Принц, хваран, советник и торговец

В своём сне Джехван долго куда-то бежал. Не очень быстро, но не переходя на шаг и на секунду, – то нескладным юношей, то маленьким мальчиком, то возмужавшим молодым человеком. Временных рамок не существовало и его состояние скакало из одного периода в другой, будто беспокойный кузнечик, швыряя его из детской беспечности в горькое смирение, из подростковой неуверенности в страх осознания. И так беспорядочно, и так бесконечно. Пейзажи сменялись, солнце и луна метались меж облаков, как обезумевшие, едва ли не сталкиваясь друг с другом. Звёзды бренчали, будто бубенцы. Лишь роса неизменно холодила босые пятки, даже когда глаза перед собой различали лишь высокие барханы. В один миг всё наконец притормозило свой безумный бег. Остановился и Джехван. Окружавший его лес был на грани весны и лета и тонул в послезакатных сумерках. Мужчина вдохнул в себя его свежесть и вдруг различил какой-то посторонний аромат. Едва уловимый, он не был частью чего-то, что Джехван знал ранее. Доселе Джехван такого не встречал. Лаконичен и искусен, красноречив и замкнут, он сочетал в себе такие противоречивые нотки, которые выстраивались в довольно простую, но вместе с тем загадочную мелодию, которую хотелось слушать и слушать. На фоне таинственного звона предвечерней рощи она являла собой музыку, что капала бальзамом на потрёпанную душу Джехвана. Наконец он обернулся. Стоявший перед ним образ так же сливался с зеленью леса визуально, сколь же неумолимо выделялся сердцем смотрящего. На поясе у него был меч. А цвета ханбока что-то столь же неумолимо что-то Джехвану напоминали. Припомнить бы только, что… Имя, что Джехван собирался произнести, осталось у него на губах. Прежде чем открыть глаза, мужчина глубоко вздохнул. Вслед за чувством обволакивающего тепла пришло осознание, кому оно принадлежит вместе с тем запахом, которым Джехван наполнил свои лёгкие. Мужчина улыбнулся, меняя положение совсем немного, чтобы размять затёкший бок, и крепче обнял того, кто лежал к нему спиной и в чью шею он утыкался лицом. Воншик размеренно сопел. Воротничок его исподнего был оттопырен и приходился Джехвану между носом и верхней губой, что было не очень комфортно, и мужчина, решив посчитать это поводом, пролез подбородком под него. Прикладываясь губами к основанию шеи Воншика, Джехван приоткрыл глаза, что-то вспомнив. Кинул взгляд на окно. Ещё крепче обняв, уже открыто целовал на уровне шейных позвонков, приговаривая: - Воншик-а, просыпайся. Воншик-а. Воншик механически обнял руку Джехвана, прижав к своей груди. Глубоко вздохнув, инстинктивно сгорбился, стремясь в позу эмбриона. Но поцелуи сместились на плечо, и сознание Воншика стремительно выныривало из сна на поверхность реальности. Мужчина с улыбкой скрестил свои пальцы с оными другого мужчины уже осознанно. - Чего? – ленно промурчал он, даже не удосужившись приоткрыть глаза. - Скоро рассвет. Ты говорил, что тебе нужно где-то быть к рассвету. Уголки губ немного опустились. Воншик разомкнул веки. Ощущение райской неги рассеялось. Он очень долго молчал, прежде чем сказал: - Надо было дать мне проспать. - А твоя служба? – спросил Джехван тихо-тихо. – Разве не важна? Воншик со вздохом прикрыл глаза обратно. - Надо было дать проспать… Джехван поджал губы. Успокаивающе провёл рукой по предплечью Воншика. - Когда в следующий раз выберешься? - М? Джехван устроил подбородок на плече Воншика. - Ко мне. Через сколько дней встретимся? – поняв, что тот задумался, мужчина решил продолжить. – Мне нужно точно знать. - Почему? – поинтересовался Воншик после паузы. Джехван приложился своей скулой к его виску. Губы мужчины едва не касались его уха. - Хочу ждать тебя не на ярмарке или рынке, – шептал он, – а здесь. У Воншика пропали все слова. Ему очень хотелось что-то сказать, но все единицы человеческого языка ускользали от него, как золотые рыбки в садовом пруду – от неумелых рук. От тепла, разлившегося под рёбрами, почти немели лёгкие и автоматически задерживалось дыхание, а Джехван опять принялся касаться губами его шеи и плеч. В попытке ответить хотя бы языком тела Воншик разогнул ноги в коленях и переплёлся ими с