***
Ойкава подрывается к телефону с такой скоростью, что практически сшибает ногой своего кота. Кот недовольно шипит и уходит, презрительно подняв хвост, но Ойкаве всё равно, Ойкава – самый счастливый человек во всей Японии. Нет, в Азии. Нет. В мире! Пока он на крыльях любви и радости летит к столу, в его голове проносится тысяча и одна мысль – что-то об Иваизуме, который проспорил ему кучу денег, и о коте, который не придёт к нему спать ещё неделю (минимум!), а ещё о Сугаваре. О Сугаваре, который послушно записал его номер, когда он попросил, о Сугаваре, у которого глаза, как у ребёнка, а губы – чистый грех, о Сугаваре, который… Дисплей светится почти насмешливо, и Ойкава практически готов заорать. «Ива-чан». Господи, за что. Ойкава, преисполненный жалости к себе, поднимает трубку и тут же стонет со всем возможным разочарованием. - Ива-чан! Я думал, это Бодрячок-кун, а это ты!.. ты мне и не звонишь никогда, с чего вдруг?.. знал же, что я жду звонка от Бодрячка-куна, а Бодячок-кун… - Рот закрой, - миролюбиво советует Иваизуими, и Ойкава от неожиданности затыкается, со стуком смыкая челюсти. – Так-то лучше. Ты там не занят? Хотя, чем ты можешь быть занят. Перед зеркалом опять крутишься, как пить дать. Ойкава, оскорблённый до глубины души, набирает в грудь побольше воздуха, готовясь разразиться опровергающей тирадой, но Ива-чан не ждёт – Ива-чан действует. И хоть ты задохнись – Ойкава уже который раз покупается на эти паузы, но всё никак не может перестать надеяться. - В общем, поднимай свою задницу и бегом ко мне. Дело есть. Ойкава шумно выдыхает и хмурится, пытаясь сообразить, что за дело может связать его и Ива-чана в единственный свободный от волейбола день. И пока он соображает, Хаджиме сбрасывает звонок, окончательно подводя Ойкаву к краю его душевного равновесия – он судорожно набирает ему снова, и снова, и снова, но Ива-чан не отвечает, а затем и вовсе вырубает телефон. Ну за что, за что ему всё это. Глупый, жестокий Ива-чан. Знает же, что Ойкава выйдет из себя, сорвёт линию звонками, но придёт так быстро, как позволят ноги. Потому и сбрасывает – будто это что-то срочное, и нет времени объяснять, бегом ко мне! Ох. Для чистоты эксперимента Ойкава набирает Иваизуми ещё четыре раза, и автоответчик все эти четыре раза исправно шлёт ему пламенные приветы от недоступного абонента. Ойкава в ярости, но заинтересован. Чертовски. Если уж Ива-чан сподобился позвонить ему в выходной, то дело мало того, что неотложное, так ещё и жутко важное. К тому же, вряд ли связанное с волейболом – так бы они просто встретились на тренировке и поговорили уже там, но зачем тратить на это своё личное время?.. Больше Ойкаве в голову не лезет ровным счётом ни-че-го, и он слегка бесится. Долго ищет футболку, промазывает ногой мимо штанины и бухается плашмя посреди комнаты с грохотом, достойным среднего землетрясения, пугает кота ещё раз, открывая дверь с ноги, и орёт, что есть мочи, уже на пороге: - Мам, я к Ива-чану! Мать выдаёт в ответ что-то умеренно-удивлённое, но он не разбирает слов. В конечном итоге, не каждый же день происходит что-то необычное. Но ничего необычного нет. Ойкава, взмокший от беготни по жаре, даже слегка оседает на пороге у Иваизуми, когда тот с плохо скрываемой насмешкой выдаёт что-то типа: - Ну, и чего ты так быстро припёрся?.. Глупый, жестокий Ива-чан! Уже дома Ойкава по привычке строит жалобную мину, за что получает лёгкую, почти нежную затрещину и стакан холодной воды – о, наверное, самый лучший стакан воды в его жизни. Ойкава осушает его залпом и даже слегка успокаивается, хотя минутой ранее он был готов прибить себя, Ива-чана и свихнувшееся солнце. - Ну, так и что за дело? – любопытствует