Не случилось

      Улита сидела за своим обычным столом в приемной резиденции мрака и что-то тихонько напевала себе под нос. Меф рискнул подобраться поближе и прислушаться:       — Эся-эся, Эси-Орх, Эси-Орх, Эси-Орх... — на знакомый музыкальный мотив бормотала ведьма. А на листах донесений, сданных Тухломоном, из под ее пера появлялись мускулистые мужчины на мотоциклах, по-детски накаляканные в разных ракурсах и масштабах.       Мефодий хмыкнул, и Улита тут же одним молниеносным движением смахнула стопку бумаг в ящик стола и схватила Мефа за нос. Тот, хотя уже и наловчился быстро ускользать от противника на тренировках с Ареем, тут почему-то сплоховал.       — Любопытной Варваре на базаре нос оторвали!       Меф попытался вывернуться, но Улита держала крепко. Она чуть повернула руку, чтобы он как следует выучил урок, и подросток застонал от боли.       Да, к такому его Арей не готовил.       — Что-то я сегодня какая-то недобрая, — задумчиво проговорила ведьма и повернула руку еще чуть-чуть. — Наверное, не выспалась. — Меф от боли в скрученном носу чуть не завалился на колени. На его счастье, из кабинета Арея вышла довольная Мамзелькина, очевидно, нахлебавшаяся медовухи на неделю вперед.       При ее появлении хватка Улиты чуть ослабла.       — Чем это мы занимаемся тут, а? Молодежь учим, да? — одобрительно осклабилась Аида Плаховна. — Это правильно, это дело нужное. Ты им только палец протяни, а они — хвать! — всю руку откусют, — Мамзелькина преувеличенными жестами показала, как именно «хвать!» и как именно «откусют», а потом пьяной походкой направилась к выходу.       Улита к этому времени уже остыла, и Мефодий, стараясь сохранить достоинство, неторопливо шагал наверх, растирая потрепанный нос.       Не дойдя до двери, Мамзелькина резко остановилась.       — Только вот знаешь что, доченька, сердце у меня за тебя болит, вот что! Совсем расшалилось окаянное.       — Так вы кроволольчику попейте, — не смутившись, посоветовала Улита, — валидольчику. Вот и шалить не будет.       Она вернула из ящика стола бумаги и села неестественно прямо, ожидая, когда Мамзелькина уйдет.       — Вот об этом я и говорю, вот об этом, — Аида Плаховна горько тыкала пальчиком в кипу бумаг. Множественные Эссиорхи носились по страницам на своих мотоциклах, перепрыгивая с одной кляузы на другую. — Влюбилась ты, болезная.       Улита от внезапной вспышки гнева вся пошла красными пятнами, но промолчала — с Мамзелькиной она, естественно, связываться не рисковала.       — Вот видишь, ни с того, ни с сего, а злишься на добрую бабушку, — проворковала проницательная «бабушка». — Разве дело это? Нет, влюбилась ты, да не в того. Ужо и сейчас видно, что до добра, — на слове «добра» Мамзелькина смущенно хихикнула, — такая история не доведет.       — Интересно, — сказала Улита в пространство, — с этой работой у меня когда-нибудь появится право на нормальную личную жизнь?       — Да ты что, внучка, — замахала на нее Аида. — У нас, у тружеников, у передовиков Мрака, личной жизни не бывает, одна общественная. И к лучшему это, к лучшему. Не веришь? На-ка вот, я тебе тут кое-чего припасла, — она порылась в своем рюкзачке и вытащила маленькое зеркальце в треснутой желтой раме. — Артефакт одноразового действия. Шепни ему имя своего избранника и увидишь, какое будущее вас ждет.       Улита посмотрела на артефакт с подозрением.       — Не кривись, голубка, не кривись. Я ж по доброте душевной о тебе пекусь, у меня при виде тебя сердце кровью обливается. Была я молодой, знаю, как легко жизнь-то свою драгоценную загубить можно.       — Плавали — знаем, — откликнулась Улита. — Артефактам этим вашим соврать, как два пальца...       — Но-но, — покачала пальчиком Аида. — Только не моим. Я не вру. И я тебя уговаривать не буду. Мое дело предложить. Но никто же нас, стариков, не слушает. Пока сами шишек не набьют, не поумнеют.       Когда Мамзелькина ушла, Улита уставилась на зеркальце, оставшееся на столе. С незнакомыми артефактами заигрывать нельзя, поэтому она проверила его своими ведьминскими способами и только потом взяла в руки. Что же имела в виду Аида Плаховна? Неужели у нее с Эссиорхом вообще есть какое-то будущее? Ведь он светлый, а она... Не попадут ли они оба в Тартар?       Чувствуя, как холодеют руки, Улита быстро прошептала имя любимого зеркальцу. Оно помутнело от ее дыхания, а потом медленно прояснилось, вместо отражения показывая незнакомую квартиру...       Сначала Улита увидела себя у кухонной мойки: раздраженно громыхая, она отчищала тарелку за тарелкой. В это время в соседней комнате сидели двое мужчин и спокойно беседовали. Одним из них был Эссиорх.       — Сейчас она перебьет все тарелки, а потом мы ее накормим и она успокоится! Говорят, после третьего ребенка будет легче, а сейчас мы ждем только второго.       — Вы ждете второго?! — не поверил собеседник.       — Мне кажется, это очевидно, — отрезал Эссиорх.       Картинка замутилась, а потом снова прояснилась, и Улита увидела себя, обрюзгшую, в заношенном халате. Комната, в которой она находилась была заполнена всяким хламом, по стенке стояли двухъярусные кровати, центр занимал разложенный диван. По нему, и по Улите на нем лежащей, бегали толстопузые детишки, снося все попутные предметы. От их криков взрывались лампочки и вылетали стекла.       — Пять — это только начало, надо рожать шестого! Другим путем тебе к свету не попасть.       Снова смена кадра.       Эссиорх рисует в своей мастерской... Эссиорх катается на мотоцикле... Эссиорх путешествует по делам Света... Эссиорх встречается с друзьями... Эссиорх на рыбалке...       А в это время Улита: на кухне... в комнате... в магазине... и снова: на кухне... в комнате...       — Ну почти любой. И вообще: поверь моему опыту. Каждой женщине нужна своя маленькая кухонька, где она сможет воевать с посудой и печь тортики, оставляя там свои негативные эмоции. Освобожденная от кухонного рабства женщина моментально начинает устраивать революцию или разносит себя в клочья каким-либо другим способом.       Улита с громким криком отбросила зеркало и вскочила.       С этих самых пор Эссиорха она обходила за километр, а если он все же приближался, то Улита всегда держала наготове свою верную рапиру. Любовь прошла вмиг, будто ее и не было, спал туман очарования.       Спасибо, Аида Плаховна!