Набросок Главы 1

В своей скромной квартире мадам Аллен Лофман – красивая и молодая женщина тридцати лет - давно завела свой собственный порядок. После расставания с мужем она твердо решила стать независимой во всем и самой заняться воспитанием двух детей, которых она с трудом забрала к себе. Эдвард и Эдит - были едва ли не смыслом существования Аллин. Эдвард был старшим ребенком в распавшейся семье Лофман. Ему было 9, когда родители твердо решили освободить дуг друга от взаимных обязательств. Это событие не было для Эдварда чем-то новым, в конце концов обстановка в семье практически никогда не была мирной и Эдвард чувствовал это, и расставание родителей он тоже чувствовал, и оно произошло. Эдит была младше его на год, но не обладала чуткостью Эдварда и часто не верила в то, что родители расстаются, и она приходила к брату, который жил с ней в соседних комнатах, когда родители начинали свои объяснения, и ложилась с ним, потому что ей было страшно, но она не могла понять почему. Семья Лофман переезжала в

<center>

</center>Мельбурн, когда Эдварду было уже 13 , и он, как все люди этих лет, был очень переменчив и чувствителен ко всему происходящему.        Огромные улицы, казалось, бесконечной длины, и чудесные виды на мост Сан-Пьяго задели его в самое сердце. Несмотря на сильную усталость, укачивание и постоянные бессонные ночи у станционных смотрителей, его внимание теперь было всецело поглощено лишь панорамами Мельбурна – культурной столице его страны. Эдвард любил на чем-нибудь забываться, и стоило ему увлечься, пусть даже самым необычным, как он лишался представлений обо всем окружавшем его и отправлялся в свои мысли и мечты. Виды Мельбурна произвели на него подобные влияния, и Эдвард не мог оторвать своих радостных, но очень уставших глаз от оконца. Эдвард не скоро вспомнил, что они едут в новый дом, и по пути прибывал в своем обычном состоянии чрезмерной увлеченности.       И это было его преимуществом. Эдит, сидевшая с ним рядом, не могла заострить внимание ни на чем, и она бегала глазами по всему салону, беспричинно поправляла свое и без того немятое платье, локоны, которые, казалось, раздражали её уши – она была не в силах сдержать свое недовольство. - Maman, скоро ли? - Скоро, скоро. Эдит смиренно складывала свои беленькие и аккуратные ручки на коленях, и изображала на своем лице радость нового места, хотя она никогда не любила менять своих положений. Она решил занять себя хоть какой-нибудь незатейливой, может даже бессмысленной беседой, все лишь бы не чувствовать этого терзающего раздражения. - Эдвард, - обратилась она к брату, - как ты думаешь, где мы жить будем? Эдвард не обернулся. Эдит тронула его. - Эдвард! Ты слышишь меня? – отсутствие реакции брата, еще больше взбудоражило её раздражение и она была на грани срыва. Эдвард обернулся с видом, будто этот вопрос ему задают с рождения, и он был удивлен, почему этого еще кто-то может не знать. - Чего? – глаза его смотрели не на Эдит, а куда-то совсем далеко, задумчиво. - Как ты думаешь, где мы жить будем? - В доме, ясное дело. – Эдвард улыбнулся. Эдит улыбнулась тоже. - Ну, ты просто открыл мне глаза! – она засмеялась. - Ты спросила, я – ответил. - Нет, ты меня не так понял. Я хотела спросить про то, в какой области этого города, каким будет наш дом. - А в чем смысл интересоваться об этом. Тебе трудно подождать пять минут? – Эдварда удивлял тот факт, что Эдит не могла найти наслаждений в нахождении в том прекрасном мире мыслей, сочетаемых с ровным движением экипажа, в том мире красоты и беззаботности окружений, в том мире, где часто любил прибывать он сам. - Я уже целый час жду. - Сестренка, прошло, - Эдвард достал из своего кармана часы, - пятнадцать минут. - А для меня прошел час. Ах, да что говорить с тобой! Maman, скоро ли? - Ну скоро, скоро! Эдит сделалась внезапно обиженною, что её вопрос не нашел своего слушателя и никто не удосужился ответить на него, она отвернулась, и с лица её исчезла всякая улыбка, даже притворная. “ Он всегда смеется надо мною