он. Иваизуми пожимает плечами и скрывается в ванной комнате. Ойкава рассеянно хлопает глазами. - Подожди и узнаешь. - Но я не хочу ждать! – запальчиво возражает Ойкава. Ответом ему служит хлопок закрывшейся двери. Он ровным счетом ничего не понимает, и если раньше это просто раздражало, то теперь начинает пугать. Иваизуми, конечно, и до этого проявлял повадки экзекутора, но Ойкава не может припомнить, когда это он издевался над ним так уж откровенно. Затрещину отвесить – это да, всегда пожалуйста, Ойкава даже не сопротивляется особенно. В конечном итоге, получает он обычно заслуженно. Но чтобы так… Ива-чан лучше других знает, как тяжело Ойкаве усидеть на месте, когда происходит ну хоть что-нибудь из ряда вон. Посмеяться над его метаниями можно в школе, на тренировке, да где угодно, и несколько раз на дню – но зачем тратить на это выходной?.. Ойкава буквально за хвост ловит сомнительную идею и тут же её отпускает. А как не отпустить – вряд ли Ива-чан в порыве человеколюбия позвал его к себе, чтобы один не мучился. На всё нытьё лучшего друга Иваизуми реагирует одинаково. - Бодрячок-кун то, Бодрячок-кун это, - ворчит он всякий раз, когда Ойкава заводит свою песню про прекрасные родинки своей величайшей (и первой!) голубой любви. – Во-первых, его зовут Сугавара Коу-что-то-там-ещё, а во-вторых – меньше ной и больше бегай, иначе продуем твоей Родинке, как нечего делать! - Коуши, - обиженно поправляет Ойкава из раза в раз, но Ива-чан и бровью не ведёт – он и так знает, конечно. - Да хоть как. Угомони свои гормоны, Дуракава. Раз уж не взял у него номер сам – страдай, но молча, достал уже. А Ойкаву достало ждать. Но это, конечно, враньё. Ойкава будет ждать, сколько нужно – и до конца школы, и до конца первого курса в университете, а потом, наверное, и попустит. А если не попустит – ну что теперь сделаешь. Найдёт Бодрячка-куна сам, засунет в мешок, а потом поминай как звали – уедут, уедут так далеко, что ворчания Ивы-чана будет не слышно (но Ойкава честно-честно будет скучать!), и он сможет с утра до вечера петь дифирамбы и родинкам, и ключицам, и глазам, и всему-всему-всему. Но Ойкава не такой, как Ива-чан. Он вовсе не жестокий. Он хочет, чуть ли не впервые, чтобы всё было правильно. Так, чтобы Бодрячку-куну понравилось. Хочет ходить на свидания и всякое такое. Хочет, чтобы красиво. И чтобы Иваизуми ворчал на периферии. Хочет научить Коуши целоваться. Лучшего учителя не найти!.. У Ойкавы ладони потеют каждый раз, когда он вспоминает. И сейчас – ужасно неловко. Сидеть в одиночестве на кухне Ивы-чана с красными ушами – то ещё удовольствие. На Ойкаву так накрывает, что он даже забывает, зачем сюда пришёл. В комнате тихо, даже часов нет, чтобы тикали. Тогда, в парке, тоже было тихо, только листья шуршали. Бодрячок-кун сидел рядом и почти не дышал, кажется, а Ойкава на него смотрел, как впервые, и всё никак не мог понять – как так получилось, что ему удалось зациклиться на Кагеяме, на очкарике, на той рыжей блохе и почти на всей команде сразу, а Бодрячок-кун остался практически без внимания?.. Ну и что, что не вошёл в основной состав. Всё равно удивительный. Ойкава стонет и роняет голову на сложенные на столе руки. Это кошмар. Он совсем пропал. Ещё тогда пропал, две недели назад, когда случайно встретил Бодрячка-куна у магазина и зачем-то с ним заговорил. Ну, если честно, то он хотел немножко потоптаться по больным вороньим мозолям, однако у Суги, такого сосредоточенного площадке, было такое удивлённое лицо, и глаза совсем огромными стали… В общем, даже если тогда Ойкава и не понял, насколько сильно вляпался, то теперь он это знает. Знает и мучается. Так недалеко и в карму поверить – видимо, Ойкава где-то капитально напортачил, раз в день, когда судьба свела его с самой главной и с самой голубой любовью всей его жизни, у него при себе не оказалось телефона. Пришлось диктовать свой номер, а потом ждать. А чего ждать? Ну, пёс с этим. Всё равно кроме ребусов от Ивы-чана ничегошеньки не дождался. Ойкава удрученно вздыхает себе в предплечья и закрывает глаза.***
