Из года в год

Виконду шесть, и он хочет, чтобы произошедшее было дурным сном. Чтобы можно было открыть глаза и увидеть, как его матушка, тихо напевая нежную мелодию, перебирает травы для зелий. Как её длинные тонкие пальцы осторожно собирают в пучок нужные растения, перевязывают их ниткой и подвешивают над столом, рядом с такими же пучками, для просушки. От неё всегда пахнет травами, но сильнее прочего — эльфийским корнем. Она делает из него целебные настойки и продаёт на рынке ближайшей деревушки. «Пахло, делала, продавала, — категорично поправляет внутренний голос, вырисовывая картину окровавленного тела. — Прошедшее время». Всё в прошлом. Возвращаться некуда — доказательство и вина тому люди, что вводят его через огромные массивные двери в Цитадель Кинлоха, обитель ферелденского Круга Магов. Храмовники. Раньше он не знал этого слова. Слышал его в разговорах деревенских жителей, ругани старшей сестры, обидных поддразниваниях соседских детишек, но не знал, что это слово насквозь пропитано горьким отчаянием, почти звериным страхом и близостью смерти. За дверьми юного мага и сопровождавших его храмовников ждёт мужчина в тяжёлых доспехах. Волосы его уже седы, но стариком его назвать невозможно, в нём ощущается сила и власть. Виконд отступает на один шаг и врезается спиной в женщину-храмовника, что всю дорогу была с ним дружелюбна, насколько это слово вообще возможно применять к убийце. Обманчиво хрупкая на вид рука успокаивающе гладит мальчика по голове, и он делает вид, что это действительно помогает ему успокоиться. Замирает и покорно опускает взгляд — не лучшее время для сопротивления и привлечения излишнего внимания. Главный над убийцами не в духе, это видно, это чувствуется, ощущается почти физически. И они боятся. — Вы нарушили приказ! Нужно было сделать всё возможное, чтобы обойтись без жертв, — от грозного рокота мужчины второй храмовник вздрагивает и опускает взгляд. — Командор, это случайность. Редж палку перегнул, но и его понять можно: у дамочки в руке был нож. Она могла оказаться малефикаром… — Довольно. Где сам этот «герой дня»? — Умом тронулся. Есть подозрение, что не без вмешательства, — женская рука замирает, а потом чуть ерошит сильно отросшие светлые волосы мальчика. Виконд бросает на неё недовольный взгляд из-под чёлки, но храмовница лишь грустно улыбается ему в ответ. Она не злится на него. Жалеет. — Нам пришлось… избавить его от страданий. — Ну и что же с тобой делать? — вздыхает командор храмовников, укоряющее глядя на мальчишку. Словно обвиняя его в том, что из-за нежеланно проявившегося у него дара им пришлось убить его семью, потеряв при этом ни в чём не повинного воина. — Насколько я помню, подобные решения имею право выносить только я, Грегор, — в разговор вклинивается ещё один человек, что на первый взгляд кажется немощным дряхлым стариком, но эта иллюзия рушится, стоит ему встретиться взглядом с главным среди храмовников. Несколько мгновений длится борьба взглядов, и в итоге храмовник признаёт поражение. — Разумеется, Ирвинг, — Грегор кивает своим подчинённым, и они отходят от мальчика. Женщина напоследок несильно сжимает детское плечо в попытке приободрить. — Ну и как же вас зовут, молодой человек? Амелл смотрит в упор, настороженно, но молчит. Не произносит ни звука, выжидая дальнейших слов и действий людей вокруг него. — Он не говорит, — тихо произносит храмовница. — Для него это было слишком большим потрясением. — Кажется, ведьма звала его «Виконд», — равнодушно произносит второй сопровождающий, но тут же смолкает, так как мальчик разворачивается, вперив в него не по годам тяжёлый взгляд зелёных глаз. «Она не была ведьмой!» — хочется прокричать это так громко, чтобы все и всюду это услышали, чтобы поняли, как ему больно и страшно, но он молчит, сглатывая слёзы. — Что ж, Виконд, пойдём, я расскажу тебе о Круге Магов, — маг смотрит на него столь же сочувственно, как и женщина. Это лишь злит, вызывает желание вырваться и бежать прочь, не оглядываясь, пока не кончатся силы, но… «Церковь покарает тебя, как покарала её», — память вновь рисует храмовника с занесённым для удара мечом, и совершенно явственно слышится глухой стук упавшей на пол головы. Тошнота подступает к горлу, и он кивает, следуя за Первым Чародеем. В Башне много людей и эльфов разных возрастов. Большинство относятся к нему равнодушно, некоторые — сочувственно, а ещё есть Квентин и его друзья, повышающие свою самооценку за счёт задирания