***
— Сузуна, привет, — радостно пролепетал Хината в мобильный аппарат, откидываясь на спинку кресла. На улице уже стемнело, — сегодня он вернулся домой после учебы непривычно поздно, — и, казалось, уже не время звонить и беспокоить собеседника, но шатен знал, что она ждет его звонка. — Шинтани, — усмехнулась Сузуна в трубку, зажимая телефон между плечом и ухом. Признаться, девушка даже немного начала волноваться — Хината ей звонил каждый вечер, чтобы узнать, как у нее прошел день. А сегодня он как-то поздно. — Я немного занята для длительного разговора. — Ой, если отвлекаю, то я тогда перезвоню, когда домой дойдешь. Надеюсь, у тебя все хорошо, — принялся извиняться парень, краснея. Хоть Сузуна тоже носила гордую фамилию Аюдзава, но она была значительно нежнее и слабее: если Миса сможет дать отпор каким-то оболтусам на улице, то Сузу-чан… И больше всего парень теперь боялся потерять вторую Аюдзаву. — Я не приду домой, я в гостях, — заявила брюнетка, параллельно показывая подруге жестами, чтобы она была тише. Еще не хватало, чтобы этот глупый Шинтани начал что-то себе придумывать. — Мама на смене, поэтому сегодня моя бедная сестренка вообще одна дома осталась. Но, думаю, она не скучает. Последняя фраза прозвучала у девушки слишком многозначительно, от чего Хината заметно напрягся. Не скучает — это она когда полностью погружена в право и учебный процесс? Или же… — Ладно, не буду отвлекать, спокойной ночи, — выдавил из себя парень, сбрасывая вызов и выдыхая. Ритмично ударяя мобильником по бедру, Хината стал переваривать у себя в голове только что поступившую информацию. Нарисовав у себя в голове образ Мисаки, шатен стал сопоставлять различные варианты событий. — На Мису-чан больше похоже, если она будет в этот вечер сидеть над учебниками. И воспоминания вернули Шинтани в их с Мисаки детство. Как-то раз, играя в прятки, девочка закрылась в шкафу, но мальчик быстро нашел ее, так как юная Аюдзава и минуты не просидела в темном помещении, аргументируя тем, что видела призраков. — Я должен навестить ее, ей сейчас явно одиноко, — кивнул Хината, поднимаясь с кресло и, схватив с вешалки джинсовку, обулся и покинул дом. Он придет к ней на помощь в любое время суток. Он знал, что у них с Мисаки особая связь, которая появилась еще в детстве, и никакой неожиданно возникший на горизонте Усуи Такуми не может ее нарушить. Хоть солнце уже довольно давно скрылось за горизонтом, но жизнь в городе шла полным ходом. Быстрым шагом пересекая улицы и скверы, Шинтани спешил к Мисаки, чтобы уберечь от тьмы и пустоты. Он знал, что девушка будет рада его видеть, ведь они уже довольно давно не оставались наедине и не разговаривали по душам. Все больше времени Миса стала проводить в обществе Усуи. Войдя в квартал частных домов, Шинтани выдохнул: он близко. Плутать долго не пришлось — Мисаки не сменила своего места жительства с детства, и он в последнее время стал слишком часто появляться в гостях у семейства Аюдзава, поэтому оббеганные вдоль и поперек улицы шатен помнил наизусть. Свернув на нужную улицу и заметив нужный дом, парень прибавил шаг, поправляя на ходу волосы. Смотря под ноги, Хината подошел к нужной калитке и, прокашлявшись, поднял голову. К счастью, занавески не были задернуты, отчего парень мог разглядеть всё, что происходило на кухне Аюдзав. И то, что Шинтани увидел, одновременно удивило и расстроило его. Мисаки стояла у раковины и мыла посуду. Безобидное, казалось бы, занятие; если бы не человек, что был вместе с ней в этот момент. Усуи Такуми… Руки Хинаты невольно сжались в кулаки, стоило в голове только мелькнуть мысли об этом блондине. А уж от того, что Усуи подошел сзади к брюнетке и обнял ее за талию, у парня