Иваизуми, выждав театральную паузу, выскальзывает в окно, но в последний момент цепляется ногой за раму и незамедлительно входит в хрестоматийное пике. Дайчи ржёт, как последняя скотина – Ива видит, как трясутся его плечи над кустами. Шпион хренов, чтоб его. - Чего расселся? Гнездишься ты там, что ли, - шипит он, потирая ушибленное колено. Дайчи заливается пуще прежнего – давится, стараясь не шуметь. Покраснел даже от напряжения. Иваизуме сначала держится, но потом тоже фыркает. Грации в нём, что в Ойкаве мозгов. Но времени у них нет, так что Хаджиме, скрепя сердце, вытаскивает истерически икающего Дайчи из кустов и тащит за собой обходными путями, так, чтобы Суга их не заметил. Уже на порядочном расстоянии от дома они слегка расслабляются и заходят в крошечное кафе – жара невыносимая, кажется, будто подошвы кроссовок к асфальту вот-вот прилипнут. Иваизуми плюхается напротив Дайчи за крошечный столик в самом углу. Шум кондиционера кажется пением ангелов. Хаджиме готов жить и умирать под этот звук, кроме шуток. Они заказывают по коктейлю и долго ещё разговаривают. Сначала – о Суге и Ойкаве, конечно, потому что они и есть повестка дня, и жаловаться на обоих можно до бесконечности. Правда, очень по-разному – если Ойкава не затыкается, то Суга, как оказалось, наоборот отказывается что-либо объяснять и страдает в одиночестве. И Иваизуми даже в мыслях старается не хвалить Дуракаву, но в этот раз не может удержаться. Если бы ему приходилось ломать над ним голову так же, как Дайчи над Бодрячком-куном (тьфу ты, привязалось!), то он давно уже двинул бы кони. Выясняется ещё, что Суга стеснялся звонить Ойкаве, потому что боялся, что тот уже занят. - Ну, была у него одна несчастная, - Иваизуми хмурится, вспоминая. – Но они давно расстались. - Ты не понял, - торжественно возражает Дайчи. – Ты думаешь, почему он позвонил тебе вообще?.. прощупывал почву. Суга думал, что Ойкава занят тобой. Иваизуми давится коктейлем и обрушивает на Дайчи такой поток проклятий, какого даже Дуракава ещё не слышал.***
Ойкава просыпается от стука в дверь. Он дёргается спросонок и тут же охает – шею ломит после сна в неудобной позе. Тихонько чертыхаясь, Ойкава бегло оглядывается. Иваизуми открывать не спешит, ну да и ладно. В конечном итоге, его мама вовсе не удивится, если дверь ей откроет Ойкава, а не сын. Не впервой. Всё ещё кряхтя и замученно потирая шею, он поднимается и семенит к двери. Зевает. От жары и сна побаливает ещё и голова, и Ойкава решает, что вот сейчас он откроет дверь, впустит или прогонит гостя, а затем уйдет домой отдыхать. Всё равно Ива-чан про него забыл. С аквалангом он там что ли веселиться, в своей ванной?.. Ойкава щёлкает замком и толкает дверь. Свет ударяет ему по глазам, а горячий пыльный воздух – в нос, и он незамедлительно чихает прежде, чем успевает кого-либо разглядеть. Ему требуется добрых три секунды, чтобы понять, кто стоит на пороге. - Я убью Дайчи, - вот первое, что говорит Сугавара, прежде чем Ойкава хватает его запястье и затаскивает в дом. Суга от неожиданности даже не сопротивляется, всё равно что ребёнок – безропотно идёт следом за Тоору и ничего не спрашивает. Покорно усаживает на диван и даже не вырывает руку – Ойкава всё никак не может разжать пальцы на его запястье, даже когда садится с ним рядом. Так близко, что