Принц, хваран, советник и торговец

- Вот это и вправду славная лапша! – молодой человек активно кивал, не забывая отправлять в рот лапшу моток за мотком. – Очень славная! Воншик даже усмехнулся, наблюдая эту картину. Временами ему становилось любопытно, каким образом этот чудак умудряется болтать с таким набитым ртом. - Звучит так, будто вы изумлены. - Ещё как! – снова закивал торговец, смачно отхватив зубами рисовой лепёшки. И как только за этими зубами столько еды помещалось, в самом деле. – Ни за что бы не подумал искать добротную лапшичную в этой части города! Вы просто открыли мне глаза! Воншик лениво втянул в себя немного лапши. - Полно вам. Вдруг резко махнув на него, торговец нахмурился и отставил пустую плошку. Тут же пододвинул следующую, не забыв прожевать и сглотнуть. «Как с голодного края, в самом деле», - не мог не подумать Воншик, на секунду скосив взгляд на гору пустых мисок, скопившихся на краю стола. Сам хваран вполне охотно уговорил одну порцию, вторая же шла как-то туго. Но глядя на аппетит этого товарища, человек странным образом даже мог почувствовать стыд за отсутствие оного у него. Такие мысли ленно бродили в голове Воншика, пока собеседник что-то ему говорил про степени вежливости. - Вот сколько тебе лет, а, тот, кто раскрыл мне глаза? – выдал он, пытливо посмотрев на Воншика в упор. - А… - Воншик вовремя сглотнул бульон, чтобы не подавиться. – 24. Торговец с торжествующей улыбкой вскинул указательный палец. - На год младше меня, значит! – важно приосанившись и расправив плечи, он вскинул подбородок (ни на секунду не переставая жевать). – Тогда я как старший постанавливаю нам общаться неформально! Вот! Воншик поморщился. «Постанавливаю»? Но что поделать. - Согласен, - равнодушно отозвался Воншик, не сделав никакого усилия хотя бы изобразить участие. Если поначалу молодому человеку было забавно наблюдать за этим чудаком, то его любопытство выветрилось слишком быстро и сознание вновь грозилось погрузиться в липкую тёмную жижу ощущения полнейшей безысходности. Уже и все звуки оживлённой лапшичной сливались в один сплошной клокочущий шум, который стремительно отдалялся, изолируемый настойчивым звоном в ушах. И взгляд не желал фокусироваться ни на палочках, ни на плошке с жиринками мясного бульона. Казалось, ещё немного и тело перестанет слушаться. - Я же до сих пор не представился, - будто бы только сейчас опомнился собеседник. – Я Джехван! Ли Джехван. Воншик молчал. Он едва его слышал. Торговец попытался заглянуть ему в лицо. - А тебя как звать прикажешь, унылый ценитель тканей? «Унылый», «нерадивый»… да что они себе позволяют говорить по отношению к хварану? Разве таким хваран должен быть? Значит ли это, что как хваран он ведёт себя неподобающе? Воншик немного опомнился. Разговоры окружающих, звон посуды, даже бульканье воды в котле на открытой кухне вновь стали отличимы. Произнеся своё имя, хваран неожиданно услышал от собеседника, что оно красивое. Но мысли молодого человека были всё ещё слишком рассеянны, чтобы ответить на похвалу хоть что-нибудь подходящее. Воншик смутно помнил, как почему-то проводил новоиспечённого знакомого до комнаты постоялого двора неподалёку - вроде бы, должен был помогать донести тюки с товаром, но почему тогда в итоге прогулялся порожняком, - как тот раз пять пошутил про клопов и сороконожек и в целом вёл себя слишком шумно. Как, лишь кивнув на прощание, ушёл. И плёлся сейчас по ночной улице настолько медленно, насколько никогда не ходил. Уже намного позже Воншик поймёт, что в тот момент всё его существо, хоть и безвольно обмякло, но притихло и не болело, как буквально тем же днём до наступления сумерек. Что не хотелось сесть прямо в дорожную пыль, удариться лбом о землю и расколоться пополам, а лучше – на много-много осколков, чтобы было невозможно было собрать воедино вновь. Что пускай телом одолевала слабость, ноги шагали довольно уверенно, ведя своего хозяина обратно. И не окольными путями, а самой короткой дорогой. Что каким-то образом Воншик уже чуть с меньшим энтузиазмом думал о смерти. На следующий день принцу нездоровилось. Воншик, как и многие, проснулся под эту новость, которая будто пустила по всему дворцу