вовсе лицо перекосило. Не отрывая глаз, Шинтани следил за происходящим. Подглядывать было неприлично, тем более дело касалось Мисы-тян и ее личной жизни. Но как было горько и обидно, что он не был ее частью, что это не он сейчас был на месте Такуми, разговаривал с ней, обнимал, прикасался… Целовал?! Да, в какой-то момент Мисаки развернулась в объятиях блондина, и вот уже их губы соприкоснулись. Хината стиснул зубы: вот сейчас Аюдзава оттолкнет нахала и прочитает лекцию о правил приличия. Вот сейчас Усуи будет повержен, осознавая, что не все, что хочется, можно получить. И он, Шинтани, будет торжествовать, испытывая гордость за неприступную Мису-тян. Но этого не произошло. Мисаки обвила руками шею Такуми, привлекая его ближе к себе. Он почти навалился на нее, оперевшись руками о столешницу по обе стороны от брюнетки. Короткий поцелуй затянулся, переходя в более глубокий. Пара отстранялась друг от друга лишь на доли секунд, чтобы вновь поцеловаться. Это было ужасно, но Шинтани не мог отвести взгляд. Он все смотрел и смотрел: как Аюдзава отвечает на поцелуй, как обхватывает парня за плечо, как прикрывает глаза от удовольствия. Как Усуи утыкается носом в щеку девушки при поцелуе, как его рука ложится ей на талию, а затем спускается ниже, сжимая бедро. Они были счастливы в любви друг к другу, и Хината, надо признаться, завидовал их чувствам. Между ними кипела страсть. Мисаки не стеснялась прижиматься теснее к Такуми и прижимать его самого к себе, запустив пальчики в волосы. Когда же блондин склонился к шее девушки, целуя нежную кожу, а Миса откинула голову назад (она даже застонала, пусть это не было слышно, но видно по широко распахнутым губам), Хината отвернулся. Пытаясь прогнать из головы картинку у себя за спиной, он твердым шагом направился прочь от дома Аюдзав. Что бы между ними дальше ни стало происходить, Шинтани не хотел вмешиваться в это и быть третьим лишним. Даже если стоял в стороне и наблюдал, никем не замеченный.***
— Теперь гораздо лучше, — подытожил Такуми, убирая со стола пустую тарелку и щипая девушку за щеку, про себя отмечая, что у брюнетки появился здоровый румянец. Вот что с людьми делает голод. — За тобой нужен глаз да глаз, Аюдзава. — Не веди себя со мной, как с ребенком, — пробурчала Миса, подпирая рукой щеку. В какой-то степени ей было стыдно: она же девушка, хранительница очага, а все ее обязанности за нее выполняет Такуми. И пусть на ее 18-й день Рождения он говорил, что готов питаться ее «кашкой», но Миса прекрасно понимала, что вечно так продолжаться не будет. — Своим детям такое будешь говорить, когда они появятся. — Когда Миса-чан захочет — тогда они и появятся, — усмехнулся Усуи, разворачиваясь и наблюдая за реакцией Мисаки. И девушка поняла намек, сразу же начиная краснеть. Чертов извращенец, о чем он только думает? Какие дети? Хотя Такуми можно было понять: с детства брошенный ребенок, который скитался из одного дома в другой. У него никогда не было любящей семьи, все хотели избавиться от нежданного бастарда. Для всех он был обузой. И неудивительно, что сейчас, когда он стал уже взрослым, в его голове были мысли о будущем. О семье. Выдохнув, Мисаки вернулась из своих мыслей в реальный мир и увидела, что Усуи, вдоволь налюбовавшись задумчивой и смущающейся девушкой, подошел к раковине. — Стой, — выкрикнула Аюдзава, как только парень потянулся к крану. Девушка, не говоря ни слова, подошла сбоку и схватила парня за руку, останавливая. Он и так, будучи гостем, ее накормил, надо и самой что-то сделать, чтоб не казаться в его глазах абсолютно беспомощной. — Давай я хоть что-то неопасное для кухни сделаю. Такуми подозрительно посмотрел на Мисаки, — ему, в принципе, не сложно, тут