Арахнофилия

Зуб на зуб не попадает, пока я занемевшими руками пытаюсь отключить сигнализацию. Ненавижу холод, поэтому мне вдвойне приятен пронзительный жар хорошо прогретого дома, когда я вхожу. Лихорадочно захлопываю дверь, словно за мной кто-то гонится, жду какое-то время, согреваясь, а лишь потом начинаю раздеваться. Пока развешиваю верхнюю одежду, слышу по полу тихий шорох, похожий иногда на стук. Кто-то бы испугался, кто-то бы даже не заметил, но для меня этот звук привычен. Раздевшись, я любуюсь собой в зеркало и думаю о том, что для 40 лет от роду превосходно выгляжу. Впрочем, какая другая знаменитость не может этим похвастаться? Мой секрет не в спорте и не в косметике. Это всё – действительно глупости, если ты постоянно измотан. Мне важно отдыхать. Особенно от людей. Иногда я просто на седьмом небе от того, что в этом огромном доме не живёт помимо меня ни одного человека. И всё же нельзя сказать, что я живу один… Я уже собираюсь пройти в комнату, когда вижу, что меня уже вышли встречать. Мои мальчики и девочки тихонько выползли в прихожую, деловито разглядывая меня множеством глаз. Самый большой из них – огромный птицеед-альбинос – медленно и лениво перебирает лапками, направляясь ко мне, и мне приходится наклониться, чтобы он смог запрыгнуть на ладонь. Пауки обычно не очень любят, когда их трогают, но Шеймус вообще какой-то странный, и пристрастия у него необычные. Он любит, когда его гладят и трогают, а ещё иногда таскает со стола фрукты. Я становлюсь на колени и разглядываю своих деток. Оставшись довольны, что кормилец вернулся, они расползаются по своим углам, но я успеваю заметить, что их как-то слишком мало. Кого-то не хватает, и когда я понимаю кого, у меня резко сжимается сердце. Я быстро сажаю Шеймуса в террариум на кухне и едва ли не бегом бросаюсь в свою комнату. Филлип в последнюю неделю совсем ничего не ел. Он не болеет и не перекормлен, так что я просто не знаю, что с ним. Мальчик живёт у меня первый год, поэтому я так сильно переживаю за него. Забывая все предосторожности, врываюсь в спальню, включаю свет и с грохотом падаю на колени возле террариума. Филлип лежит кверху брюшком и изредка едва заметно дёргает лапками. От облегчения и шумно выдыхаю и погружаю лицо в ладони. Господи, вот я идиот. Уже все варианты перебрал и забыл самый простой. Мой мальчик просто вырос и линяет. Это его первая линька, поэтому мне даже в голову не пришла такая версия. Отняв руки от лица, я поднимаюсь, выключаю верхний свет и оставляю ночник, чтобы хоть что-то видеть. У пауков линька проходит очень тяжело и болезненно, а мальчики во время неё могут даже погибнуть. Это настоящее испытание – для нас обоих. Мне очень хочется взять Фила на руки и прижать к себе, но пауки таких выражений нежности не понимают. Я знаю, что, скорее всего, никак не смогу помочь самому любимому из всех моих пауков, поэтому думаю, не уйти ли мне, чтобы не мешать. Но я понимаю, что уже не засну, пока не буду уверен, что с Филлипом всё в порядке. Фил иногда лежит спокойно, иногда неохотно перебирает лапками, пытаясь избавиться от старого, постепенно затвердевающего экзоскелета. Меня гипнотизирует этот процесс – настолько, что когда я возвращаюсь в реальность, мой лоб уже упирается в стекло террариума. Я кусаю нижнюю губу. Я же всё равно ему не помогу, да? Я же только мешаю? Прости, Фил. Я знаю, что не засну, но когда я ложусь на кровать в гостиной, от тёплого покрывала идёт дикий жар, пропитывающий всё моё тело. Я лежу на животе и чувствую, как моё сердце колотится точно при беге. Бешено. Глаза закрыты. И я в полудреме. Жар. Сердце дико бьётся. В глазах темнота. Душно. Сердце… Резкий вдох. Секунду назад сонный, я подскакиваю, точно что-то выталкивает меня из сна. Пошатываясь, я иду по