Отдохни, командир

Сайко всегда думала, что первым уйдет Урие. Она подозревала, что в отряде ему не нравится, что напарники ему претят и мешают, а своего наставника он так вообще на дух не переносит. Сайко чувствовала, что Урие хочет покинуть отряд и перейти куда-нибудь на несколько планок выше (и, быть может, даже хотела этого). Когда Ширазу проболтался о том, что Урие намеревается получить повышение и перевестись в отряд S3, Сайко не была удивлена и даже обрадовалась, готовая в любой момент помахать бывшему одногруппнику ручкой и пожелать удачи, вместе с тем прикусив губу от маленькой подстрекающей душу досады. В конце концов, даже в академические годы она его не понимала. Всегда строгий, холодный, собранный и ответственный отличник, который одним только взглядом острых ядовитых глаз мог отпугнуть стадо пантер (при этом сам являясь той ещё пантерой). Староста группы, в которой училась и Сайко, без особых усилий и принуждений сумевший даже её заставить заняться делом (это происходило редко, но тогда Сайко становилось интересно, как так и почему). То, чего Сайко не понимала, она старалась не трогать и даже не думала стараться понять, именно поэтому на Урие она тоже внимания не обращала. Что вообще по сути было довольно трудно, ибо сильно тянуло. В конце концов, Сайко думала, что он умрет на какой-нибудь миссии. С его прытью, стремлениями и жаждой наживы это был бы такой очевидный и, черт побери, верный исход (сейчас Сайко за те мысли готова убить себя, воскресить, а затем снова убить столько раз, сколько потребуется). Но первым от них ушел Гинши. И Сайко была бы просто несоизмеримо счастлива, если бы он сам перевелся в другой отряд или уволился, или, быть может, вовсе уехал из города. Но, Боже, пожалуйста, не так ведь. Не уйти ведь посредством смерти. Это ужасно, это страшно, это непереносимо, это слишком для Сайко. Она ведь так уважала его, ей было так весело и хорошо в его компании, он же был таким... светом. Ширазу ведь освещал весь их отряд, озарял в самые непроглядные моменты, он же не мог, не мог, не мог...! Если бы раньше Сайко намекнули на то, что Ширазу может умереть, она тренировалась бы день и ночь, чтобы стать сильнее и защитить его. Но она была слишком слабой. И в ответ на свою слабость получила пустой гроб, зарытый в сырую землю, окропленную её слезами. Получите и распишитесь, Йонебаяши Сайко, в следующий раз, прошу вас, выходите чаще из комнаты и не заставляйте своего уже мертвого напарника на спине нести вас до места работы. Вторым их покинул Сасаки Хайсе. Он не умер, нет. Хотя можно было и так сказать, потому что в холоде, который стал будто олицетворением этого человека (гуля!), Сайко не узнавала маман. Своего любимого Маман. Он не мог так кардинально поменяться, думала Сайко, но потом осознала, что не так уж сильно Хайсе и поменялся. Просто они стали друг другу чужими, вот и все. Сначала Сасаки ушел как их наставник, а затем и вовсе из CCG и канул в лету. Сайко постаралась сделать так, чтобы её боль от его ухода тоже канула в лету, потому что переносить два удара одновременно — это на самом деле ох, как непросто (как поднять камень массой в три тонны при анорексии. Спасибо, Сасаки Хайсе, удружил, ничего не скажешь). Затем в другой отряд перевелась Муцуки. Сайко было обидно в тот день, но не более — кажется, она уже привыкла к уходам. Из жизни. Из души. Из отряда. К смертям. К предательствам. К контрактациям фактов, которые режут не хуже лезвий. Эй, пресловутая судьба, ты знала, что иногда со сливками на торт бывает перебор? Рядом оставался только Урие. Он никуда не уходил, не бросал её. Не оставлял никогда и ни при каких обстоятельствах. А ведь когда-то она думала, что он будет в первых рядах тех, кто бросил бы её. Эй, пресловутая судьба, спасибо за эту каплю горького шоколада. Я думала, что в него подмешан яд, но, кажется, он спас меня от отравления этими проклятыми сливками. В особняке, когда