всего-то одна тарелка, — но поняв, что Миса не отступит от своего, отдал губку. Включив воду, брюнетка намылила губку и сжала ее, от чего вся ее рука оказалась в пене. Тщательно оттирая посуду, девушка успела тысячу раз себя проклясть за то, что не завязала волосы перед мытьем, так как непослушные пряди так и норовились ей мешать, а мокрые и пенные руки не давали Аюдзаве их убрать за ухо. Хоть на кухне тишину прерывал лишь звук воды, Мисаки, стоя к Такуми спиной, могла поклясться, что ощущала на себе взгляд парня. Шумно выдохнув, брюнетка с еще большим энтузиазмом продолжила оттирать тарелку, хотя она уже давно была чистой. Неожиданно блондин подошел сзади к Аюдзаве и, уткнувшись ей носом в макушку, обнял, медленно обхватывая своими цепкими руками талию Мисы. Он любил так делать: неожиданно подкрадываться сзади и обнимать. Дальше обычно парень переходил к более смелым действиям — поцелуям, но сейчас он просто, положив голову Мисаки на плечо, наблюдал за тем, как брюнетка моет посуду. — Такуми, мне неудобно, — повела плечом девушка, от чего Усуи, выпячив нижнюю губу вперед, недовольно простонал. А Миса, выдохнув, наконец-то смыла пену с тарелки и отставила ее в сторону, выключая воду. Стряхнув мокрые руки, — кажется, полотенце лежало на батарее, — брюнетка, немного ослабляя хватку блондина, развернулась к нему лицом. Она была прекраснее всех, даже в домашней одежде, ненакрашенная и с взлохмаченными волосами. Взглядом Такуми обводил каждую линию лица девушки. Мисаки следила за ним, не произнося ни слова. В какой-то момент они замерли, глядя друг другу в глаза, изучая собственное отражение в чужих зрачках. Кажется, именно так зажигается глубоко внутри искра, развивающаяся в полноценное безумие. Усуи обхватил лицо брюнетки ладонями, сливаясь с ней в поцелуе. Медленно, со всей нежностью и любовью он скользил своими губами по ее. Прикосновения к возлюбленной были почти жизненно необходимы блондину. Мисаки подалась вперед, отвечая на поцелуй, позволяя его углубить. Закинув руки на плечи блондина, она застонала ему в губы, чувствуя как его властный язык хозяйничает у нее во рту. Он касался влажных стенок ротовой полости, неба и прижимался к ее собственному языку, и от этого всего у девушки по всему телу бежали мурашки и подкашивались колени. Она жалась к Усуи всем телом; не только от того, чтобы удержаться в случае окончательной потери контроля над организмом. Аюдзава хотела быть ближе к нему, чувствовать Такуми каждой своей клеточкой, Ками, ей так важно, так нужно было быть в его объятиях. Руки блондина властно легли на талию, прижимая девушку ближе к себе, что частично удовлетворило Мису. Парень не выпускал ее ни на минуты из своей хватки, только лишь ладони скользнули вниз, крепко обхватывая бедра. Поцелуи становились жадными, страстными, и напор Такуми чувствовался в том, как он сжимал мягкое податливое женское тело. Аюдзава ничего не имела против, пусть и ругала блондина каждый раз, обнаруживая очередной синяк после секса на ногах или еще где. Ей нравилось принадлежать ему, быть отмеченной его знаком. Брюнетка оперлась руками о кухонный стол позади себя, и Усуи, подхватив ее под ягодицы, без труда усадил девушку сверху. Лукаво улыбнувшись своему положению — парень оказался аккурат между ног Мисаки, — он снова перехватил ее губы, с удовольствием отмечая, как охотно она сама тянется к нему. Все слова и разговоры перешли в язык движений и касаний. Такуми и Миса льнули навстречу друг другу, прижимаясь телам как можно теснее. Они чувствовали себя такими живыми, счастливыми и свободными в принадлежности друг другу только наедине. Женские пальчики перебирали светлые пряди — Аюдзава улыбалась, в то время как Усуи