Жвачка

Том не очень любит время перед концертом. Долгое, монотонное время, обычно полчаса, которые проходят как три года. Минуты тянутся, как застарелая жвачка во рту у близнеца – он жует ее с тех пор как они вошли в гримерку – и, кроме тиканья часов, тишина иногда прерывается щелчком лопнувшего белесого пузыря. Билл пожимает плечами и снова надувает клубничный шарик. Можно подумать, что ему все равно, но уж Том-то знает, что он тоже волнуется. - Не чавкай, Билл – устало бормочет Том, когда это начинает совсем уж действовать на нервы. Каждый концерт как первый и последний, им всем каждый раз мучительно хочется убежать отсюда, из ярко освещенной комнаты с лампочками у зеркала. Но держаться. Только любой звук раздражает. Где-то в другой жизни слышны нечеткие крики фанаток. Руки у Тома немного дрожат, когда он ищет в карманах широких штанов новенький медиатор. - Билл, ну я же прошу! - Что, прости? – Билл поворачивает удивительно красивое, кукольное лицо к брату, и словно назло, лопает новый пузырь, облизав пошлые остатки жвачки в уголках рта. - Ты трахаешь мне мозги – говорит Том. Сегодня как-то даже страшней чем обычно, холодный пот капельками стекает по позвонку – так страшно, мучительно страшно выходить к этой толпе…а вдруг что-нибудь пойдет не так? - Ты мне тоже, Том – у Каулитца-младшего в арсенале много улыбок, он раздает их порциями, каждый какую заслуживает. И только Том удостаивается чести увидеть, как Билл слегка ухмыляется уголками губ и глаз, а глаза темнеют и становятся похожими на рассыпавшийся кофе. Том думает, что журналисты наверняка и душу бы продали за такую фотографию – уж слишком Билл откровенный и пошло-красивый, на грани порнографии в своем «гуманоидом» костюме. Хотя костюм Тому как раз и не нравится. Биллу весело, на вот этой грани истерики перед концертом ему всегда весело. Он любит вот так выводить его из себя Тома, медленно и ядовито, сладко улыбаясь, зная, как на это реагирует брат. Нет ничего лучше, чем сбросить свою дрожь на него, выплеснуть свое задушенное волнение на брата. Можно конечно, на Густава или Жоржа, но это ведь не так интересно, правда? Наибольшую боль всегда причиняешь только тому, кого любишь. - Том, мне скучно, - Билл продолжает издеваться и изводить брата тяжелым взглядом. – Развлеки меня. Том отворачивается. Билл может сейчас только так, намеками – в комнате еще прерывисто вдыхающий Георг и барабанящий по коленкам палочками Густав. Волнение друзей и брата передается и Биллу, и ему хочется выплюнуть его и проветрить гримерку от переживаний. - Парни, ну вы чего? – Билл снимает пошлую ухмылку с лица, за что Том ему безмерно благодарен. – Да не ссыте, господи. Все будет окей. Том поднимает на брата свинцовый взгляд, и Билл ежится в неудобном костюме. - Скучно? – запоздало отвечает Том. – Пройдись еще раз по песне. Меня,…нас только не трогай, – поспешно поправляется Том. Билл раздражает его своей беспечностью. - Да нахрен ты…вы нужны. Прекратите нервы трепать зря. - А тебе значит плевать? – Густав вынимает из ушей наушники, а Георг отбрасывает волосы за плечо – кажется, дело уже совсем не в жвачке и даже не в предстоящем концерте. - Да. Мне плевать. – Билл горделиво приподнимает голову, но все равно становится похож на неумело накрашенного ребенка. - И на то, как я себя чувствую, плевать? Билл рефлекторно кивает, как китайский болванчик, не осознавая своих действий, но Тому достаточно и этого. «3 минуты до выхода…» Том порывисто хватает гитару, и, не глядя на брата, выходит из гримерки. Биллу стыдно, так мучительно стыдно, что хочется присесть и спрятать голову в жестком каркасе «гуманоидного» костюма, чтобы было темно и одиноко – как он заслужил. Но ничего этого нельзя – свет софитов ослепляет, а толпа из