытаясь поставить засос, но он, если честно, был таким профаном в этом деле. Отметки постоянно получались или слишком мелкими, или вообще бледными. Бесило! Но тут их положения меняются, а Ойкава оказывается снизу, притворно возмущаясь, ведь «Ива-чан, не только мне получать удовольствие!». - Заткнись, - тихо рыкнул брюнет, и Тоору, как ни странно, тут же замолчал, чувствуя, как его шорты (короткие, которые он надевает специально ради Иваизуми) стягивают с ног, а следом и нижнее белье, оставляя полностью обнаженным. Ойкава невольно сводит ноги и пытается прикрыться, но Хаджиме жестко разводит их с непроницаемым лицом и вздернув бровь. От этого Тоору смутился еще больше, прикрыв лицо руками и закусив губу. Собственные ноги оказались на чужих плечах, и вот парень уже чувствует горячее дыхание на бедрах, а после уже и легкие поцелуи, которые резко переходят в укусы и засосы. Ойкава дергается и зажимает рот рукой, выгибаясь и пытаясь скинуть свои ноги, но сильные руки держат крепко, не давая и шанса отстраниться. Шатен чуть ли не всхлипывает, потому что было больно, но так крышесносно, что сопротивление становилось попросту бесполезным. Тоору шептал судорожные «Ива-чан», кусая ребро ладони и еле сдерживая мычания. - Эй, ты там плачешь, что ли? Ойкава замотал головой, отняв ладонь и продемонстрировав свое пылающее лицо. Иваизуми усмехнулся, одарив парня поцелуем и все же опустив его ноги. Тоору расслабился, но, видимо, очень даже зря. Потому что чужие губы тут же накрыли собственные, грубо целуя и кусая их, в то время как слегка загрубевшая ладонь неумолимо скользила вниз по телу Ойкавы, прямо туда, куда в живот упирался изнывающий стояк. Тоору судорожно вцепился в жесткие волосы возлюбленного, лишь бы не застонать в голос. -Не вырви только, - рыкнул Иваизуми, пальцами обхватывая истекающий смазкой член шатена, резко двигая рукой и заставляя парня выгибаться и шире разводить ноги. Ойкава и думать забыл о том, чтобы за что-то хвататься, потому что хвататься нужно было за свои губы, с которых так и норовили слететь стоны. Он чуть ли не всхлипывал от неумолимого желания в голос простонать имя возлюбленного, но сдерживался, толкаясь бедрами навстречу и выгибаясь так, что подушка из-под головы соскользнула уже на голову, что было даже хорошо, потому что показывать своего искаженное в удовольствие лицо Ойкава просто стеснялся. До ужаса стеснялся, потому что Иваизуми буравил его таким взглядом, что Тоору с ума сходил, дрожа под ним и хватая губами воздух. Еще пару движений, и Ойкава все же мычит сквозь пальцы, крупно вздрагивая и изливаясь в чужую руку. Мысли – сплошное желе. Да и сам Ойкава представляет эту субстанцию. Тело не слушается совершенно, а лицо пылает так, что появляется чувство, будто оно сейчас и правда загорится. - Черт… Хочу тебя, - рычит где-то над ухом Иваизуми, проводя по раковине языком и заставляя Тоору снова вздрагивать. - А что мешает? – хрипит Ойкава, медленно поднимая голову из-под подушки и осоловело смотря на брюнета. - Ты вообще представляешь, как будешь сдерживать стоны? – Хаджиме хмыкнул, выгнув бровь. Тоору тут же надулся, сев и потянувшись за трусами, дабы хоть немного прикрыться перед почти одетым Иваизуми. Бурча что-то про то, что Хаджиме совсем обнаглел, Ойкава дрожащими и непослушными руками натягивал нижнее белье, пока его губ не коснулись чужие. Шатен тут же замер и потянулся за продолжением, но Иваизуми хмыкнул, прошептав: - Я все равно когда-нибудь отымею тебя так, что ты охрипнешь.***
Тоору равнодушно смотрит на руку, испачканную в белесой вязкой жидкости. Внутренности скручивает яркой вспышкой омерзения к самому себе, но он сдерживается, чтобы не закурить снова. Ойкава лишь вытирает руку салфеткой и зарывается в одеяло, зажмурившись. Он когда-то говорил, что ни за что бы не отказался от воспоминаний с Иваизуми. Сейчас он в этом уже не так уверен.***