как будто я глупая. “Сестренка”! Что я спросила такого? Так и мама…ей как будто все равно до меня, она даже не подумала вступить на мою сторону и хоть что-то сказать Эдварду, так она еще и врет мне. Она говорила свое “скоро” уже 4 раза, а мы все едем. Ну и ладно, раз им так нравится, то я и в самом деле буду такой глупой”. Через пять минут ( еще час по меркам Эдит) экипаж Лофман прибыл на свое место. - Приехали, мадам. – крикнул голос старого кучера. Оттуда же послышались указания. - Поди, высади господ. - Да, слушаю-с. Аллин ответила кучеру и позвала детей на выход. - Благодарю. Ну-с, Эдит, Эдвард, идемте. Эдит восторженно собрала свое платье, еще раз скрупулезно оправила его, как будто вид её был чем-то очень важным для всех, оправила и свои каштановые локоны, поправила шляпу и с радостью облегчения всех тягостных ожиданий приготовилась к выходу. Эдвард смотрел в окошко. Во время последних пяти минут его мысли еще больше углубились и теперь не вид из окна и не движение кареты заставляло его думать, а сам разум его, как заведенный механизм, стал самостоятельно продолжать все, о чем думал ранее. Эдвард прибывал в приятом уединении со своим разумом. Ничто не волновало его. Дверь экипажа отворилась, и хорошенький кучерявый камердинер, с хорошо выправленным фраком, аккуратно подтянутыми брюками и хорошенькими черными туфлями повстречал мадам Аллин. - Проходите в дом, мадам, я доставлю ваши вещи . – камердинер взял Аллен под руку и сопроводил до земли. Эдит вышла следом за матерью. Взору её представилось здание трех этажей величиной. Оно было сопряжено с другими зданиями, но выделялось от них своей большей высотой. Главная дверь в подъезд была деревянной, двойной, с окошком сверху. Увидев все это, Эдит позабыла и о своем обете быть глупою и вообще о всем мрачном, что тревожило её в дороге. Все внимание Эдит было приковано теперь к новому дому и соображениям относительно него. Эдит радостно оглядывалась на новом месте и все прохожие, которые, казалось, привыкли к приезжающим изо дня в день жильцам и проходившие мимо совершенно равнодушно, казались Эдит радостными и взволнованными как и она сама. Ветер, развевавший её волосы, кое-где пробиравшиеся из-под шляпы, добавлял этой минуте еще большую торжественность. - А где же Эдвард, чего он не выходит? – спросила Аллен у своей дочери и оглянулась на экипаж - Эдвард! – крикнула Эдит своим тонким голоском. Ответа не последовало, и тогда Эдит снова зашла в экипаж. - Эдвард, ты чего, мы уже приехали, пойдем быстрее, maman ждет. Эдит вновь тронула Эдварда и помогла ему встать. Он вместе с сестрой вышли к матери и все вместе они направились в свой новый дом, камердинер нес вещи за ними. Новая квартира семьи Лофман находилась в западном районе Мельбурна, который в народе звался “городок на каменной дамбе". И это название была справедливо. Этот район располагался вдоль каменной перегородки между глубоким горным озером и бухтой, со всех сторон окружавшей Мельбурн своими высокими скалами. Огромная разница в высотах делало западный район настоящим раем для всех приезжих. Красивейшие виды на мост Сан-Пьяго и широкую, обрамленную золотыми закатами вечером и свежим, голубым небом днем, бухту не переставали удивлять не только приезжих, но и постоянных жильцов. Крайняя к обрыву улица Санрайз никогда не пустовала и даже в самые поздние морозные часы на ней, впритык к забору, собирался разносортный люд посмотреть на бухту и ночное небо. Семье Лофман посчастливилось приобрести дом совсем недалеко от улицы Санрайз, в пяти минутах ходу. Удивителен был тот факт, что бывшая хозяйка согласилась продать дом в таком хорошем месте, но тем не менее она это сделала, с большим сожалением, проклиная свою финансовую неосторожность. Ни Эдвард, ни Эдит еще не понимали, насколько повезло их расположению в городе. Кучер, будто назло повез их по обратной стороне, рядом с горным озером, которое не было ничем необычным и никого совершенно не привлекало, кроме рыбаков и мануфактурщиков, которые строили здесь свои