полувзрослых девочек не дает почувствовать себя одиноким. Билл всегда пел, когда ему плохо. Эмоции переполняли его лет с 6, и он всегда пел, на разрыв аорты, выплевывая весь хлам. Что скопился на душе. А сейчас, когда губы рефлекторно произносят уже вбитый в них текст «Ready, Set, Go», Билл думает, что Том лишен даже этого – спеть себя самого. Брат вялый, апатичный, он даже не смотрит в зал, но играет безукоризненно, как и всегда, и у Билла сердце сладко сжимается от жалости и мучительной нежности. Он обязательно извинится. Потом. После концерта. И тут Том оступается. Сердце пропускает удар, бухнувшись куда-то вниз и ударившись о блестящий и скользкий пол сцены. Билл непроизвольно прижимает ладонь ко рту – чтобы не закричать, так страшно, так до одури страшно, что он вновь таки натягивает эту "защитную» улыбку – камуфляж от посторонних глаз и бежит к брату – просто это сейчас необходимо. Тома бьет дрожь, но он продолжает играть, механически, безупречно, косички качаются в такт, рассыпаясь по худым плечам, а у Билла внутри смесь из нежности, щемящей жалости и такой забытой гордости за брата, когда его удачам радуешься больше чем своим – выстоял, не сломался. М.О.Й Билл подбегает к Тому, улыбаясь всем присутствующим. В этом вся задача Токио Отель и Каулитцев – сказать все нужное, необходимое, но так, чтобы догадался только тот, кому предназначено. И это – даже большее искусство, чем музыка. Билл приобнимает брата за плечо, ободряюще, пытаясь успокоить, и сейчас он чувствует себя старше лет на пять. Тому плохо, и от этого внутри все сжимается. Как Билл еще успевает петь, он и сам не понимает. «Не стой на месте, Посмотри мне в глаза» Билл не может удержаться, и на пару секунда касается пальцем подбородка брата, поворачивая к себе идентичное лицо. Глаза только другого цвета – не такие темные, а чайные, светлые, чистые, с болью разочарования где-то глубоко. В эту секунду Билл любит его так, что готов заорать это прямо в микрофон на весь зал, приютивший 10 000 человек. Но Билл сдерживается. Он не кричит. Он не целует приоткрытые пухлые губы с сережкой, хотя хочется до невозможности. Он взглядом просит прощения, он за секунду объясняет все без слов, успокаивает, говорит, что Том не один - и убегает в другую сторону сцены. Все-таки он не железный, не смотря на смешные вставки в костюмной ткани. - Ну же. Ну, посмотри на меня. Не отворачивайся. – Билл берет в ладони лицо брата, и целует, скользя губами по щекам, губам, векам.… В обычной футболке и джинсах Билл кажется более родным, чем в той груде металла и ткани. - Все в порядке. Это не конец света. Так не привычно успокаивать жесткого Тома, который всегда «старше», но Билл чувствует в этом особую прелесть. Он гладит пальцами затылок, перебирая черные косички, и слегка оттягивает голову назад. Том жарко дышит, глядя в потолок, и Билл целует шею брата, обводя языком вены и «адамово яблоко». - Все было…ужасно? – шепотом спрашивает Том, чувствуя, как острые ногти царапают шею сзади. Голос уже спокойный, чуть расстроенный, но с ноткой «переживем» в глубине. – Нет… - Билл удивленно приподнимает брови, оторвавшись от своего занятия – исследования языком чужих ключиц. – Ты скажи честно. Это была лажа, да? - Заткнись, а? – чувствуя, что брат не послушается, Билл сам впивается в чужие губы, жадно врываясь языком в рот. Он слишком хочет, он всегда хочет после концертов, насмотревшись на взмокшего и горячего Тома, он хочет так, что готов дать первому встретившемуся в коридоре. Первым всегда попадается Том, и это несказанно радует. Билл слишком хочет и слишком любит его сейчас, чтобы отрываться на глупые разговоры. - Спасибо…за тогда. – Том шумно выдыхает, когда Билл снимает с него футболку и скользит губами к краю джинс. – Тебе не