остались только они вдвоем, поначалу было тихо и мертво. Глыбы, булыжники тишины, которые придавливали Сайко к кровати в её комнате, которые выкачивали из легких воздух, выдавливали из глаз слезы, а из горла — стоны и крики. Урие тогда не хотел реагировать. Нет, не так. Он не мог реагировать. Он не был в состоянии справиться со смертью и уходами, но осознавал их куда лучше, чем сама Сайко. Он воспринимал их, понимал и даже принимал в себя всем существом. Не пытался сбежать, старался быть объективным. В то время как Сайко испробовала все формы эскапизма, Урие принципиально столкнулся лицом к лицу с реальностью и даже попытался её победить (ах да, точно, так и не вышло): они ушли. Ушли и не вернутся. Достаточно стенаний. — Отдых закончился. Я не Ширазу и тем более не Сасаки, я не буду церемониться. Хочешь всю жизнь страдать — пожалуйста. Только вот после этого ты потеряешь те ошметки уважения, которые я к тебе все ещё испытываю, — Урие ворвался в её комнату (насколько Сайко помнит, выбил вечно запертую дверь одним ударом плеча, жаль только, не с помощью кагуне и не с Ширазу под боком. Эй, ностальгия, отстань!), одним резким рывком открыл жалюзи, стянул с неё одеяло и, окинув жестким взглядом грязную комнату, скомандовал сегодня же убраться. Это было спустя ровно неделю их общего сплина. Урие был зол, очень зол: на себя, на Сайко, на весь мир. На Ширазу и Сасаки — особенно. Хоть и на настоящих и даже потенциальных покойников злиться неправильно, но ведь это же Урие. Ему все равно. Сайко было смешно: эй, Ури, а не слишком ли мало времени для скорби? Знаешь ли, я бы ещё поплакала, мешаю, что ли? Сайко была согласна с тем, что замуроваться в собственный кокон — не выход, но едва ли хотела из него вылезать. Тоска и скорбь сражались в ней за возможность питаться. Но, взглянув на лицо Урие, Сайко поняла — скорбить они будут ещё долго. Однако двигаться вперед надо. Даже если придется совмещать эти два дела. Оплакивать Ширазу и идти вперед, значит, Урие? Ну и отлично, давай, стартуй же, сделай это за нас обоих, раз умеешь, прости, но я так не могу. Я ведь слабая, а ты сильный, так давай, иди за нас двоих, для тебе же нет невозможного. Ведь твой залог заключается в том, чтобы направлять и вести за собой. Так выполняй же свою жизненную миссию, черт тебя возьми. Какие эгоистичные мысли, Боже. Однако, вопреки всей сложности ситуации (внимательнее: дерьма, в котором они по уши погрязли), Урие смог вытащить их чуть ли не из небытия и, наконец, поставить на ноги. На свои плечи он взвалил огромную ответственность, центнеры груза, которые нес, однако, с полным принятием и пониманием. Сайко оставалось только смотреть на Урие, широко раскрывая глаза от восхищения, и изумляться, как до такого можно было дойти. Ты вообще человек, а? Читайте по слогам, Господа: Урие Куки через что только не прошел, поэтому отныне и умеет, что принимать подарки своей жизни с полной готовностью и решительностью. Что-то вроде: «Очередная препона? А это неудача? Боль? Поражение? Спасибо, очень красивая упаковка». Вот только, должно быть, Урие так и не научился принимать в свои руки смерть. Коробка из блестящего хрусталя, заполненная едким смогом, выскальзывает из онемевших пальцев и вдребезги разбивается. Осколки красиво переливаются на солнечном свете, пока дым не поднимается вверх, поедая его, а вместе с ним и Урие, который падает на колени, болезненно кривя лицо и сдерживая слезы оттого, что осколки больно впиваются в кожу, а смог обнимает за плечи. Слезы текут по щекам беспрерывно, когда смог принимает очертания Ширазу, который улыбается чернильной пустой улыбкой, приникая к кричащим устам Урие горьким поцелуем и шепча что-то о том, что он (не) виноват. После смерти Ширазу Урие клянется самому себе, что больше никого не потеряет. И он обязан сдержать эту клятву, ведь она адресуется только себе и куда сильнее той, которая произносится вслух и получает