оными Джехвана, выгибаясь и всячески стремясь коснуться его большей площадью своей кожи. Он не знал, что Джехван сам едва сдерживался от фраз о том, насколько ему не хочется Воншика отпускать. - Три дня, – наконец произнёс Воншик. – Думаю, через три дня получится. Постараюсь даже до наступления темноты. Джехван улыбнулся ему в затылок. - Не рискуй только из-за меня, ладно? Не хочу быть источником неприятностей для тебя. Поёрзав, Воншик наконец повернулся на другой бок, лицом к нему. Встретился взглядом. - Через три дня… прямо здесь? – уточнил он едва слышно. И непроизвольно сделал губки бантиком. Джехван усмехнулся. Кивнул. - Прямо здесь. Воншик прильнул к нему всем телом, обнимая. Желая запомнить этот вкус на все три дня, мужчина долго не выпускал торговца из поцелуя. День полетел в тартарары. Вокруг этой идеи крутился вихрь мыслей Хакёна последующие часы, лишь изредка отпуская и уступая его другому вихрю, что втягивал мужчину мгновенно и безапелляционно. Смертоносная воронка всасывала его в какое-то жаркое забытье, где нет место ни спокойному вздоху, ни стройному ряду мыслей, ни разумному объяснению происходящего. Горячо и тесно, безумно горячо и безумно тесно было Хакёну в тисках объятий принца, в самом принце. У Хакёна искры сыпались из глаз под напором всей той энергии, что рвалась из Тэгуна, охватывала целиком, не отпускала и едва не грозилась поглотить. Доселе Хакён и вообразить себе не мог, что в одном человеке может столько её быть, да ещё такой мощной и беспощадной, не внимающей ни голосу разума, ни чувству стыда или меры. Вот, оказывается, чему наследник может отдаться полностью, без остатка? Вот в какой омут он ныряет с головой без единой мысли? Уступать в то же время мужчина не собирался ни на йоту, и чтобы каждый раз обуздывать принца, ему приходилось прилагать немало усилий. Поначалу Хакён инстинктивно немного побаивался, что это может разозлить властного принца, но постепенно к нему пришло осознание, что последний находит своё удовольствие в том, что Хакёну хватает и смелости, и сил его сдерживать, подавлять и преобладать. Когда Хакён понял, что Тэгун так извивается под ним не в попытке освободиться, а от экстаза, мужчина грешным делом подумал, что у него самого помутился рассудок. И когда на него смотрели эти глаза – тёмные, с расширенной, будто после взрыва, воронкой зрачков, – Хакён уже не сомневался: они оба спятили и будут дальше сходить с ума ещё пару часов кряду. Без перерыва. Целовался Тэгун так, будто хотел высосать из него жизненную силу. У Хакёна уже болели губы, как и спина – от цепких пальцев принца, но на фоне ощущений от того, как беззаветно ему отдавался другой мужчина, это лишь добавляло остроты и каждый раз высекало новые и новые искры, будто и без того масштаб бедствия был недостаточен. Страдание Хакёна сменилось наслаждением, он наконец понял правила игры и вошёл во вкус. Мужчина смаковал упёртость принца, его скрытую страсть быть ведомым и слушал его, будто музыку. Стоны Тэгуна – глубокие, протяжные, скомканные, звучные, лёгкие, переходящие в шумные выдохи или возгласы с высокими нотами – были отдельным видом искусства. Но апогеем всего, конечно, было это «Хакён-а». От него Хакёну срывало резьбу. Обмен энергией получался просто колоссальный: Хакёну иной раз казалось, что они чего доброго переломают друг другу кости. Мужчина потерял счёт тому, сколько раз он выбился из сил. Когда белокожее тело безвольно обмякло в его руках, Хакён наконец смог перевести дух, пускай получилось это далеко не сразу. Лёгкие жадно качали кислород, тело волнами обдавала блаженная судорога, а Хакён только и мог, что смотреть на повисшего на нём мужчину: на то, как он тщетно пытается восстановить вконец сбитое дыхание, как прилипли к его лицу волосы, как вздымается и опускается его кадык при сглатывании, как его собственные судороги передаются и отзываются в нём отголосками острого экстаза. Собрав остаток сил, Тэгун напоследок сжал Хакёна что есть мочи. У Хакёна вырвался бессильный возглас. «Думал, помру, – просипел про себя Хакён, когда Тэгун, вроде бы, наконец утихомирился и уже лениво, механически прикладывался губами к его