Желанный подарок

«Ну же, Мастер, попросите меня хоть о чем-нибудь, » — раз за разом мысленно повторял Франкенштейн, пока Райзел шла рядом и непрерывно молчала, чуть опустив голову, словно размышляя о чем-то важном и не совсем радостном для неё. Больше всего в этот день мужчина не хотел видеть её в таком состоянии. Ведь он так старался порадовать свою госпожу, отвлечь от всего, что произошло за последнее время. Но в глубине души прекрасно осознавал, что едва ли это возможно. Слишком тяжело приходится ей. Мелкие снежинки плавно опускались на землю. Раньше она, кажется, редко видела или не видела вовсе снега. По крайней мере, так думал Франкенштейн, привезя её в это место. Небольшие сугробы вокруг должны были хоть немного удивить или хотя бы просто произвести впечатление. Он нарочно не вывез с собою всю честную компанию, дабы не портили моментов, чем обычно они и занимались с завидной регулярностью в Корее. Франкенштейн как-то даже не думал, нарочно это делалось или же волей случая… но сути это не меняло, ведь ему хотелось побыть наедине с госпожой, а не разгребать все последствия очередного «веселья» своих подопечных. И всё же были у него подозрения, что эти черти совсем скоро найдут способ попасть сюда и испоганить весь отдых. Ноблесс всё чаще выглядела задумчивой. После каждой встречи с врагом ей становилось хуже, и это было видно невооружённым глазом. Все это понимали… кроме неё. Никто не хотел видеть её такой, но Райзел упрямо продолжала использовать свою силу, чтобы защитить тех, кто был ей дорог. Взамен отдавая себя. Никто не хотел этого такой ценой. И Франкенштейну было невыносимо больно видеть, как его госпожу пробирает крупная дрожь после очередного выигранного боя. Разбитая чашка, которая так неожиданно выскользнула однажды из рук Ноблесс, ударилась о пол. Франкенштейну показалось, что он чувствует как её осколки впиваются ему в самую душу. Дрогнула рука? На секунду потемнело в глазах? Это уже не так важно. Ведь всему этому причина одна. И она слишком очевидна, чтобы он мог её озвучить. «Просите, что угодно…» — только она по-прежнему мрачна и подавлена. Сколько бы не пыталась делать вид, что всё хорошо, и волноваться не стоит — на самом деле все прекрасно знали, что это далеко не так. И Ноблесс тоже знала. Знала, что все чувствуют её переживания и сильнейшую усталость, но всё равно пыталась выглядеть обыденно, словно совсем не испытывает тяжести и недомоганий, словно это не она очередной раз вечером, оставаясь в одиночестве в своей комнате, кашляет кровью и задыхается. Но когда обеспокоенный Франкенштейн спустя несколько минут заглядывает и спрашивает, всё ли в порядке, лишь кивает и отворачивается, пряча испачканный платок в руке. И мужчина, нахмурившись и опустив голову, очередной раз сделает вид, что не заметил, выйдет, закроет дверь и, прислонившись к ней спиной, тяжело вздохнёт. — Франкенштейн… — неожиданно произносит она и резко останавливается. Мужчина тут же заметно оживляется и смотрит на неё, словно ожидая услышать нечто совершенно грандиозное. Но Райзел неожиданно снова замолкает, так и не сдвинувшись с места. — Мастер?.. — осторожно спрашивает он, пытаясь выяснить, что же она имела в виду. Несколько секунд Ноблесс стоит на одном месте, взгляд её кажется слегка растерянным, но лишь на мгновение. Затем она медленно протянула ему свою руку, глядя прямо в глаза и едва заметно краснея. Райзел делала это так уверенно и невозмутимо, но в то же время так… трогательно. Франкенштейн почувствовал себя малолетним подростком, впав в ступор, и застыл, будто статуя. Он ничего не мог с собою поделать, ведь это было так неожиданно