Первый бой

Тот поход запомнился мне надолго и оказался намного страшнее первого. И кто знает, как бы все повернулось, не поскользнись перед самым отплытием Плотица… Наш отчаянный кормщик крепился, шутил над собой, но боль в пояснице была такой, что с нами он идти не мог. Не помогли ни пчелы, ни муравьи. Когда-то он еще отлежится… Этим сразу воспользовался Славомир, убедил взять с собою. Воевода с братом долго не соглашался, о чем там они спорили — мне неведомо, но в конце концов сладили, и младший на радостях огрел меня по спине: — Я позабочусь, чтобы шальные стрелы здесь ни в кого больше не попадали! Все посмеялись и забыли, только Хаген как-то странно нахмурился. Вещий слепец, о котором знали, что видит он побольше зрячих, сразу пошел к воеводе — и тоже попросился на корабль. Они долго говорили, и даже, кажется, не по-галатски, потому что я не поняла из разговора ни слова, хоть и стояла рядом. Я только потом поняла: что-то наш Хаген увидел, недоступное нам. Что-то почувствовал. Не даром же он еще перед тем, первым походом, советовал мне поберечься. И тогда тоже говорил что-то подобное. Не помню, что, да это уже и не важно. Важно другое — Хаген отправился с нами. Впервые за много лет. И ребята даже не перешучивались: хороши же мы в бою будем — с девкой да со слепцом на снекке. Словно тоже чувствовали. А еще помню, как наш вещий слепец частенько подходил то к одному кметю, то к другому и долго вполголоса беседовал, словно предупреждал о чем. И становились они после этого какие-то задумчивые, и как-то очень уж сосредоточенно точили оружие. Не о будущем ли бое он им говорил? Не знаю. Ко мне он с расспросами не подходил. Только однажды спросил, не боюсь ли, говорил что-то о первом бое, о том, что нет ничего зазорного в том, чтобы поберечься, присмотреться к тому, что творится вокруг, а не рваться сразу вперед. Просил к нему поближе держаться. Как же, не знаю я, что его на время боя на снекке оставят и ни за что не выпустят, пока все не будет кончено! Да если уж я о воеводином приказе знала, то уж он-то и подавно. И все же — что он такого видел? О чем хотел предупредить? Мне порою казалось, что какая-то черная тень нависла над нашей снеккой, и именно ее хотел отогнать Хаген. Не умею лучше сказать и не знаю, почему мне казалось именно так. А между тем сначала мнилось нам — удача рядом, только руку протяни. Недаром же на второй день мальчонка-весин рассказал о датчанах, виденных недавно. И гроза, последовавшая за этим. Это мне не по себе было, а люди сказывают, дождь в дорогу — добрая примета. А потом… Не забыть мне, как едва не поссорились из-за меня воевода и Славомир, как едва не оставили меня на берегу, где забыл свой нож воевода. И кмети потом, когда я подоспела, догнала, шутили, улыбались, а я едва сдерживала слезы обиды: за что? Почему меня никак не желают признать равной, почему бросают на полпути? Помнится, Хаген тогда подсел ко мне, впервые со дня отплытия, по голове гладил и все уговаривал не сердиться на воеводу, и уверял все, что он не со зла, что для моей же пользы… Какое там! Мне хотелось плакать, обида застилала глаза, и не хотелось даже думать о том, что там кто хотел и зачем поступал так, а не иначе. А потом был тот бой. Бой, которого мне не забыть и который снился мне потом в страшном сне. Первая моя настоящая битва. Век бы не видеть тех искаженных лиц, ощеренных ртов и глаз, безумных безумием битвы! Словно дикие звери, сцепились мои побратимы и датчане. Я и сейчас, много лет спустя, помню, каким тогда стало лицо Славомира. Он был уже ранен, правда, легко, и кровь стекала по лицу, капала с подбородка на грудь. Помню его смех и то, как сверкали его зубы. Он был счастлив, нападая