- And there`s nothing that I can do, except bury my love for you, - напевал Ойкава, сжимая руку Хаджиме и устремляя взгляд в небо, которое сверкало бесчисленным множеством звезд, таких ярких, завораживающих. Они отражались в глазах Иваизуми. Таких маняще ярких и счастливых, таких родных и прекрасных, что Ойкава перестал смотреть на звезды. Они были красивы. Но Иваизуми… Иваизуми был просто прекрасен.***
- I long to hear your voice but still I make the choice to bury my love in the moon dust, - шептал Тоору на балконе, отмораживая руки на морозе, но не уходя. Звезды сегодня красивые. - Ива-чан красивее. Но его нет. - Глупые звезды, вы должны быть в его глазах. За спиной Ойкавы – комната, наполненная вещами, связанными с Иваизуми. Его одежда. Его подарки. Отправленный обратно кулон, половинка которого все еще на шее Ойкавы. Их совместные фотографии. Сам Ойкава.***
** - Ива-чан, больно! Ива-чан! Я тебе сейчас по губам да-АЙ! – Тоору дернул ногой, которая чуть не заехала брюнету в лицо. Тот умудрился ее перехватить и снова приступить к своему занятию, самозабвенно кусая шатена за бедра. – Ива-ча-ан! - Хочу и кусаю, - коротко ответил тот, ставя еще одну метку. Ойкава крупно вздрогнул и ойкнул, вцепившись пальцами в подушку. – Мне, - укус, - Нравится, - засос, - Тебя, - тихое подвывание Ойкавы, - Кусать. Зубы снова сомкнулись на нежной коже, и, то ли от неожиданного чувства щекотки, то ли от боли, Ойкава дернулся снова, на этот раз все же пнув не ожидавшего этого Иваизуми, который, тем не менее, попытался справиться с ситуацией, ловя ноги Тоору, который сквозь смех пытался протестовать: - Погоди! Ива… Ива-ча-ан! ИВА-ЧАН, ЩЕКО-ОТНО! - Да тихо ты! – шикнул Иваизуми, несмотря на то, что сам смеялся, воюя с Ойкавой. - Свяжи меня, - вдруг серьезно сказал Тоору, успокоившись.***
Ойкава выходит с балкона, с тихой усмешкой вспоминая, что из этой затеи вышло целое ничего. Он сам каким-то боком умудрился выпутаться из виртуозных узлов Иваизуми, опять начиная пинаться и смеяться. Зато было весело. Глупо, шумно, но весело. И плевать, что они в этот момент совсем не этим собирались заняться. Ведь они были такими до одури счастливыми.***
- Ива-чан, кажется, тебе на сегодня хватит, - Ойкава с тихим смехом уводит Иваизуми из гостиной, помахав всем рукой и сказав, что они вернутся к курантам. Потому что Иваизуми пил впервые и ему явно надо было отойти от своего первого бокала. Усадив его на диван в своей комнате, Тоору обхватил лицо возлюбленного ладонями, заглядывая в него и посмеиваясь. -Я уже вижу, как ты пьянеешь, Ива-чан. Первый бокал вина, серьезно? Ты слишком милый, - Ойкава засмеялся, чмокнув Хаджиме в губы. - Не-а, Дуракава, эт-то ты милый. И вообще… Не пьяный я… - ворчал Иваизуми, но из рук не выпутывался, чем радовал ничуть не опьяневшего Ойкаву. – А вот тебе напиваться нельзя. Понял? Если ты без меня хоть бокал выпьешь… - Понял-понял, - фыркнул Тоору, заваливаясь на диван и утягивая за собой Хаджиме.– Ну вот, повел тебя по плохой дорожке. Спаиваю. Ойкава театрально прижал тыльную сторону ладони ко лбу, на что Иваизуми тыкнул его в бок, привычно ворча, но уже более мягко. Вино явно действует. Обвив тело Хаджиме руками, Тоору прижался к нему, довольно улыбаясь. - Такой милашка. Но, если начнешь пить, когда уедешь, я самолично поколочу тебя бутылками, - Ойкава даже нахмурился, подчеркивая серьезность своих слов, а потом улыбнулся, вдруг поднимаясь. – Пока ты еще более-менее трезвый, я должен подарить тебе подарки! Иначе потом будет еще шампанское. Шатен фыркнул и убежал в другую комнату, доставая пакет с подарками и с минуту топчась у двери с Иваизуми, потому что мысли по типу «ему ни черта не понравится» буравили с каждой секундой все сильнее. Но, тяжело выдохнув, Ойкава толкнул дверь, спрятав пакет за спиной и смотря на Иваизуми смущенным взглядом. Но, кажется, возлюбленный был смущен не меньше. - Я