Правильно-неправильно

На самом деле, когда ты Виктор Никифоров — юная звезда фигурного катания — то тебе, в принципе, разрешено всё в свои семнадцать. Только без глупостей, ведь раздача профилактических подзатыльников от Якова не отменяется. И опаздывать на одну из финальных тренировок перед самим началом чемпионата, и выглядеть так, будто бы по тебе прошёлся каток, а не ты должен выполнять четверные на нём. Никифоров, да ты в край обнаглел! В общем, профилактические подзатыльники не действовали, но катался парень отнюдь не так плохо: с технической точки зрения всё было прекрасно, выдержано, усложнено до невозможности, но вот с чувствами явно были кое-какие проблемы. Ну, а ещё немного с образом, потому что сколько бы они ни пытались, придумать некую фишку не получалось — всё уже пробовали, всё уже видели. Ситуацию спас не пойми откуда взявшийся юниор — на вид лет пятнадцать мальчишке — держащий в руках венок с искусственными синими цветами. Эффект был шикарный! Длинные волосы, заплетенные в высокий хвост, были украшены цветами, что ярко выделялись и притягивали взор к лицу. В тот день Виктор притянул мальчика к себе и заключил в короткие объятья. Мальчик упирался, что-то злобно пробурчав про «пидорасов», но приходить стал чаще, а потом и вовсе на одном из прокатов сидел по правую сторону от Якова и что-то говорил ему, по всей видимости, насчёт программы, потому что Яков очень даже уверенно кивал и соглашался. После мальчик сказал своё имя, ведь нежное викторовое «котёнок» звучало слащаво и ванильно. Он же не девчонка всё-таки! Нежное викторовое «котёнок» звучать всё равно не перестало, а Юра вполне себе привык к этим обращениям. А потом что-то пошло наперекосяк, и Плисецкий стал отдаляться, злобно материть Виктора (пусть он и раньше это делал, но что-то явно было не так), не отвечать на звонки и даже не обновлять инстаграм. На второй день Виктор думал, что тот просто решил отдохнуть. На четвертый день Виктор понимал, что можно было и смску оставить, в конце-то концов, ну! На шестой день он оставил больше трёх сотен сообщений и столько же звонков. Итог: у нас через неделю финал, а Никифоров думает совсем не о том, как он будет катать и получать золото, а о том, почему Юра не объявляется. Яков молчал и не отвечал ни на один вопрос, связанный с Плисецким, а нервы стали походить на оголенные провода — одно неаккуратное действие, и бомба внутри Виктора взорвётся, причиняя бедствие всем вокруг. Единственное, что смогло отвлечь Виктора от разъедающих мыслей — это лёд и программа. Он оттачивал сальхов, тренировал до идеальности и дрожащих коленок бильман, выпрыгивал из спирали аксель — лишь бы не думать о том, что с Юрой что-то случилось, что-то плохое, невозвратное. На катке свежо и прохладно, но Виктор уже привык к этому. Привык просыпаться раньше будильника и пить кофе с двумя ложками сахара и без молока; привык слушать по утрам Twenty One Pilots и пешком идти до метро, попутно заходя в социальные сети; привык писать Юре о том, что случилось нового и встречать с ним следующий день, строча пожелания. И просто привык к самому Юре, к его глупой привычке ставить смайлик-луну, к его прозвищам, от которых на самом деле нисколечко не обидно, но для вида — само собой. Когда в твоей жизни на протяжении месяца хозяйничает другой человек, устанавливая новые порядки и принципы, ты не можешь не привыкнуть (или же влюбиться). И именно в этот момент ты понимаешь, насколько тебе нравилось общение, нравился человек. Впереди лишь неизвестность и пустота, которые пугают, но Виктор готов на всё, лишь бы знать, лишь бы не скребло так на душе. Но за три дня до Гран-При, на финальной тренировке в родном городе, когда