и находящемуся на придворцовой территории дому хваранов гул или рябь, как слабый удар в гонг или упавший в озеро камушек гальки. Большой суматохи не было: «принц-несмеяна» отменным здоровьем не отличался никогда, - но некоторое беспокойство повисло в воздухе и ощущалось везде. Будто у каждой пылинки заострились края и все ранились при каждом вздохе, сами того не желая и не замечая. Но несмотря на, казалось бы, разделяемые чувства, реагировали все по-разному. - Ох уж этот Несмеяна, - горько сокрушался один из хваранов за завтраком. Что ни день, то мигрень, что ни ночь – недомогание. Одно беспокойство на родительские головы. - Да что уж беспокойство-то, не больно серьёзный недуг какой, а так, - другой махнул рукой, - ерунда. - Скажешь тоже, - одёрнул его третий. – Речь о наследнике. Ничего из того, что с ним связано, не может быть названо ерундой. - Даже простая мигрень? - Вот ведь, - старший замахнулся на второго ложкой, но передумал и лишь слизнул с неё прилипший рис. – Ты же хваран. Как можно не знать таких элементарных вещей? - Под трибунал захотел? – вторил первый. - Да ну вас обоих. Принцу нужно меньше хандрить и больше тренироваться. Вот пришёл бы к нам на занятия хоть пару раз – все бы его хвори как рукой сняло! - Нет, ты погляди на него, - тот качнул головой. – Мы запомним тебя молодым и глупым. - Очень глупым. - И опрометчивым. - И болтливым. - Да вы все так думаете, просто сказать боитесь! Воншик незаметно вздохнул. Болтуны говорили слишком громко и сидели за соседним столом - экранировать их разговор становилось всё сложнее и аппетит становился всё слабее с каждой минутой. В сознании рассеянно проплыло воспоминание о груде плошек из-под лапши на краю стола под аккомпанемент шипящего масла и булькающей воды на открытой кухне. Воншик приложил усилие и доел всё до крошки. А по приходу в комнату он не нашёл там никого из соседей. Но зато нашёл другого уже хорошо знакомого ему человека, что сидел и терпеливо его дожидался. Он был старше, небольшого роста и неизменно носил неприметный тёмный ханбок. Все его движения и повадки Воншик знал наизусть. Он знал, что сейчас мужчина встанет, мягко кивнёт и скажет едва слышно: - Идёмте со мной. Человек оставил Воншика непривычно рано, обронив лишь: - Дойдёте дальше сами? Когда Воншик обернулся, мужчина уже исчез, будто тень, - лишь край подола мелькнул в проёме. Хваран поднял глаза, бродя взглядом по подпирающим высокий потолок балкам. В голове зудела мысль о том, что слишком хорошо он знает этот потолок, эти стены, двери, ширмы, перегородки. Наверное, приведи его сюда с завязанными глазами, Воншик узнает это место по запаху. И оглушающей, вязкой тишине. Уже вот так, да? Довели до угла – а дальше сам знаешь, чай, не впервой. Уже никаких официальных формулировок, притянутых за уши поводов, надуманных причин. Тэгун очень долго молчал и даже не смотрел на него. Воншик в свою очередь стоял у дальней по отношению к постели стены, краем глаза замечая лишь колыхание лёгкой ткани балдахина от сквозняка. Тэгун глядел в окно и почти не мигал. Воншик не знал, сколько времени прошло, прежде чем он услышал негромкий зов: - Воншик-а. Он не двинулся с места. - Да, принц. - Подойди. Вялыми взмахами белого и узкого, как серп месяца перед новолуньем, запястья Тэгун подзывал хварана до тех пор, пока тот наконец не встал вплотную к постели. Лишь тогда рука принца опустилась обратно на перину. - Воншик-а, - почти прошептал он и лишь тогда одарил взглядом – долгим и пронзительным, - ты ненавидишь меня? Воншик едва удержался от вздоха. Он знал, что легко не будет, но как-то меньше всего ожидал, что принц затеет разговор о чувствах. Воншик тихо сглотнул, пытаясь подавить первые позывы тревоги. - Отчего же, принц? – непринуждённым тоном уточнил он. - Отвечай. - Прошу простить, я не понимаю. Тэгун шумно вздохнул. Немного приподнявшись на подушках, он отвёл взгляд и в нём Воншику увиделось разочарование. - Принц недостаточно хорош? - Что вы, принц очень хорош, - хваран вежливо кивнул, не глядя на собеседника. – Многие вами восхищаются. - «Восхищаются», как же. Никто мной не восхищается. Один хваран вот тоже, - принц многозначительно скосил взгляд в