Неправильно

      Отабек терпеливо помогает подняться двум раскатившимся и шлёпнувшимся на каток мелким девчонкам — не больше двенадцати им — а Юру корёжит. Выворачивает, выцарапывает, дерёт ядовитыми когтями дрожащую мерзкой дрожью душу такая правильная для многих картинка. Как бы подошло это в будущем Отабеку — пара милых детишек, с раскрасневшимися щеками пытающихся скользить по льду, и жена-красавица с фигурой на миллион и улыбкой на миллиард, типа вон той смазливой девицы, пялящейся на них изо всех сил.       Юра вгрызается лезвиями коньков в лёд. Прийти на общественный каток было не такой уж удачной затеей.       — Валим отсюда. Не с малолетками же нянчиться пришли.       Отабек оборачивается, кивает через пару секунд и стряхивает напоследок с шапок хихикающих девчонок мёрзлую ледовую стружку. Да, он слишком правильный парень, поэтому не скажет, что сам Юра не так уж и далеко в свои почти шестнадцать ушёл от малолетки, за которой ещё нужен глаз да глаз.       И уж точно слишком правильный, чтобы понять, что в Юре бушуют гормоны, рвутся ядовитым ревнивым взглядом и запальчивыми грубыми словами. Пляшут, рвут острыми когтями нежную светлую — такую ещё детскую — первую влюблённость, и она тоже рвётся, спасается в крепких надежных руках, когда Юра утыкается замёрзшим носом в ворот чужой куртки.       Отабек уж точно слишком правильный, чтобы принять его чувства. Юре даже спрашивать не надо.       А вот гогочущая бездна в его грудной клетке оглушает миллиардами вопросов, визжит взбесившимся зверем и едва слышно скулит, когда он впервые чмокает смуглую щёку. Хотелось бы обветренные губы, но... неправильно, да. Пусть ему уже скоро семнадцать. Пусть он уже не такая сопливая малолетка.       А Отабек слишком правильный, какое счастье — делает вид, что ничего не произошло, и греет этой правильной, по-дружески тёплой улыбкой.       Юре уже семнадцать, когда он врывается в съёмную квартиру Отабека, пошатываясь от стены к стене. Они оба тренируются в Питере уже несколько месяцев, и Юра готов летать на их совместных тренировках. Готов падать на свой персональный лёд, расшибаться снова и снова, каждый раз думая о том, что всё так неправильно. Что праздновать собственное семнадцатилетие уже целую неделю — не дело. Неправильно запираться по вечерам с бутылкой пива в своей тёмной комнате и посылать волнующихся Виктора и Юри по всем нехорошим адресам.       Им не понять. Их «неправильно» настолько прекрасно, что слепит до колючих завистливых слёз.       — Ты же пьян, — возмущённо успевает выдохнуть Отабек, когда Юра прижимает его к стене, наваливаясь всем телом.       — Какой же ты, сука, правильный, — выцеживает он, а в сердце заливается сумасшедшим смехом его тёмная бездна. Не выбраться уже из неё. Тёплые губы Отабека — последний рубеж перед убивающим падением.       Наверное, Юра не умеет правильно целоваться. Он задыхается, кусает нижнюю губу, успевает ругаться за доли секунд, когда отстраняется на миллиметр и снова тянется за поцелуем — неправильным, неистовым, одуряюще мокрым и жадным. Словно забирающим все силы, все крупицы здравого смысла, оставляющим одно желанием — только повиснуть безвольно, вцепляясь в широкие плечи.       — Тебе надо отдохнуть, — Отабек шепчет в макушку такие ненавистные правильные слова.       — Я люблю тебя, придурок, — выдыхает Юра. Бездна, похоже, ломает железными зубами ему последние кости, забирает всё, когда Отабек ровно, словно и не целовал его с невероятной жадностью пару мгновений назад, говорит:       — Ты пьян, Юра.       — И правда, — хрипло смеётся он. — Всё правильно, пьян...       Всё правильно — у кого в семнадцать лет не бывает разбитого сердца?       Он знает, как дальше продолжать эту игру в правильных парней. Как быть правильным другом, хлопать Отабека лишь ладонью по плечу и делать вид, что ничего не произошло. И так правильно пытаться всё забыть и принять... пока Отабек не звонит ему вечером в его восемнадцатый день рожденья и не говорит такое неправильное:       — Приезжай ко мне.       Юра врывается к нему в прихожую с неправильно сумасшедше-счастливым смехом. Неправильно жмётся всем телом и подставляет шею под обожаемые обветренные губы.       — Я... всё ждал, пока тебе исполнится восемнадцать. Ну, и...       — Я же говорил, что ты такой правильный придурок, — хмыкает Юра и, как год назад, вжимает его в стену.       Отабек ни капли не правильный на самом деле. Так его домучить и влюбить в себя мог лишь совершенно распиздяйски коварный мудак, который с усердием клеймил засосами его шею.       Потому что в идеального правильного парня Юра мог влюбиться, только разглядев его такую вот желанную неправильную суть.