знаю, что мои подарки так себе… Но… - Тоору глубоко вдохнул и протянул пакет Хаджиме, зажмурившись, - С Новым Годом, Хаджиме! С замиранием сердца он следил за тем, как Иваизуми распаковывает подарки и все шире улыбается, а после вдруг притягивая Ойкаву к себе и крепко обнимая. - Какой же ты идиот, Тоору, - он коротко целует шатена в губы, не прекращая улыбаться. – Прекрасные подарки. На шее обоих парней появляются парные кулоны в форме ИньЯнь. Оба улыбаются, как дураки, а потом Иваизуми достает свой подарок и опускается на одно колено, вдруг поднимаясь и бросая короткое «погоди». Ойкава прикрывает рот рукой, посмеиваясь и чувствуя, как начинает дрожать от эмоций. Хаджиме копается в телефоне, и через пару минут по комнате разносится ИХ песня. Тоору закусывает губу, понимая, что сейчас расплачется. Проникновенная речь Иваизуми подтверждает это, потому что на словах «ты выйдешь за меня, Ойкава Тоору?» шатен уже откровенно рыдает, кивая и вытирая слезы. Хаджиме поднимается с колена и счастливо улыбается, вытирая слезы Ойкавы и прижимая его к себе, чтобы после утянуть счастливого и плачущего возлюбленного в танец. Они целуются и обнимаются, пока Тоору шмыгает носом и тихо посмеивается от всей ситуации и собственной эмоциональности, посматривая на подаренное кольцо и думая о том, что Иваизуми – это что-то нереальное, потому что быть таким романтиком просто невозможно. Он обыгрывает Ойкаву в сотню очков, несмотря на то, что со стороны кажется вечно хмурым и грубым. А Тоору, получая многочисленные «Дуракава» и «идиот», знает, что Хаджиме – самое нежное существо на этой планете и этой Вселенной.***
Ойкава листает фотографии на телефоне, большая часть которых – их совместные. Они будто крик из прошлого. Душераздирающий и морозящий кожу. Приносящий мысли «больше так не будет». Потому что Ойкава придурок и многочисленные «Дуракава» были правдивыми. Может, Иваизуми настолько часто их говорил, что вживил это прозвище Тоору в мозг и сделал его таким. Глупости, конечно, ведь Ойкава знает, что это он виноват, что стал таким. Что разорвал их связь родственных душ на корню, оставив голые обрывки кровоточащих вен. Какая мерзость – отказываться от родственной души. Ойкава – синоним к слову «мерзость».***
Аэропорт несет в себе слишком много. Он – счастье встречи. Горечь утраты. Море слез и объятий. Ойкава был счастлив несколько дней назад, находясь здесь, а теперь еле сдерживает слезы. Ему не хватило. Ничего не хватило. Ему нужно было много больше. Ему нужен был Хаджиме. - Видишь, не так больно прощаться, - брюнет улыбается, прижимая к себе Тоору. Тоору слабо кивает, прижимаясь к любимому телу ближе и не желая его никуда отпускать. - Долети хорошо, Ива-чан. И отзвонись сразу же! – строго произнес Ойкав и нехотя отстранился, выдавив улыбку. – Удачи, Ива-чан. Еще увидимся. Тоору смотрел ему вслед, пока Хаджиме не скрылся за дверью. Он думал, что брюнет обернется. Тогда бы Ойкава точно расплакался бы прямо там, в аэропорту, на глазах у кучи людей. В итоге плачет он в машине, смотря в окно и слушая на повторе их песню. Она режет слух без Ива-чана, она дробит кости и вырывает легкие, но Ойкава все равно ее слушает, хоть и хотелось бы слышать Ива-чана, вместо нее. Ойкава ненавидит аэропорты.***
Ойкава ненавидит себя. Он сгорает каждый день и воскрешается снова и снова. Иваизуми назвал Ойкаву фениксом. Ойкава фениксом не был. Ойкава был ничем. Ойкава исписывал страницы дневника, как плаксивая девчонка. Ойкава просил нового шанса, а когда тот появился – то просрал его. Ойкава просрал все. Все погибло. Ойкава надеялся погибнуть следом. Но вместо этого снова затянулся, в сотый раз на дню заходя на профиль Иваизуми, чтобы увидеть, как тот его ненавидит. Чтобы увидеть то, что даст ему окончательно убедиться в том, что все кончено. Но вместо этого под ником, написанным крупными буквами, красовался статус: «сначала?»