коленки соприкасаются. И этого ничего – правда, совсем ничего, но Суга в шортах, и это замечательно, а ещё рукав его футболки слегка задрался, и Ойкава может видеть, что кожа на его плечах заметно светлее, чем на предплечьях… - Почему ты не звонил? – спрашивает он, чтобы хоть что-нибудь сказать. Он заглядывает Суге в лицо, но тот отводит взгляд и совершенно очаровательно, непозволительно, прекрасно и едва заметно краснеет. Ситуация патовая. Ойкава никогда в таких не бывал, поэтому он впервые в жизни совершенно не знает, что ему сказать. И во рту пересохло. Но это, наверное, ещё и потому, что Суга слегка ёзрает на своём месте и потирается голой коленкой о бедро Ойкавы, и, господи, где Иваизуми, когда он так нужен?.. Ива-чан всегда знает, как спасти Ойкаву от скоропостижной смерти. Сейчас его навык будет весьма кстати. - Я хотел сначала поговорить с Иваизуми, - тихо говорит Суга. Тихо, но довольно расслабленно, и это слегка сбивает с толку. Вот он сидит, краснеет, почти ластится, а голос у него настолько спокойный, что это как-то даже оскорбительно. – Я же не знал, что ты захочешь… что ты… в общем, что ты тоже такой. - Такой – это какой? – щурится Ойкава, и всё удаётся даже лучше, чем он планировал. Прилежный Бодрячок-кун совершенно бесстыже вспыхивает маковым цветом, и если это не искусство, то Ойкава не знает, что ещё. Суга силиться сказать что-нибудь, но в этот раз самообладание его подводит, и он снова отворачивается. Можно подумать даже, что он обиделся, но его ладонь всё там же – на коленях Ойкавы, стиснутая его же рукой. - Я ждал все две недели, - говорит Ойкава, осторожно водя большим пальцем по запястью Сугавары. – Честно, ждал. - Мне приятно. - Ага. Суга поворачивается так резко, что Ойкава не успевает морально подготовиться, и все его силы мгновенно уходят только на то, чтобы не запищать, как влюблённая шестиклассница. - Я знаю, что ты засранец, - неожиданно серьёзно объявляет Сугавара. И, ладно, к такому Ойкава готов не был. – Я знаю, что я и на треть не такой талантливый, как ты, - тоже не поспоришь. – Но я также знаю… что я чего-то стою. Так что если тебе просто было интересно, то стоит остановиться сейчас. Я не хочу… не буду чьим-то экспериментом. Ойкаве требуется минута, чтобы осознать, что только что произошло. Лицо Суги за это время неуловимо меняется со сосредоточенного на испуганное, но он молчит и ждёт, и большое ему за это спасибо, на самом деле. Ойкава всегда был горазд чесать языком, но такие вещи… такие вещи он обсуждать не привык. Он прокашливается, прежде чем отвечает. А ещё несколько раз запинается, потому что Суга смотрит ему прямо в глаза, и это совсем не помогает. - Я знаю, что люди говорят, но я не такой уж мудак. То есть, мудак, но в пределах разумного. И ты не эксперимент. Ты мне нравишься. - Мы погуляли один раз. - Но я хочу ещё, а это значит, что ты мне нравишься! - Как у тебя всё просто. Суга спокоен, как и всегда, но Ойкаве отчего-то кажется, что что-то только что поменялось. В улыбке, или во взгляде – он ещё не может понять. Но если Суга даст ему время… Суга времени не даёт – целует первый, и Ойкава от неожиданности мычит ему в рот, но тут же отвечает. И сидеть неудобно, и ворот футболки липнет к шее, и шорты у Суги дурацкие – зачем нужны?.. но всё это, и стукающиеся зубы, и скользящие ладони – удивительно, умопомрачительно, прекрасно, Ойкава в восторге и хочет ещё. - Всё ещё хочешь убить Дайчи? – тихо спрашивает Ойкава, когда Суга отстраняется. Коуши легко смеётся – впервые, и так красиво! – и отвечает, смешно морща нос: - Смотря как это кончится. И Ойкава, целуя Сугу снова, желает Дайчи долгой, счастливой жизни. А Иваизуми он позже отблагодарит.