плевать – скорее хриплое утверждение, чем вопрос, и Том руками тянется к спине Билла, силясь снять серую футболку. Чтобы кожа к коже. Билл снимает все сам, скорее срывает всю одежду, он чувствует, что должен доказать, заслужить прощение за обидно брошенное «плевать». Он прижимает Тома к стенке, вжимаясь пахом в его колено, чтобы брат чувствовал, ощущал все это. Билл сцепить в замок руки Тома и прижать их над его головой, но тонкие и слабые пальцы не могут этого сделать. Он чертыхается, но тут же расплывается в улыбке – Том подыгрывает. Сам. Билл облизывает чужие губы, как кот, пошло улыбаясь, от чего у Тома в штанах все каменеет – он может только рвано дышать, мысленно прося, чтобы эта приятная пытка скорее кончилась. Билл стаскивает с брата штаны – быстро, вместе с трусами, сноровисто, ухмыляясь, вспомнив годы тренировок – и так же скоро берет в рот. Том забывает, как дышать. Он старается не смотреть вниз – как на краю пропасти, знаете – не смотреть, чтобы не упасть. Но он не сдерживается, опускает взгляд – Билл удивительно порнографически-пошлый, но вместе с тем такой родной, что Тому достаточно только поднятых покорных карих глаз и губ, обхвативших его член, чтобы кончить, простонав имя брата. В голове туманное удовольствие, Том почти не видит, как Билл глотает, все, до капли, как вытирает рот ладошкой и бросается к дорожной сумке. Том знает зачем – но сегодня все будет по-другому, не зря же близнецы, и мысли одинаковые. - Ты правда хочешь? – спрашивает Билл, толкнув Тома на жесткий диван и положив ладонь на его колено. В другой ладони – смазка. Билл молится, чтобы Том не сказал нет, потому что хочет и любит сейчас нестерпимо. - Да. Очень. – Том уже не апатичный, он горячий и жадный, он ловит губы брата на своем лице и стонет от прикосновения пальца к отверстию. – Только.…Только ногти же… - Я осторожно – обещает Билл, и проникает в брата пальцем, аккуратно, стараясь причинить как можно меньше боли. Он помнит, как они делали это в первый раз, и улыбается уголками глаз. - Билл…ну все уже. – Тому мало, Тому всего уже мало, он уже не помнит никаких падений на сцене и ссор – Как же я тебя люблю, засранец… Билл входит и мир взрывается для него тысячами ярких красок, потому что единственное чего сейчас хочется – это врываться во влажную тесноту и что-то кричать. Том приоткрывает рот, требуя поцелуя, и опускает ресницы – это значит можно, это разрешение, это доверие…Биллу больше ничего не нужно, он кусает чужие губы, до крови, он не привык к ТАКОМУ, совершенно другому удовольствию, ему хватает пары толчков, чтобы научится лететь. Он помогает Тому рукой и тот кончает парой мгновений позже. Диван жесткий и мокрый от спермы и смазки, но слишком хорошо и лениво, чтобы расцепить руки и встать, и близнецы тупо смотрят в потолок. - Так даже лучше, – говорит Билл, задержавшись взглядом на лампочке у потолка. - И не надейся, – смеется Том, глядя куда-то в стену, – это было первый и последний раз. Вообще, ты воспользовался моим душевным разладом. - Именно это я и сделал. - Эгоист. Мне было обидно. - Прости. Они немного помолчали - Надо встать. - Еще две минуты. Через полчаса они таки поднимаются и собирают разбросанные по гримерке вещи, подгоняя друг друга, потому что в любую минуту могут войти Георг и Густав. Но им чертовски везет – они полностью одеты, когда парни стучатся в дверь. Последней в раскрытую сумку летит смазка и Том спешно вжикает «молнией» - Чем тут так пахнет? – подозрительно спрашивает Георг, падая на пластиковый стул у стены. Близнецы испуганно переглядываются. – Клубникой, чтоли? – обращается он к Густаву. Тот пожал плечами и включил плеер. - А. Это, – смеется Том, глядя на брата.- Это Билл жвачку жевал. - И тебя это не бесит? - Нисколечко. The Fin