слабых. — И чего это тебя Первый Чародей в ученики выбрал, а? — старший парнишка толкает Виконда к стене и загораживает проход. — Из жалости, не иначе, — фыркает рыжая девчонка, чьего имени Амелл не знает. — Взгляните на него: «ах, я несчастный сиротка! Мою мамулю убили, плак-плак!». — Да у него и способности к магии, наверняка, почти на нуле, — лениво протягивает эльф, сверкая миниатюрным разрядом молнии между указательных пальцев. — Даже огненный шар сделать не способен! — Квентин подносит руку прямо к лицу Амелла, и на ладони вспыхивает огонь. Виконд испуганно прижимается к стене под дружный гогот ребят. — Оставьте его, — тихо и неуверенно раздаётся за их спинами. Амелл злится. Ему не нужны заступники, он может и сам разобраться со своими неприятностями. Но когда он поднимает взгляд, злость проходит. Мальчишка, что решил заступиться за него, года на три старше, но сильнее от этого не выглядит. Жалкий, забитый — должно быть, он такая же жертва издевательств, или был ею до появления в Башне Виконда. «Одно ничтожество притянуло другое», — проскальзывает в голове горькая мысль. — Давно не получал, Йован? Йован молчит, но не уходит. Кажется, решил стоять на своём до последнего. Дурень. На место ушедшей злости приходит раздражение, и вокруг становится как-то подозрительно прохладно. Задиры ёжатся и невольно отступают. Главный из стайки заверяет, что они оба своё получат, но не здесь и не сейчас — слишком много посторонних глаз наблюдает за ними. Когда они уходят, заступник неуверенно прочищает горло, привлекая к себе внимание. — Ты, кажется, Виконд?.. — вместо ответа кивок, и старший парнишка хмурится каким-то своим мыслям об этом. — Они тебя… из-за этого? Амелл пожимает плечами. Глупо выделять всего одну причину из чужой неприязни. Они вели бы себя точно так же, если бы он разговаривал или не будь он учеником Первого Чародея. Дело в них, а не в нём. Ненависть должна иметь выход, быть направлена против кого-то, а не против себя, иначе сожжёт изнутри. Это Виконд уже понял. Его она жжёт. Почти каждую ночь ему снятся кошмары. Точнее, его мучает всегда один и тот же сон, и со временем мальчик учится пробуждаться беззвучно, чтобы не будить остальных учеников. Незачем вызывать у них ещё большую неприязнь. Всё происходит будто по заранее продуманному кем-то свыше плану. Сновидение длится всего несколько мгновений, но образы из него самые яркие и болезненные. Храмовник заносит меч для удара — секунду спустя мёртвое тело падает на пол. Где-то рядом, за стеной, истошно верещит сестра, но смолкает резко, внезапно оборвав свой крик. Разделённая с телом голова матери закатывается под стол, искажённое страхом и смертью лицо оказывается напротив него. Глаза бессознательно, но укоряюще впиваются в него взглядом, обвиняя в случившемся. Убийца цокает языком и опускается на корточки, намереваясь подобрать «сбежавшую» часть тела, и замечает его. Рука мужчины тянется к нему… Мальчик просыпается оттого, что кто-то неуклюже прижимает его к себе и шепчет неразборчиво какую-то ерунду, пытаясь его успокоить. Виконд замирает неподвижной статуей, переставая даже дышать. Он ждёт подвоха, может, удара, боли, но ничего не происходит. Переборов себя, Амелл открывает глаза и видит обеспокоенное лицо Йована. Можно ли ему доверять? Можно ли доверять хоть кому-то?.. — Тише, тише. Это сон, — всё же разбирает юный маг слова своего… друга?.. — это не взаправду, просто дурной сон. «Воспоминание, — поправляет внутренний голос, — они мертвы. Как и храмовник». Когда Виконд успокаивается и начинает дышать ровнее, Йован предпринимает попытку уйти, вернуться на свою кровать, что находится через несколько коек от кровати Амелла. Но младший мальчик не отпускает его, отчаянно хватает за руку, сжимая так, что наверняка появятся синяки. — Останься. — Что? Виконд вздыхает. За всё время пребывания в Круге мальчишка ни разу не заговорил ни с кем. Даже Ирвинг был обеспокоен его состоянием. Поэтому не удивительно, что Йован сбит с толку и думает, что ему это послышалось. — Посиди со мной, — а затем тихо, совершенно не различимо: — мне страшно. И Йован сидит с ним до самого утра, полушёпотом рассказывая какую-то совершенно глупую историю-сказку, а Виконд благодарно молчит и даже едва заметно улыбается под конец. Улыбается впервые со дня смерти матери и сестры, но тут же себя одёргивает, терзаясь чувством вины. Как может он радоваться и продолжать любить жизнь, если они погибли из-за него?..