на тех, кого искал каждый день все двенадцать лет после гибели Неты… Он уходил от ударов как заговоренный, пока… Как я поняла, что замышляли те датчане? Кинулась наперехват, громко крича, чтобы предупредить Славомира, сцепилась с одним из нападавших, потом… Потом, кажется, увидела совсем рядом бок Славомира и занесенное копье. Вспомнила про топорик, метнула его, и… и опоздала. Острие шириной в ладонь все-таки вошло Славомиру сбоку в живот. Помню, как вмиг побелело его мокрое молодое лицо, как оно стало совсем мальчишеским. Он медленно осел на колени, потом завалился набок, хватая скользкое древко. Я все порывалась бежать к нему, но рядом оказался еще один датчанин. Не помню, что я делала, как отбивала его удары. Потом откуда-то сбоку появился Мстивой. Он отшвырнул моего датчанина, словно соломенную куклу — вождь шел к брату, и тех, кто попадался на его пути, будто ветром сносило. Когда я подбежала, Мстивой обнимал Славомира, прижимая ладонями рану, рядом на палубе валялась брошенная Спата. Помню, как стояла возле братьев и подойти не смела. Слышала их разговор — и горло словно стиснула невидимая рука. Смотрела на Славомира и понимала: еще немного — зареву. Нельзя. Но как сдержаться? Никогда еще не казался он мне настолько юным и таким красивым. Жить бы да жить, а он… В это время раненый увидел меня. И узнал, наверное, не сразу — была я тогда сама на себя не похожа. Потом узнал, улыбнулся… Лучше бы мне не видеть этой улыбки. Зачем он спросил, пошла бы я за него или нет? Да и что я могла ему ответить? Сам ведь понимал, что сейчас скажу «да», что бы ни думала до этого… И тут неслышно подошел Хаген. — Да что ж ты прощаешься, болячка тебе! — совсем как Плотица ругнулся он у меня за плечом и уже своим голосом проворчал: — Помирать он собрался. Рано еще! А ну, расступитесь, сынки, не мешайте. Что столпились, мне воздух нужен! Вон, на носу еще датчане недобитые остались. Ты лучше, внученька, сбегай за мешочком с травами. Иглу не забудь. А ты, Бренн, не мешай покуда. Что, сынок, худо тебе? Терпи. Терпи, говорю! Тоже мне выдумал — помирать! Поживем еще! Я бросилась на нашу снекку, туда, где Хаген оставил свой мешок, и успела только заметить, как вождь поднялся на ноги, подобрал Спату и пошел прочь. Тут только я поняла, что бой еще не окончен. Нитки, мешочек трав и иглу я принесла. Увидела, как Хаген склонился над мертвенно-бледным Славомиром и что-то делает с его раной. Нет, смотреть на это было выше моих сил! Лучше гляну, как там остальные. Все еще сражаются… Хотела было я идти туда, где продолжали рубиться, но не прошла и нескольких шагов. Тошнота застигла врасплох, я успела лишь наклониться и повиснуть животом на борту, и, верно, свалилась бы, кабы не Блуд. Побратим удержал меня и гладил по спине, не забывая зорко следить, как доламывали датчан. Мы бы с ним едва ли там пригодились, довольно было бы одного вождя. А потом, помню, Славомира на чьем-то плаще уносили к нам на снекку, и Хаген долго отмывал руки, и я все боялась спросить — что. Он понял сам и сказал: — Живой он, мы еще у него на свадьбе погуляем. Вздумал тоже — помирать! Да разве от такого?.. А впрочем, всяко бывает. Тебе спасибо. Полпальца вправо — и все. Ну да ладно, пора мне. Раненые — они что дети малые, за ними следить и следить, а вы тут и без меня управитесь. Проводи, куда его там поместили. Рассвет застал нас уже в пути. Мы возвращались домой. Живые, с богатой добычей. И все равно почему-то было страшно — слишком близко пролетела смерть, почти задела крылом. А Славомир… Он выжил и тогда, и в других боях уцелел. У него, оказывается, тоже была Та, что он всегда Искал, и он ее даже встретил, но это уже совсем другая история.