сцеловывал ее улыбку или прикусывал кожу на шее, срывая с губ брюнетки такие желанные и отрадные для его слуха стоны. Такуми, не разрывая поцелуй, подхватил девушку на руки. Миса обхватила его за шею, попутно прикусывая нижнюю губу блондина. Далее целоваться было сложно — парень понес ее прочь с кухни и вверх по лестнице. Это дало Аюдзаве возможность оставлять дорожку из поцелуев на его шее. Усуи учащенно дышал с каждым прикосновением губ, и Мисаки нравилось хоть немного времени иметь власть над ним. Она поняла, к чему все сводится, когда Такуми уложил ее на кровать и навис сверху. Собственно, в этом не было ничего удивительного — пара полгода поддерживала здоровые половые отношения. И будь другое время, Мисаки бы охотно поддержала Усуи, так отчаянно сейчас целовавшего ей ключицы, но нет, она не могла… — Мы все запачкаем, — разорвав поцелуй, Миса положила руку на грудь блондина и мягко надавила, пытаясь отстранить его. — Кто тебе это сказал? — ухмыльнулся парень, доставая из заднего кармана джинс презерватив и помахивая им перед носом девушки. Аюдзава закатила глаза — этот тип был просто неисправим. Такуми воспользовался тем, что брюнетка отвлеклась, и вновь прильнул к ее шее. Нежные поцелуи становились более страстными, от прикосновений губ оставались не только влажные следы, но и алые метки. Он почти был уверен, что Мисаки спорила из принципа, а сдавленный томный стон, сорвавшийся с ее губ, лишь убеждал Усуи в этом. Но девушка ясно дала понять, что ее характер — не единственная причина, обламывающая им секс, когда дала ответ на казалось бы риторический вопрос Такуми: — Мой менструальный цикл. — Оу, — выдохнул блондин, медленно отстраняясь от Аюдзавы. Как будущий врач, он нормально относился к обсуждению женских вопросов и прекрасно понимал, что девушке сейчас лучше бы прилечь и выпить таблетку от боли в низу живота, нежели кувыркаться с ним. — Извини. — Ничего, — Мисаки поднялась с кровати и поцеловала Усуи в щеку. — Я в душ, и надо будет ложиться спать. — Намек понят, Президент, — усмехнулся Такуми. Брюнетка закатила глаза и вышла из комнаты. Оглядевшись, парень расстелил постель и взбил подушки — Миса заранее подготовилась и положила вторую для Усуи. Задернув занавески, Такуми улыбнулся — над столом, скрываемые плотной тканью штор, к стене скотчем были приклеены их с Мисаки совместные фотографии. Веселые, трогательные, сделанные знакомыми исподтишка — рассматривать их было так интересно. И еще радостней было осознавать, как важно это было для Аюдзавы. Полюбовавшись фотографиями, блондин разделся, аккуратно складывая одежду на стул, и остался в одних боксерах. Он мог, конечно же, принести с собой футболку и спальные брюки, но будет же намного веселей, если Миса-тян увидит его почти в чем мать родила и примется отчитывать. Он только и успел, что лечь под одеяло, как Аюдзава уже вернулась в комнату. Домашней одежды у нее с собой не было — оставила в корзине в ванной, чтобы утром постирать. Вместо нее на девушке красовалась длинная темная мужская футболка, доходящая ей до бедер. — То-то я никак не мог найти эту футболку, — усмехнулся Усуи, разглядывая девушку в его предмете гардероба. Оставаясь у Такуми на ночь, в том числе и для того, чтобы предаться любовной близости, Мисаки часто поутру оказывалась выряженной в одежду блондина. Она постоянно напоминала, что ей надо будет в университет, но в порыве страсти эти слова не доходили до ушей парня. Из-за этого он не контролировал свои действия, срывая пуговицы с девичьих блуз или разрывая декольте на платье из неплотной ткани. На занятия после такого только и оставалось, что идти в широких мужских футболках или рубашках. — Сам дал мне ее и забыл, — пожала