его сторону, - мгновенно разочаровался, стоило совсем немного узнать меня. Воншик понял, что принц сетует, не просто и даже не столько чтобы поделиться своими переживаниями, сколько надавить на и без того больную совесть хварана. Возможно, даже вызвать ложный стыд. Хотя что греха таить, стыд должен был быть. И даже вполне не ложный. Не поэтому ли на душе так кошки скребут? - Я думаю, ваше высочество могли немного не так этого хварана… понять. Тэгун так выразительно посмотрел на него исподлобья, как давно не смотрел. - Не далее чем одну луну назад, - обстоятельно начал он и Воншику уже было заранее стыдно за то, что сейчас будет произнесено, - мне посвящали целые поэмы, целовали руки и не желали отпускать. Сейчас от этого не осталось и следа. Как же правильно это понять? Перед глазами Воншика стали вспыхивать урывки самых разных воспоминаний – от самых первых и светлых до самых тёмных и болезненных. Хваран даже рефлекторно накрыл ладонью одной руки запястье другой. Немощный, вечно больной юноша, больше похожий на призрак? Насколько же ошибочным было это крайне распространённое представление о принце Тэгуне. Воншик был уверен, что даже большая часть его собственной семьи разделяла его. Чего хваран не знал, так это причину тому: были ли все настолько непроницательны, был ли настолько замкнут принц или… всем было просто так удобнее и легче? Верить в этот образ, в это первое впечатление? Ах, как бы удивились те сотоварищи-хвараны, сетовавшие на здоровье принца за завтраком, расскажи им Воншик, какие синяки может оставить хватка этих белых рук. Сколько гематом Воншик приносил на себе как клеймо недобродетели, сколько болей он терпел и сколько усилий прикладывал, чтобы никто и никогда не заметил этого, радея не за свою честь, а за оную наследника. А последний будто нарочно мучил его лишь сильнее и оставлял метки так, чтобы они долго не проходили и чтобы их с каждым разом было всё сложнее и сложнее скрыть. Воншик терпел. Потому что знал: принц не со зла. Принц действительно мог сам верить в свою привязанность к нему и настолько бояться потерять, что каждый раз пытался привязать его к себе настолько, чтобы тот не мог никогда его покинуть. Воншик не держал обиды. Но и терпеть это тоже выше его сил. Напомнить принцу, сколько раз Воншик просил не причинять ему боль? Сколько раз делился своей тревогой и напоминал, что он хваран со своими обязанностями? Куда, куда исчез тот принц, который просил его остаться, чтобы полюбоваться на луну и почитать стихи? Который ластился к нему, как самый нежный кот? Воншик не знал, произошло это стихийно или его бдительность методично усыплялась. Он был уверен в одном: с него хватит. Тэгун скользнул вопросительным взглядом по торсу собеседника, когда тот начал развязывать ханбок. - Не далее чем полторы недели назад, - Воншик оголил плечо, на котором виднелись тёмные пятна – отголоски большой гематомы, - вы подарили мне вот это, принц. Я до сих пор не могу свободно делать половину движений и делаю ошибки на тренировках. Из-за этого я получаю палками по спине и всё становится лишь хуже. Как это правильно понять? Выражение лица и глаз Тэгуна не поменялось ни на секунду. - Не ты ли говорил, что «даже боль сладка, когда во имя сокровенного»? Воншик не удержался от разочарованного выдоха. Он цитирует его стихи в таком контексте? Серьёзно? - Принц, - изо всех сил держа себя в руках, мужчина запахнул ханбок обратно, - как хваран я давал клятву. Я посвятил свою жизнь службе вашей семье и готов отдать её без тени сомнения, если это потребуется. Но это… другое. - Чем же другое? - Тем, что для исполнения ваших прихотей существуют другие специально обученные люди! А у меня иные обязанности! Так позвольте же исполнять их достойно во имя всеобщего блага! Что произошло дальше даже напугало Воншика больше, чем если бы принц разразился гневом. Тэгун улыбнулся. Так самодовольно и предвкушающе, что все инстинкты хварана завопили внутри него во всё горло, приказывая бежать. - Хорошо, хорошо, я понял, - ровно и легко отозвался Тэгун, настроение которого вдруг заметно приподнялось. Он взял хварана за руку. – Нужно было просто сказать, я бы понял. «Если у него помутнения или