лицу, шее и ключицам. Хакёну едва хватило сил на то, чтобы зажмуриться. – Ей-ей, думал, помру…» - Так хорошо, Хакён-а, – всё мурлыкал тот, то целуя, то полизывая, то покусывая. – Хакён-а… А Хакён тем временем на секунду понял того хварана, который от этого принца сбежал без оглядки. Далеко не каждый в состоянии выдержать такой напор. Хакён недоумевал, как он сам-то умудрился не сломаться да ещё словить свой кайф от всего произошедшего. Чего только ни узнаешь – в том числе о самом себе. Хакёну очень, просто до невозможности хотелось вдоволь поворчать на принца за то, что он заварил эту кашу и весь распорядок дня теперь коту под хвост, но ни капли энергии у него на это не осталось. То, что Тэгун натянул на них обоих одеяло, мужчина отметил уже самым краем сознания, которое стремительно погружалось в забытье. Сам Тэгун примостился у него на груди, поэтому было тяжело и жарко. Но так крепко и самозабвенно Хакён не спал уже очень давно. - Зря ты это делаешь. Хакён зыркнул в сторону постели, испепеляя собеседника взглядом. Как же он ненавидел его в тот момент, честное слово. Этот полушёпот с придыханием, эти сбившиеся волны волос, раскосые сверкающие глаза, непривычный румянец на высоких скулах и абсолютно нагое тело лунной белизны, прикрыть которое Тэгун особенно не заботился и почти все изгибы которого были Хакёну прекрасно видны. Будто бы отвлекшись от созерцания сборов новоиспечённого фаворита, принц нарочито отвёл взгляд и с особой элегантностью согнул в колене ногу. - Зря уходишь, – вновь сказал он. – Всё равно дело к вечеру. Все дела могут подождать до утра. Хакён методично завязывал верхний ханбок, несмотря на то, как отчаянно заплетались его пальцы. Он же умеет очень быстро и ловко это делать, ну! Он же проспал, как убитый, столько часов подряд, почему всё тело ломит и руки пробивает крупная дрожь от одного его голоса? Хакён прикрыл глаза, нахмурившись. Главное – успокоиться. Проанализировать ситуацию, оценить, сделать выводы, наметить план дальнейших действий. Хакён ещё не был уверен, к чему отнести произошедшее сегодня – к большой ошибке или большому счастью. Но этим днём, по всей видимости, действительно придётся пожертвовать. Не самая большая потеря. - Хакён-а? Хакён наконец развернулся. Во взгляде Тэгуна была неприкрытая мольба. - Ты ещё не ушёл, а мне уже одиноко, – проронил он блёкло и опустил глаза, наконец пряча ноги под одеяло. «Паршивец умело мной манипулирует: я уже чувствую себя бездушной скотиной», – констатировал Хакён про себя со вздохом. Но что поделать: он сам пошёл на поводу, надо расхлёбывать, верно же? - Я ненадолго, – терпеливо отозвался мужчина, присев на край перины. – Можете пока ещё поспать или отобедать – вы же с утра и не ели ничего. А вам нужно хорошо питаться. Тэгун нахмурился. - Скоро вернёшься? – переспросил он. - Да. - Хорошо, – после паузы согласился принц, скрестив руки на груди, и изломил бровь. – Я согласен подождать. Но с условием. Хакён моргнул. - Я слушаю, Ваше Величество? - Чтоб ты, балда, не смел больше быть со мной на «вы», когда мы наедине. Мужчина тяжко вздохнул. - Во дворце нет такого понятия как «наедине». Вам ли не знать. - Плевать, – отрезал Тэгун почти с раздражением. – Я сыт по горло этим лживым официозом. Хотя бы ты пойми меня. Мужчины обменялись серьёзными взглядами. Повисла пауза. - Я понимаю. Об этом можете… можешь не волноваться, - Хакён механически сглотнул, но тут же приподнял подбородок, не прерывая зрительный контакт, - Тэгун-а. Глаза Тэгуна жадно блеснули. Хакён понял, что сейчас самое время убираться восвояси. Но напоследок можно и поддразнить за всё хорошее: скажем, провести ладонью по его ноге и крепко поцеловать в губы перед самым уходом, оставляя принца наедине с этим послевкусием. - Как поживаете, советник Ча? Хакён едва не шарахнулся в сторону: он никак не ожидал встретить в этих коридорах в такой час того, кто решился бы так подкрадываться к нему. Да ещё говорить почти в ухо. - Советник вполне недурно себе поживал, пока всякие хвараны не выскакивали на него, как чёрт из табакерки, – проворчал мужчина. Хонбин самодовольно оскалился. - Из покоев принца выходишь? Слышал, ты