плечами Аюдзава. На самом деле, ей нравилось носить вещи парня — так она могла наслаждаться его запахом весь день. И в них, по правде говоря, было намного удобней. — Если Мисе-тян нравится, она может оставить себе, — улыбнулся блондин. У его футболок и рубашек была очень удобная функция — они прикрывали бедра лишь до середины… — Ты такая красивая, — громко выдохнул Такуми, откидываясь на подушки и наблюдая за тем, как Миса, стоя у зеркала, заплетала волосы в косичку. Девушка, не отвлекаясь от занятия, через зеркало посмотрела на довольного парня и, перехватив его взгляд, закатила глаза. Усуи оценивающе смотрел на Аюдзаву и облизал губы, не скрывая своих действий от Мисаки. Развернувшись, брюнетка, откинув на спину косичку, выключила большой свет, оставив единственным источником освещения комнаты небольшой прикроватный торшер. Но даже при таком тусклом свете можно было хорошо рассмотреть Такуми, который, развалившись на её кровати, следил за каждым действием своей девушки. Быстрым шагом дойдя до кровати, Миса забралась под одеяло. — Какая у тебя узкая кровать, — пробормотал блондин, пододвигаясь ближе к брюнетке и сильнее ее прижимая к себе, приподнялся на локтях и прошептал ей на ухо: — Прямо как ты. — Не нравится — будешь спать на диване на первом этаже, — возразила Мисаки, упираясь ладонями в широкую грудь Такуми, чтобы отстраниться от него как можно дальше. Правда, попытки были практически тщетны… Как этот парень может так спокойно говорить о таких смущающих вещах? Он редкостный садист-извращенец. — Ну почему сразу недоволен? — прошептал Усуи и прижался к щеке брюнетки, прикусывая мочку её уха и параллельно сжимая бедро девушки, тем самым срывая с губ ее тихий стон. — Наоборот, мне нравится, когда узко. Мисаки закатила глаза и, оттолкнувшись от парня, потянулась, чтобы погасить торшер. Темнота, конечно, не спасет ее от приставаний блондина, но возможно это послужит заметным намеком, что им действительно пора спать. Комната погрузилась в мрак; лишь только сквозь прозрачный тюль пробивался неоново-голубой свет уличных фонарей. Какое-то время было тихо, и Аюдзава, порадовавшись, что Такуми наконец угомонился, чуть заворочалась, устраиваясь поудобней для сна. — Миса, — внезапно раздался голос Усуи над ухом девушки, — а на тебе сейчас есть нижнее белье? Щеки девушки вспыхнули таким румянцем, что ему было бы под силу стать заменой светильника. Нашел, что спрашивать на ночь глядя; уж лучше бы тихонько себе мысленно размышлял о смысле жизни, как многие. — Если ты не скажешь, я же проверю сам, — продолжал настаивать блондин. — Мне, например, нравится, когда на тебе нет белья. С этими словами Усуи уткнулся лицом в женскую грудь, трясь щекой о полушария словно довольный кот. Реакция последовала незамедлительно: с возмущенным криком Мисаки оттолкнула парня от себя. — Какой же ты извращенец, — краснея, пробормотала брюнетка. И почему он просто не может взять и уснуть? — Ну зато твой, — улыбнулся Такуми и потянулся к девушке, чтобы поцеловать. Он больше не напирал на нее, не пытался разжечь страсть. Он касался губ брюнетки нежно, ласково, словно распробывая на вкус. На какое-то время Миса даже забыла о том, каким парень мог быть пошлым и озабоченным. И все же Такуми добился своего — по крайней мере бюстгальтера на Мисаки в этот момент не было. — Спокойной ночи, Такуми, — прошептала Мисаки, прерывая поцелуй и соприкасаясь своим лбом с его. Шумно выдохнув и прикусив губу, Аюдзава в очередной раз посмотрела Усуи в глаза и, улыбнувшись, перевернулась на другой бок, отворачиваясь от парня. — А многие этим не брезгуют, — пробормотал Усуи, в который раз на вечер сжимая бедро девушки и проводя рукой все выше и выше. Мисаки