провалы в памяти, то у него точно серьёзные недуги, только другого характера», - Воншик был готов зарычать, потому что знал, что нет ни помутнений, ни провалов. - Без боли и синяков. Как раньше, - принц заискивающе заглянул ему в глаза, попутно забираясь под рукав и ведя кончиками пальцев вверх по смуглой руке. – Что скажешь? Воншик уже не сомневался, что пожалеет об этом. Пока он будет в этих покоях, утренняя дымка сменится дневным светом, а сизые сумерки перетекут в чёрную темень ночи. Воншик будет сворачиваться в позу эмбриона, скукоживаться, как горький третьесортный чернослив, давясь болью и досадой. Принц будет предлагать ему различные лакомства и гладить по спине, зацеловывать раны и ссадины, даже просить прощения. Воншик не будет в состоянии встать, как и смотреть на Тэгуна, лишь яро ненавидеть и корить себя самого. Чувствуя новые укусы у основания шеи и глотая рвущиеся наружу рыдания. Справедливости ради стоит сказать, что на следующий день, пускай Воншик и чувствовал себя погано (будто он побитая бездомная дворняга, а не молодой мужчина благородных кровей после ночи страсти), Тэгун из кожи вон лез, чтобы тот мог вновь почувствовать себя особенным и любимым. Первую пару часов Воншика тошнило, как не тошнило, когда наставники за проступки соседей наказывали всю комнату и заставляли мыться в уже не раз использованной другими хваранами воде. Потом его накрыла апатия и мужчина сдался. Он молча терпел неуклюжие попытки Тэгуна окружить его заботой, а в какой-то момент силы его настолько покинули, что Воншик просто пригрелся и провалился в глубокое забытье. Когда он проснулся, его голова лежала на груди принца, мирно посапывающего рядом. Воншик долго думал, слушая доносившийся с улицы редкий стрёкот цикад. «Неужели… неужели нельзя по-другому? Неужели можно только так?» - эти мысли вертелись в его голове мучительной каруселью, возвращая на отправную точку и заставляя испытывать бесконечную горечь. Воншик обнял принца, ища хоть какое-то утешение, хотя бы в угоду воспоминаниям о той эйфории, что была вначале. Первый луч солнца он встретил уже в своей комнате в доме хваранов. - Проснись и пой! Тэгун даже дёрнулся – мало того, что от громкого вопля едва не заложило уши, так в лицо хлынул такой яркий свет, что едва разлепив глаза, принц на мгновение ослеп. За то время, чтоб хоть как-то привыкнуть к свету и различить, кто же этот наглец, Тэгун успел пофантазировать на тему его казни. Но все эти надежды рухнули в одночасье. - Ча??.. – выдохнул принц столь же ошеломлённо, сколь разочарованно. Хакён улыбнулся так широко, будто, встав сегодня с утра пораньше, решил соревноваться по яркости с дневной звездой. Тэгун нутром почувствовал, что это не к добру. - Доброе утро, принц! - Недоброе и ты спятил, - фыркнул тот и раздражённо махнул на него рукой. – Уйди, покуда жив. - Что вы, что вы, принц Тэгун, самое доброе! – от Хакёна разил такой энтузиазм, что Тэгуну хотелось выгнуть спину и зашипеть. – С сегодняшнего дня я берусь за ваш распорядок и вывожу вас из хандры! Их величество мою инициативу оценили и одобрили, так что можете не переживать и готовиться начать чувствовать себя лучше! Это заявление не повлияло на Тэгуна так, как должно было бы, потому что именно в момент этой речи советника принца накрыло другое, более близкое ему осознание. Хакён понаблюдал за тем, как Тэгун безрадостно смотрит на пустующее, хотя и явно примятое место рядом с собой, а затем обогнул постель и подошёл к ней со стороны собеседника. Ненароком зацепив взглядом грудь принца, которую распахнутая сорочка не прикрывала ни на сантиметр, Хакён кашлянул. - Даю вам возможность встать и привести себя в порядок самому, как и полагается любому взрослому человеку, - Ча изломил бровь. – Если не хотите, чтобы я сам этим занялся. Вдруг почувствовав себя дико неуютно, Тэгун стыдливо прикрылся. - Выйди уже. Сначала врывается, а потом отчитывает, что я не при параде. - Сожалею, вынужденная мера! – отрапортовал Хакён – даром, что честь не отдал. – Жду вас снаружи. Смею напомнить: у нас мало времени! Шипение в свою спину советник Ча всё же услышал, но ни его улыбку, ни его решительный настрой это не ослабило. Даже наоборот.