дому. Душно. Но так надо, чтобы пауки были довольны и не мёрзли. Это страшная зима. Я захожу в спальню и вижу, что старый закостеневший экзоскелет валяется посреди террариума. И всё. Фила нет. Я оглядываю домик со всех сторон, заглядываю в разные темные уголки, наклоняюсь то так, то эдак. Филлипа нигде нет. И он не мог больше нигде спрятаться. Но террариум закрыт, и сбежать он тоже не мог. Это всё кажется внезапно каким-то полусонным бредом. Наверное, я сплю. Нет. Мне надо развеяться. Здесь слишком напряженно и душно. Я иду в прихожую и накидываю куртку. Мне теперь уже всё равно на мороз. Здесь так душно, что я не верю, что снаружи возможно замерзнуть. Перед тем, как открыть дверь, я смотрюсь в зеркало. - Успокойся. Он не мог сбежать, Крис. – Говорю себе я. Холод адский. Но он кажется блаженным для меня, надышавшегося душным маревом. Я слышал, что если побыть на холоде, потом легко заснуть. Я никогда не проверял это, но теперь у меня есть такой шанс. Я сажусь на скамейку рядом с домом и жду. Четыре утра, шоссе пустует, снег безнаказанно ложится на влажный асфальт. Людей почти нет. Мимо проходит молодой человек с длинными чёрными волосами. На нём одни домашние шорты, в руках – мусорный пакет. От скуки я бессознательно вожу взглядом по его телу, рассматривая многочисленные татуировки, прищуриваясь на мелкие надписи и без труда различая крупные буквы у него на животе. Парень выбрасывает мусор и тут же облегченно вздыхает, поворачиваясь ко мне. Мои глаза распахиваются, когда вдруг до меня доходит, сколько сейчас градусов ниже нуля и какое сейчас время года. - Эй, ты чего?! Тебе что, так не холодно?! – Взволнованно и непонимающе кричу я. Он отмахивается. - Ничего! Я просто оставил свою одежду дома. Я понимаю, насколько странно звучит его фраза, как-то не по-человечески, как-то по-иностранному, хотя акцента нет ни малейшего. Но я как будто… не до конца понимаю, что он произнес. - Близко живёшь? – уточняю я. - Да, я твой сосед. – Он очаровательно улыбается, хотя даже в этой улыбке есть что-то чёрное, непонятное мне. – Живу здесь уже где-то год. Я киваю, и у меня снова начинают стучать зубы. - Ладно, я пойду, а то домашние волноваться будут. Да и не люблю холод. Скоро увидимся. – Он машет мне на прощание рукой и уходит, а у меня даже нет от холода желания повернуть голову посмотреть, куда он пошёл. Я сижу ещё какое-то время, прислушиваясь к слабости своего тела и стуку собственных зубов. Потом наконец встаю и иду домой. Я всё ещё пытаюсь себя успокоить. На дворе уже светает. Я вхожу в спальню и стягиваю футболку. Мне снова жарко. Какое-то время боюсь подходить к террариуму, потому что если Фила там всё ещё нет, то я не знаю, что делать. Наконец, я решаюсь. С первого взгляда замечаю Филлипа в углу, теперь он ещё красивее, чем раньше. Я опускаю руку в террариум – очень аккуратно. Мне не хочется его сейчас трогать, но он сам залезает на ладонь – впервые в жизни. Я приподнимаю Фила к себе и смотрю на своё отражение в его глазках. Он резво перебирает лапками, и я отпускаю его обратно в террариум, параллельно забирая его старый экзоскелет, который надо выкинуть. У Фила ведь теперь новый наряд. «Я просто оставил свою одежду дома.» - вспоминаю я и усмехаюсь. Ну и парень. У меня перед глазами стоит кадр его загорелой спины, потом он поворачивается, поднимет пакет. Перед глазами долго стоит татуировка паутины на его правом локте. В самом центре паутины – какая-то цифра, которую у меня не получается вспомнить. Я иду в прихожую и выбрасываю шкурку Фила в мусорное ведро. Шкурка падает на дно. Мусорное ведро – пустое. Я не выносил мусор со вчерашнего утра. А может, забыл. Какое-то время я стою и смотрю вниз на одинокую паучью кожицу в мусорном ведре. У меня уже два года нет никаких соседей.