сразу поняла к чему была сказана эта фраза и шумно сглотнула. Перехватив руку блондина и прижав её себе к груди, девушка нахмурилась: — Мы еще не на том уровне отношений. — Я не брезглив, — протянул блондин, зарываясь носом в волосы Аюдзавы и целуя её в шею. Она была такой милой, когда смущалась. Мисаки же лишь прикусила губу — сложно ей будет с ним, но эта извращенная натура являлась частью Такуми, которого она любила всем сердцем. И которого она никому не отдаст… — Заткнись и спи, — довольно резко ответила Мисаки, поддаваясь спиной назад, чтоб упереться в грудь Усуи, и сильнее сжимая руку Такуми. Так спокойнее… А Усуи в ответ лишь усмехнулся, прикрывая глаза. И как бы его маленькая и любимая горничная не отвечала на его пошлости, как бы она не реагировала на его колкости, он знал, что Мисаки любит его. А он любит её, и Такуми никому не позволит обидеть Мису, его Мису.***
Уже было позднее утро, когда Минако, повернув ключ в двери, вошла в дом. Смена выдалась очень нагруженной, не давая уже не молодой медсестре ни минутки покоя. Мина в какой-то степени посочувствовала своему зятьку (Аюдзавы уже не скрываясь называли Такуми своим родственником, смущая Мисаки) — он выбрал профессию врача, что обещало ему ещё более напряжённую работу. Дом встретил Аюдзаву непривычной для такого часа тишиной — Миса уже обычно не спала в такое позднее время. Но ответы на все вопросы сразу же нашли ответ, стоило женщине увидеть у входа аккуратно приставленные к стеночке мужские ботинки. — Вот это поворот, — усмехнулась брюнетка, повесив на свободный крючок ветровку. Сонливость и усталость, которые Мина накопила за ночь в больнице, сразу же улетучились. — А она не скучала. Любая другая мать на месте старшей Аюдзавы была бы поражена и шокирована подобным «беспределом» молодежи. Но женщина понимала — ее дочка выросла и, конечно, нуждалась в личной жизни. К тому же, Такуми был хорошим и порядочным парнем, которому Минако могла доверять. И если прочие родители часами читали лекции детям, как те должны строить свою жизнь, брюнетка позволяла паре обходиться без ее вмешательства. Поднявшись по ступенькам, Мина приоткрыла дверь в комнату старшей дочери и осторожно заглянула внутрь, чтобы убедиться, что все хорошо. Увиденная картина дала ей намного большее: ощущение искренного счастья за своего ребенка. Небольшая кровать не позволяла Такуми и Мисаки спать с должным комфортом, но казалось, в объятиях друг друга им было уютно и удобно. Блондин крепко прижимал к себе девушку, уткнувшись носом ей в шею. Аюдзава лежала лицом к двери, и Минако отметила, какое умиротворенное и расслабленное выражение лица было у девушки. Обычно она даже во сне выглядела либо очень усталой, либо сосредоточенной. Сейчас же единственной напряженной частью организма брюнетки была рука, прижимавшая к груди ладонь Усуи. Женщина уже было собралась уходить, оставляя парочку отсыпаться, но тут Миса заворочалась. Она изворачивалась в разные стороны, пока не развернулась в объятиях парня и не ткнулась лицом ему в грудь. А затем под неотрывный взгляд Минако брюнетка, все также во сне, закинула ногу на Такуми. Одеяло сползло с девушки, и та оказалась абсолютно неприкрытой. Старшая Аюдзава облегченно выдохнула, увидев дочь в футболке и нижнем белье — если бы она была без одежды, Минако пришлось еще бы долго прогонять из разума картинки высокого рейтинга с участием собственного ребенка. Женщина уже было хотела пробраться в комнату, чтобы укрыть Мисаки — все-таки на улице было прохладно, — но ее вмешательство не потребовалось. Усуи, то ли полупроснувшийся, то ли каким-то шестым чувством ощутивший, что любимой некомфортно, провел рукой и, нащупав край одеяла, прикрыл им