предприятия. Слуги торжественно открыли двери в новый дом. Аллен учтиво улыбнулась им и, подозвав к себе замедлившихся позади детей, вошла в свои новые владения. Дом был сделан превосходно. Огромная лестнице по центру, как река, вбиравшая в себя две другие лестницы с разных сторон, плавно спускалась и, расширяясь к основанию, манила всех взобраться по ней выше. Основание этой лестницы обрамлялось двумя каменными крашеными колоннами и тонкой каменной балкой, соединявшей их поверху, впритык к потолку. Пол был уложенный песочной глиняной плиткой, которая звонко и красиво стучала от шагов новоприезжих. Стены с бледно-алыми обоями и лаконичными картинами с позолоченными рамками восхищали глаз. И два небольших закругленных к верху окна создавали гармоничное освещение. Все было красиво и все было к месту. Не медля ни минуты, Аллен пошла далее, тихим, размерным шагом, держась за каменные перила и оглядывая все, что было вокруг неё. Эдит и Эдвард шли вслед за ней и столь же тихими и размерными шагами медленно поднимались по лестнице вверх, разглядывая свое новое жилище. Огромные настенные часы на втором этаже показывали два часа по полудню. - Степан, вели накрывать обед, – окликнула Аллен кого-то. - Это кто, госпожа? – спросил её камердинер, который собирался принести оставшиеся вещи из экипажа. Все обернулись на него. Аллин вдруг засмеялась. - Все хорошо, госпожа? – камердинер стал недоумевающее оправляться, полагая, что причиной смеха госпожи был его внешний вид. - Привычки, привычки, mon chere. Прости, родной, - говорила она сквозь остаточный смех, который уже ничего не значил, но тем не менее был, - не скажешь, к кому можно обратиться с просьбой накрыть на стол и подать обед? Камердинер облегченно улыбнулся: - Вам накроют, как только будет время обеда. Но если вдруг нужно, Вы можете обращаться ко мне, зовите меня Свен. - Так, - Аллен с удивлением взглянула на настенные часы, - уже два. Мы обедаем как раз в это время. Уже накрыли? - Нет, еще не начинали. Но если прикажите, я передам им чтоб начали накрывать. - Пере… - не успела Аллен отдать приказ, как Эдвард подскочил к ней. - Нет, maman, все правильно он говорит, эти часы спешат на полчаса. – Эдвард показал матери на стрелку своих часов и вместе с ней посмотрел на настенные, - видите? - И в самом деле. Прошу прощения, Свен, вы можете идти , - Аллен кивнула камердинеру. - Слушаю-с. – учтиво поклонился он и ушел. Семья продолжила свой ход по лестнице. Второй этаж дома был более скромен, но не менее приятен и великолепен. На месте, где висели настенные часы, с двух сторон его находились двери в комнаты. А дальше в стороны начинались небольшие галереи из которых ничего кроме крыш и скромных кусочков городского пейзажа и не было видно. Но по ту сторону рознившиеся галереи выходил на широкий балкон, с ветвящимся металлическим заборчиком и небольшим стареньким столиком.       Две комнаты по обе стороны места с настенными часами тут же поспешили осматривать Эдит и Эдвард, выбирая для себя комнату. Аллин прошлась по галереям, посмотрела понемногу в каждое окошечко, посидела на балконе и спустилась вниз, осматривать свою собственную комнату.        Эдвард хотел, чтобы в его комнате был и его рабочий кабинет, где только его мысли и скромный вид из окна могли бы составлять его одинокую творческую компанию. Эдит же искала для себя маленький мирок для мечтаний, где все было бы удобно, красиво и поднимало настроение. Где её мечты смогли бы оживать в своей широте и максимальной точности, чтобы она могла ощущать их присутствие, смогла быть с ними наедине. И счастье обоих было исполнено в равной степени, и каждый из них нашел свое уютное местечко.       А для Аллен была приготовлена своя собственная комната на первом этаже. И как ни странно, но она тоже в идеальности совпадала со всеми желаниями Аллен. Здесь был настоящее гнездышко для прекрасной и самостоятельной птицы. Широкая кровать с пологом для неё, широкое окно для нее и все великолепие комнаты для неё - счастливой, свободной женщины.