Виктор катает так, как до этого не катал никогда, на него смотрит Юра. Пристально, внимательно, с некой нежностью, присущей только ему. Смотрит, а на последних аккордах гитары, когда свет тускнеет и делается последнее движение, хлопает в ладоши на пару с Яковом. На Юре форма их сборной, леопардовые кеды и шляпа Фельцмана, которая явно ему велика, но смотрится очень даже мило. Виктор не сдерживает улыбку и, только выйдя за пределы льда, обнимает Плисецкого, который кажется очень низким и хрупким. Снимая коньки и надевая вансы, они бредут в раздевалку в абсолютной тишине. Виктор ждёт, когда Юра первый начнёт говорить, а Юра молчит, смотрит по сторонам и даже не оглядывается назад. Никифоров находит, что злится на Юру за это — в конце-то концов, он волновался, а того целую неделю не было! Но злость отступает, когда Виктор, уставший и явно вымученный, садится на лавку, а его волос касаются холодные пальцы Юры, снимая резинку и венок. Виктор замирает, не зная, как поступить. Юре не свойственна нежность, он даже на объятья не отвечал особо, а тут сам помогает, не шутит про пидоров и очень даже нежно проводит по лопаткам и худым плечам. Стоп. А это сейчас вообще Юра? Виктор поднимает голову, встречаясь с мутными глазами парня и видя на его губах лёгкую улыбку, и не может скрыть свою, потому что улыбается Плисецкий так, что никакая неизвестность не пугает, а лишь завлекает и манит-манит-манит, чертовка. Юра обнимает Витю коротко и быстро, а после шепчет прямо на ухо: — Я скучал. И голос немного дрожит, а в глазах читается неуверенность и, кажется, неправильность всего, что происходит. Юра, конечно, может списать это на подростковый возраст, на гормоны, на что-либо ещё, кроме действительной привязанности. Плисецкий неуверенно мнется, а после вновь обнимает, утыкается носом куда-то в ключицу и шепчет чуть непонятно: — Это неправильно, Вить. — Мне всё равно, Юр. Звучит уверенно, твердо и так, что не сказать ничто в противовес. Виктор решает подтвердить свои слова действиями, потому что пустые фразы не значат ничего. Он притягивает за шею к себе Юру, мягко касается губами его губ, чувствуя мятный привкус, чуть прикусывает нижнюю, параллельно с тем обхватывая плечи руками. Юра поддается вперед, садясь на колени к Никифорову, приоткрывает рот, ластится. И это кажется самым прекрасным из всего, что есть — вот так вот сидеть на старой скамейке в душной раздевалке, обнимать теплого Юру, выцеловывать, ласкать и, кажется, привязываться ещё сильнее. — Мудак, это был мой первый поцелуй! Юра говорит это немного обиженно, однако его действия разнятся со словами, потому что он вновь целует Виктора, наслаждаясь моментом. Гран-При Никифоров катал очень даже чувственно и проникновенно, а техника не сравнится ни с одним другим участником. В принципе, Юра тоже не промах, раз взял золото. В принципе, костюмы у фигуристов закрытые, однако Яков всё равно дал профилактические подзатыльники за синяки, засосы и укусы. Яков, конечно, не маленький и прекрасно понимает, откуда они, но против ничего не сказал. И когда Виктор, облаченный во флаг России, придерживая одной рукой золотую медаль, отвечал на вопросы, он сказал, что «это выступление посвящено моему котёнку»… то его понял лишь тот человек, которому это было предназначено, а остальные ещё долго обсуждали данную фразу. Но это, впрочем, неважно. Важно то, что профилактические подзатыльники Якова не помогают от слова «совсем», а засосов или синяков на теле Юры (и иногда Вити) явно не становится меньше.

— Это неправильно, Вить. — Мне всё равно, Юр.

Какая к чёрту разница — правильно-неправильно? Главное, чтобы счастливы были, ну. А они счастливы, по-настоящему счастливы.