приятно. Ожидал ли? Сам не знал. Наверное, смел только мечтать. И вроде бы всё так очевидно и просто, но Франкенштейн никак не мог понять, что ему делать. Осмотревшись, он увидел неподалеку какую-то влюблённую парочку, которые шли, держась за руку, и радостно улыбались, рассказывая друг другу о чем-то. Франкенштейн вновь посмотрел на Ноблесс, словно пытаясь что-то сопоставить в уме. А она вроде даже немного занервничала, потому как её рука слегка дрогнула, но осталась в прежнем положении. А когда мужчина понял, что Мастер имеет в виду, ему показалось, что он и сам покраснел, причем не немного. И даже не столько от смущения, сколько от стыда. Стыда за то, что так долго думал об очевидном и заставил её ждать. — Мастер… — слишком уж тихо и неуверенно для самого себя пробормотал он и бережно взял её маленькую ладошку в свою. — Прошу простить меня за… за… Но за что? Этого не понимали ни она, ни он сам. — … за всё, — наконец, уверенно добавил Франкенштейн. Ноблесс едва заметно улыбнулась и крепче сжала его пальцы своими. Райзел сделала шаг вперед, потом ещё, и Франкенштейн послушно последовал за ней, всё так же держа за руку. Он заметил, что она стала немного раскованнее, но почему-то сильнее укуталась в широкий шарф. Сначала подумал, что, возможно, ей холодно, но быстро, не успев спросить, понял, что дело совсем в другом. Ноблесс не отказывалась от его помощи, когда он настаивал. Но в последнее время всё резко изменилось в худшую сторону. Её измученный взгляд от усталости становился всё более рассеянным в повседневной жизни. Она похудела, стала меньше есть и больше пить чай. Всё чаще Франкенштейн находил её в комнате возле окна. «Как и тогда, — с горечью думал он, сжимая руку в кулак». Но было не «как и тогда», было совсем по-другому, хотя по виду до боли в сердце напоминало давно ушедшие времена. Райзел не пыталась огородиться ото всех, отказаться от общения. Нет. Она всё чаще пребывала в одиночестве совсем не по этой причине. «И всё же меня огорчает, что Вы даже не намекнули о подарке…» — подумал он, но уже несколько отстранёно. Теперь, когда Мастер шла рядом с ним, держала за руку и так мило куталась лицом в шарф, ему хотелось порадовать её ещё больше. Франкенштейн мог подарить ей всё, что угодно. Всё, чего бы она не попросила. Ведь много лет назад Мастер помогла ему по-новому взглянуть на мир, поделилась самым важным, что могло бы быть в его жизни. И Франкенштейн понимал, что ни один подарок от него не сравниться с тем, что однажды подарила ему она. — Мастер, — нарушил молчание Франкенштейн, — люди сегодня празднуют день всех влюбленных. Поэтому я пригласил Вас в парк именно в этот день. Ноблесс повернула голову к нему, и в ту же секунду он по её виду понял… понял, что она намёка не поняла. — Хороший праздник, — сказала Райзел, и Франкенштейн готов был взвыть от бессилия. Что ещё он должен сказать? Почему она никак не может его понять правильно? «А вдруг, — с ужасом подумал мужчина, — она не может ответить мне тем же, поэтому делает вид, что не поняла? Что если Мастер не хочет отвергать мои чувства? Она ведь так добра, так прекрасна и…» — Франкенштейн, — её ровный мелодичный голос оборвал нескончаемый поток отборного бреда в мыслях, — у меня нет подарка для тебя. Как же трудно угадать порою ход её мыслей. Лёгкий румянец на щеках много о чем мог сказать, но Франкенштейну почему-то его было мало. Наверное, только если бы Мастер прямо рассказала ему, что чувствует, он поверил бы своему счастью. Глаза расширились от удивления, но теперь он быстро опомнился и больше не робел, словно неумелый мальчишка. — Лучший подарок для меня — увидеть Вас счастливой.