Личный призрак Македонского

Призраки Дома тихие и безобидные. Так говорит Шакал, ему стоит верить, он немало их повидал, и половину успел разговорить. Но этот призрак видится только одному из них. Ходит по пятам, провожает взглядом когда идешь по длинным исписанным коридорам. Иногда отвлекается выискивая что-то на стенах, но чаще пристально смотрит. Македонский сидит в комнате зашивая рубашку Сфинкса, их с Черным распри слишком разрушительны для имущества стаи. И для Дома в целом. Оставаться одному не стоило, но не бросит же он дело на середине, к тому же Сфинкс попросил. Теперь приходится сидеть на общей кровати спиной к окну и заставлять себя не поднимать голову. Он там. Сидит и смотрит иногда оправляя пальцами седую челку, а по комнате слышно лишь им двоим разносятся знакомые аккорды. — Мак. Обернись, посмотри на меня. Ну же. Ты боишься? Да. Он боится. До дрожи в исколотых и обожженных пальцах, до слез, что скопились в уголках кофейных глаз. Почти год минул с тех пор, а он все так же не может быть один, его страх слишком велик. А стыд еще больше. — Уходи, — коротко говорит он. Впервые ответил. Всегда молчал и сбегал, а теперь ответил, отчего так, Македонский? Слезы горячими каплями падают на колени и с тоской Македонский смотрит на свои ладони, из ран на которых выступает кровь. Побелевшие от лимонного сока пальцы, синие ссадины на запястьях и кровь, ее вроде не было с утра? Или была? Комната непривычно меняет свои очертания, отгораживается. Македонский чувствует, как становится слишком маленьким, слишком несчастным и одиноким на фоне огромного Дома. Сзади слышится еле различимый шорох. Так ходит Слепой, но его нет. Зато есть Волк, от которого раньше кроме голоса ничего не слышалось. Македонский еще сильней вжимает голову в плечи, в надежде на свитер, который скроет его от мира. Этого к его разочарованию не происходит, а за спиной собственный призрак спрыгивает подоконника. Или уже не призрак? — Мак. — так страшно, совсем как тогда в клетке. Кровать прогибается под чужим весом и от звука скрипящих пружин кажется выпрыгнет сердце. Знакомое, но уже позабытое тепло ладоней касается плеч, губы у самого уха шепчут одержимо: — Македонский, сотвори для меня чудо. Он ненастоящий, ненастоящий, эхом проносится в голове, только нет никакой веры в собственные слова, ведь руки, теплые руки обнимают со спины, а губы касаются волос. Когда тянет на себя, не сопротивляется, только зажмуривает глаза и смыкает плотно зубы. Он знает, Волк нависает над ним, как каждую ночь во время сна, только теперь его прикосновения ощутимы, болезненны как удары. Выглядывает из-под седой челки, лукавыми глазами пытается добраться до чуда, что хранится внутри Красного Дракона и вновь шепчет: — Открой глаза, Мак, посмотри на меня. Македонский слушается и вместо оскала впервые видит улыбку, насмешливую, но теплую. Волк знает, что он не терпит, когда смотрят прямо в глаза, но вновь наклоняется не отрывая взгляд и целует, нежно и осторожно. Рукой забирается под свитер, оглаживая впалый живот покрытый веснушками, легко проходясь пальцами по коже. Покрывало на половине Лорда сбилось, но Македонского это не волнует, во-первых, он все поправит, а во-вторых, они Не Здесь. Волк целует нежно и гладит тоже нежно, отчего Македонский шумно выдыхает ртом, боится что-то сказать, ему ведь никогда не приходилась испытывать ничего подобного кроме страха перед Волком . Свитер отбрасывается в сторону, чужие губы опускаются ниже, накрывают ямку между ключицами, а после розовые соски. Кидает взгляд на руки и отчего-то прищурившись касается губами кровоточащих ладоней, в уголках остается пара багровых следов, и Волк по-звериному облизывается. Секунду спустя вновь целуя узкие запястья. Македонский набирается смелости и касается ладонью своего кошмара, проходится пальцами по спине, вспоминая, как забирал его боль и понимая, что больше этого делать не нужно. Волк усмехается, словно вспомнил то же самое, забирается рукой под резинку трусов. Не удержавшись, Македонский стонет и выгибается навстречу, шире разводя худые ноги. Дальше летят штаны с бельем. И вот он, с испариной на висках, покусанными и кровоточащими губами, лежит на разворошенной постели состайников, а над ним нависает Волк, горячий и живой из плоти и крови. Не оскаливающийся, как прежде, а терпеливо ласкающий его. Удовольствие накатывает волнами, на миг отпускает, когда заигравшийся Волк слишком остервенело впивается зубами в плечо. Впрочем это ничто по сравнению с тем, какое наслаждение дарят его руки, а после и губы скользнувшие по виску. Македонский нетерпеливо ерзает и поджимает пальцы на ногах, стонет и просит быть чуть быстрее, Волк слушается и ускоряется, ловя губами его дыхание. А после, когда белесые капли оседают на коже, укладывает Македонского на себя, сверху накинув чье-то одеяло. — А ты? — тихо шепчет пару минут спустя, ощутив чужие пальцы в своих волосах, он не против. — Это только твое чудо Мак, — говорит и помедлив пару секунд, дополняет, — Прости. Македонский лежит не обращая внимание ни на что вокруг, только на тепло, что поселилось глубоко в сердце, и дыхание щекочущее уши. Волк молчит и больше ничего не произносит, только поглаживает теплыми пальцами шею, отчего мурашки расползаются по всему телу.

***

-Македонский! Македонский, да чтоб тебя! Проснись, Курильщик облился. Македонский открывает глаза и обнаруживает себя сидящим на полу душевой, а над ним нависает Лэри, истерично причитая. Он убегает шлепая по полу грязными тяжелыми ботинками. Пар царящий вокруг не позволяет разглядеть грязных разводов на плитке, но убирать все равно придется. Македонский пытается осмыслить только что увиденный сон, или не сон? Ему наверняка все приснилось, но это точно не было очередным кошмаром. Быстро вытеревшись и одевшись, он выходит в спальню, становясь привычным стае услужливо-тихим Македонским со спрятанными в рукава пальцами и опущенным к полу лицом. Вот только плечо болезненно ноет, а с подоконника лукаво смотря из-под седой челки, ему тепло улыбается Волк.