вплотную им занялся, – мужчина оглядел пытливым взглядом всего советника, отмечая каждую необычную деталь: наспех завязанный пояс, туго застёгнутый воротничок, немного влажные у висков и шеи волосы, - правда, не предполагал, что настолько. Хакён подавил своё желание кинуть на собеседника испепеляющий взгляд и придал своему лицу самое невозмутимое выражение. - А что ты здесь делаешь в такой час? Неужто своих занятий нет? - Я хваран, ты же в курсе? Мне само небо велело тут быть. Хакён мгновенно пораскинул мозгами. - Это в преддверии дня рождения одной из принцесс? - Который в этом году столь удачно совпадает с летним фестивалем, да-с, – кивнул тот. – Много всяких мероприятий намечается. - Но до начала приготовления к ним больше недели. Вы всё это время теперь здесь околачиваться будете? - Тю, а тебе-то мы чем помешаем? - Принц не любит многолюдности, – с важным видом заявил советник. – Ему будет некомфортно. - Вот же странные люди, право! Мы призваны защищать королевскую семью, а принцу от нас будет «некомфортно»? И с каких это пор тебя заботит его… - Чем ему некомфортней, тем больше он капризничает, – перебил его Хакён, – чего непонятного? Хонбин озадаченно приподнял брови и оттянул уголки рта вниз. - Да уж должен был ты привыкнуть к этому? Или найти какое решение? За столько-то времени? Хакён уже не слушал рассуждения донсена, его занимала полученная информация. Как он мог забыть? И в самом деле грядут большие празднества и это не сможет не затронуть никого во дворце. Но озадачивало советника не то, что график принца опять передвинется, а то, что вокруг всегда будет много хваранов. Ладно Хонбин: пускай он любит с хёном задираться, их семьи дружат поколениями и Хакён знает его с детства, а вместе с тем и знает, как его можно легко приструнить в случае необходимости. Последняя возникает редко, поскольку выпады этого донсена чаще всего безобидны и легко экранируются. Но был другой хваран, встречи принца с которым Хакён хотел меньше всего. Может, это надо бы принять за благословение небес. Может, очень скоро он сам будет бежать от Тэгуна наутёк и сейчас самое время свести их обратно, пока эта трясина не засосала Хакёна слишком сильно. Пока ещё не поздно. Пока есть путь назад. Назад? Хакён сжал кулаки. Он уже не был уверен, есть ли у него выбор. Точнее, выбор был. И он был сделан – самим же Хакёном. Об этом говорила та жадность, что вдруг появилась в нём, поднялась и растеклась вязкой субстанцией, заполнила каждый уголок его существа. Жадность до Тэгуна. Успокоившись мыслью о том, что сейчас тот ждёт именно его, а вероятность каких-либо неприятных последствий даже в случае, если принц и его бывший фаворит пересекутся, всё же довольно мала, Хакён ускорил шаг. Во всяком случае он будет рядом. И он будет начеку. В ожидании Воншика Джехван решил поперебирать свои ещё неиспользованные бусины, но то ли из-за того, что мужчина не задался конкретной целью, то ли ещё из-за чего дело не спорилось. Джехван незаметно для самого себя погрузился в глубокую задумчивость и перебирал в голове одновременно множество вещей. Но на фоне остального отчётливей всего были крайне свежие воспоминания с недавнего разговора с дядей. Беседа эта была крайне обычная. На первый взгляд. «Тебе не опостылело ещё жить на постоялом дворе? – спрашивал дядя. – Уже лето на дворе. Я думал, ты как обычно не задержишься надолго, поэтому не предлагал угол в этом доме. Но время всё идёт, ты всё так же здесь и я начинаю видеть в себе никчёмного дядю, который вынуждает малыша жить в неизвестно каких условиях». Конечно, Джехван говорил, что всё хорошо. Что позволить он себе это может, что условия здесь намного лучше многих тех, в которых Джехвану приходилось пребывать, что дядя зря беспокоится. «Малыш» может о себе позаботиться. Дядя пытался обиняками подвести племянника к объяснению изменений в его повадках. Джехван активно делал вид, что того не понимает, и менял русло разговора. В итоге дядя намёк понял и расспрашивать напрямую не стал. Тем не менее это натолкнуло самого Джехвана на размышления. У него никогда нет чёткого плана. Когда есть возможность, Джехван старается планировать по самому