объятия, поцелуи и молчание

Тэо предлагает купить на ужин пиццу — отпраздновать первый концерт, но Дима мертвой хваткой цепляется за ладонь Вали, а тот лишь коротко качает головой на предложение Тидо и поглаживает большим пальцем ладонь Щебета. Вечер прохладный, но не холодный; у Димы прозрачные льдинки в глазах теплее лета, но такие туманные, перебитые, что Вале страшно. Вале хочется купить свитер размера икс икс эль и одеть их двоих в него. Согреть Щебета объятьями, любовью. Валя не понимает, что творится, но дарит Щебету время. Он надеется, что времени у них навалом. Приятная усталость давит похлеще снотворного, но у Щебета в глазах этого нет. Будто бы он не танцевал тут только что на износ. Будто бы он вообще не танцевал, а был где-то вне. В своём собственном пузыре, где кислород отравлен. Тэо уходит, говорит, что будет через час, и у него взгляд выразительный, будто бы в его фразе есть подтекст. Валя знает, что есть, но лишь кивает благодарной улыбкой и выдыхает, потому что Дима настолько сломан сейчас, что Вале почти страшно. Он целует Щебета за запястья, молча, мягко, плавно, будто подступающая к берегу вода во время прилива в солнечный теплый день. Дима выдыхает, молчит, но все в нем будто бы раслабляется, будто бы молит продолжить. Валя качает головой и ложится рядом. Глаза у Димы закрыты. В груди разгорается невиданное, не объяснимое ничем, кроме любви, тепло. Вале на минуту кажется, будто всё это — ошибка, потому что он пошёл на «танцы» не чтобы влюбиться в блондина с голубыми глазами, огромным сердцем и невероятными губами. он пришёл побеждать, но- (Валя правда считает Щебета своей маленькой победой) Дима переплетает их руки, а затем запихивает Вале в ухо наушник, где кто-то неизвестный поёт я хочу, чтобы ты любил меня, и у Вали по телу идут мурашки, а ещё — что-то неизвестное, неизведанное, выжигающее внутри надежду на что-то после тура, и Валя одновременно ненавидит и боготворит это чувство. Ему впервые кажется, что секс — гораздо меньше, чем то, что происходит сейчас. Что секс не значит ничего, просто грязные стоны, и удовольствие на грани. Сейчас же здесь, между ними, не просто эмоции — чувства. Обжигающие, жгущие, горящие адским пламенем, но, однако, Валя бы не отказался от них ни за что. На тумбочке возле кровати Димы стоит неоткрытая банка колы, и Валя думает, это метафора: н е л ь з я (так сильно любить чужие касания, неправильные касания, губы, высасывающие душу и заставляющие молить о пощаде, пронзающие самое сердце взгляды), но как же, чёрт возьми, х о ч е т с я (любить до онемения). Валя гонит эти мысли прочь. Дима сжимает его ладонь крепче и шепчет что-то невразумительное, не понятное Вале из-за играющей в одном ухе музыки. Валя пожимает плечами и целует Диму в плечо, краешком губ улыбаясь и — всё ещё — давая шанс отступить, сделать паузу, замедлиться. Дима молчит. Вале бы хотелось знать, что у того внутри, но Дима теперь даже в танце не говорит ни слова, а вне — тем более. Он запирается, прячется за сотнями витрин, будто бы произведение искусства, на которое смотри сколько хочешь, но, прости, руками не трогай. Даже в перчатках. Даже если о ч е н ь надо. Валя поворачивается немного на бок и ведет рукой по волосам Димы, тот будто бы сжимается, прячется и сейчас выглядит настолько маленьким и разбитым, что и описать тяжело. Победители так выглядеть не должны. И Вале от этого, кажется, больнее всех. Песня кончается, и Дима, не открывая глаз, ставит плейлист на паузу, а затем откидывает телефон на другую кровать. Валя вновь пальцы в чужие волосы запускает, а затем целует Щебета в сонную артерию, ощущая, как ускоряется пульс и как дрожит адамово яблоко. Валя этими движениями пытается сказать «я рядом». Дима будто бы этого не слышит, лишь тонет. Тонет в собственных мыслях. Валя не знает, как его спасти, только и может, что быть рядом, подставить плечо и обнимать — крепко, сильно, жарко. Валя знает, видит, что Диме не плевать, но так же он видит внутри какую-то необъяснимую боль, борьбу, которую из Щебета не выжать, не выдавить. Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, рисует поцелуями на чужой шее узор Валя, а Дима всё ещё глаза не открывает, лишь ближе льнёт и будто бы сдаётся. Ермоленко вновь качает головой и отлипает, ложась рядом. Дима победитель. Он не должен проигрывать самому себе, потому что иначе не выиграет никто. Н и к т о. Лампа на тумбочке начинает мигать, потухая, и теперь в комнате темно, и Валя думает, что темнота — главный ингридиент искренних разговоров, а затем думает о том, что ни-ког-да не позволял себе молчать, когда хотелось говорить. Но сейчас — молчит. Это важно, думает Валя. Дима другой, совершенно другой, с ним в одно мгновение может быть уютно, в другое — весело, в третье — неловко, в четвертое — тяжело. В пятое — г о р я ч о. Дима разный, и сейчас Дима вновь позволяет увидеть новую часть себя. А Валя… Валя просто принимает его к себе целиком. В темноте усталость Димы видна ярче, четче. Он будто бы и в правду жизнью заебанный, переломанный, переебанный, и Ермоленко пытается его собрать по сколкам к себе в объятья, но Дима не поддаётся. — Перестань, — шепчет Валя, целуя Диму в плечо вновь. — Перестань так много думать, ладно? Дима, наконец, распахиает глаза, будто бы на него только что вылили чан с кипятком/ведро ледяной воды, а затем смотрит отчаянным взглядом на Валю, будто бы о чём-то молит, и кусает губы, яростно, быстро, смазанно. Валя резко выдыхает, не ожидая. Будто шелест листьев, шуршит по простыням Дима, а затем утыкается лицом в подушку и вновь что-то бормочет, говорит, и ничего разобрать — вновь — не получается. Валя рукой по чужой спине ведет, каждый позвонок очерчивает, нежностью одаривает, будто бы рассказывая ты дома, ты дома, ты дома. Будто бы обещая, что всегда будет его домом. И никак иначе. Валя стягивает джинсы, из которых выпадает пачка дорогих мальборо — вкусных до жути, но теперь не таких уж и необходимых, — и зажигалка, а затем ложится рядом с Димой, обнимая того наконец. Крепко, как умеет, нежно, насколько может, а затем в плечо так и шепчет: — Ты не один. У Вали в груди — жжение от тысячи перегоревших планет и свет тысячи сверхновых. Валя смотрит Диме в глаза, и те холодные, пустые, потерянные, пронзают комнату насковзь, ничего и никого не замечая. Дима похож на нераспакованный паззл. Валя льнёт к Щебету ближе, мысленно обещая собрать все кусочки в единое полотно. На тумбочке сообщениями жужжит телефон, но Валя его игнорирует, только Диму целует в губы, настойчиво, сухо, не требуя продолжения, и Дима в его руках, наконец, выдыхает, расслабляясь. Валя улыбается, а затем стягивает с Димы футболку, целуя тому ключицы, ощущая, как под прикосновениями идёт волна дрожи, молящая о большем. Но они оба знают — сейчас не та ночь. Валя слышит, как открывается дверь, так что он падает рядом с Щебетом, носом тому в изгиб шеи утыкаясь и одеялом обоих укрывая. Так они и засыпают: вдвоём на кровати для одного, сплетаясь телами. И Валя не знает, плохо ли то, что ему всё это нравится. Будильник звенит в половину восьмого и Тэо, желающий им доброго утра, тактично ничего о прошлом вечере не говорит. И всё, наконец, хо-ро-шо.