минимуму, предпочитая чувствовать ситуацию и обстоятельства и уже исходить их них. Опыт показал ему, что это намного лучше, чем грести против бурного течения. Так и с этим приездом в столицу: торговец не знал, сколько он тут пробудет. Предполагал, что недолго – да, было дело. Но то срабатывала выработанная привычка не задерживаться сильно на одном месте. Именно привычка, а не необходимость. И так случилось, что у Джехвана появилась причина задержаться. Мужчина выстроил ряд бусин трёх видов. Он долго смотрел на них в упор, будто пытался что-то разглядеть, впоследствии даже поворачивал голову, меняя угол, подавался назад, двигался корпусом вправо-влево. Не представляющие никакой ценности для любого ювелира, эти стеклянные бусины не были идеальными ни по форме, ни по симметричности. Но зато, несмотря на похожесть, ни одна не повторяла другую – каждая была уникальна. Ручная работа была тонкой, и было в этих узорах и цветовых сочетаниях такая неумолимая трогательность, что Джехван не мог описать словами. Когда-то он не смог пройти мимо них на одном тесном многолюдном рынке далеко-далеко отсюда. И если всё это время он не знал, зачем приобрёл их тогда и хранил так же бережно, как все свои самоцветы и более ценные камни, то сейчас… сейчас у мужчины было ощущение, что он знает. Откинув сомнения прочь, Джехван доверился сердцу. Ловко делая простые, но визуально привлекательные узлы, мужчина нанизал бусины на мягкий кожаный шнур. Работа была завершена в одно дыхание. Надо ли говорить, что Воншик удивился подарку. - У меня сложилось впечатление, что несмотря на хороший вкус, ты не питаешь слабости к каким-либо дорогим вещам, – Джехван кивнул на браслет в руках собеседника. – Решил, что сделанное что-то своими руками будет иметь больший смысл. Поразглядывав предмет разговора, Воншик стрельнул глазами на торговца и пропустил затаённый смешок. - Что? - Так мило, – вдруг сказал мужчина. – Джехван-хён такой милый. Делает такие милые вещи… Воншик всё говорил «милый», а Джехван сидел, удивлённый не его реакцией, а тем, что она будто застигла его самого врасплох. В кои-то веки Джехван не был уверен, как себя повести. Увидев свой браслет на руке Воншика, торговец, недолго думая, в порыве поцеловал его. - Была бы моя воля – нашил бы тебе нарядов целый гардероб. - Это ещё зачем? – смеялся Воншик. - Устал лицезреть тебя в посредственной одёже, вот ей-ей. Так и хочется тебя принарядить, подчеркнуть твою природную… – внезапно что-то вспомнив, торговец вдруг хлопнул себя по лбу. – Точно! Совсем забыл… - Что такое? Джехван уже открыл рот, но в последний момент передумал. - Это может подождать, – загадочно резюмировал он. Раскрыл объятья. – Иди ко мне. Воншик обнял его так сильно, будто таким образом мог прирасти к нему с концами. «Эх, если бы… если бы», – всё маячило у мужчины в голове. Если бы не нужно было уходить по утрам. Если бы можно было освободиться от бремени своих и чужих секретов. Если бы можно было идти налегке и не тревожиться о завтрашнем дне. - Так о чём ты хотел поговорить? – всё же спросил Воншик позже. Джехван задумчиво поглаживал его по предплечью. - О том, что, возможно, какое-то время мы не сможем видеться. Донсен мастерски не подал вида, но он сам всё подбирал момент, чтобы поднять точно такую же тему. - Вот как? Почему? Тот с задумчивой полуулыбкой качнул головой. - Слышал о королевском указе в преддверии дня рождения одной из принцесс? Воншик нахмурился. - Каком? – только он произнёс это, как память кинула в него кусок информации. – Это про созыв лучших швецов, что ли? - Разве не любопытно? Принцессы вдруг пожелали чего-то нового и диковинного и сами будут выбирать ткани, а также тех, кто будет шить им наряды к празднеству. Насколько знаю, такого никогда ещё не было. Я и подумал: раз уж я здесь, почему бы и не сходить? На других посмотреть и себя показать, всё такое. Побывать во дворце… здорово же, а? Воншик отвёл взгляд. - Да. Весьма, - пресно отозвался он. - Так что если я вдруг пропаду – ты будешь знать, где меня искать, – торговец задорно подмигнул. – В самом сердце этой страны! «И по совместительству – змеиной яме», - добавил про себя хваран.