чью-то доверенность. Вам лучше не знать, где я вашу доверенность видел, ладно? Себе Урие не изменяет. Себя Урие не предает. Сайко об этом знает. Жизнь вспыхивает искрой слабенькой надежды (она им двоим что, правда была так нужна?): к ним приставляют трех человек с такими же способностями, как у них самих — отряд куинксов возрождается. И никому нет дела до того, что знают Урие и Сайко, но о чем молчат. А знают они то, что ничего самый первый и самый настоящий отряд уже не заставит восстать из праха — кажется, воды утекло куда больше, чем кто-либо мог подумать (эй, Ури, ты не знаешь, почему кран на кухне в нашем особняке так сильно течет?). Урие становится наставником и командиром в одном лице (как раз та мантия, которая ложится на его широкие крепкие плечи почти идеально, хоть и тянет уперто к земле при лишнем шаге. Но Урие же железный, выдержит), Сайко же поручается быть его заменой, чем-то вроде правой руки (свинцовой перчаткой по самое плечо, если быть точным, спасибо, Господи, ты так помогаешь, не пойти бы тебе куда подальше, а). Сайко все прекрасно осознает и вместо того, чтобы быть балластом, старается самостоятельно подниматься с кровати, почти каждый день ходить на работу, меньше зависать в виртуальном мире и больше снисходить до реального, помогать по дому и, когда совершенно невмоготу, поддерживать морально. Боже, Урие, ты что творишь, ты хоть понимаешь, что менять людей по легкому мановению руки — неестественно? И, прошу тебя, передай спасибо Ширазу, который твоей рукой управляет, вы оба такие прекрасные, вы бы знали. Урие же тем временем ставит себе будто очередную цель: заменить Гинши и Сасаки для Сайко (кого обманываешь, их невозможно заменить даже тебе, сам же знаешь), стать хорошим командиром и чуть ли не отцом всему отряду, защитить всех и при всем этом не забыть о давней мечте — попасть в отряд S3 (они с отцом поработают вместе, даже если тот уже давно мертв. Прости, пап, но я пробьюсь, я обещал тебе). Урие работает, Урие тренируется, Урие зарабатывает деньги на лечение Хару, которую пообещал ни за что не оставить, Урие убирается и готовит, Урие находит ещё и время на какие-то там официальные встречи и мероприятия (почему-то Сайко кажется, что его начальник странно на него смотрит, а ведет себя ещё страннее), Урие старается совершенствоваться умственно и физически, Урие тянет за собой весь отряд, Урие пашет как последний человек на земле и, кажется, почти не спит (где ты прячешь модафинил, Куки, я заменю его снотворным). И да, спасибо, что починил кран. Когда ты успел этому научиться? У Сайко двоится в глазах, потому что, должно быть, Урие никогда не было столько много в её жизни и одновременно столь мало: она пытается вцепиться в то и дело ускользающий рукав рубашки и вдохнуть полной грудью родной приятный запах, но не может. Да подожди же, куда ты несешься, Гинши тоже пытался стать для нас всем, ты помнишь, что из этого вышло? Может быть, ты помнишь, как на себя всегда всю работу брал Сасаки? Я с тобой и за тобой куда угодно, но сбавь темп и дай мне, наконец, свою руку, придурок! А Урие слушает и не слышит, он, словно помешанный на своей очередной идее-фикс, делает все возможное, чтобы не повторить старых ошибок. Чтобы вновь не столкнуться с правдой о своей слабости, чтобы на его руках больше никто не умирал, а другие не пропадали из жизни поздней ночью, наутро оставив только свои ключи и некоторые вещи. Подло, Сасаки, это было очень подло, ты что, не мог посмотреть нам в глаза и сказать, что уходишь? Попрощаться? Мы бы тебя отпустили. Или ты боялся? Боялся моих желчных слов? Слез Сайко? Осуждения Муцуки? Чертов трус, противно. Иди ты знаешь куда? Впрочем, уже ушел, говорить нечего. Они научились справляться сами. Закалились и огранились так, что любой металл и драгоценный камень бы им позавидовал. Ах, какая искусная работа, не подскажите ювелира? Да, конечно. Смерть вас устроит? Она отлично обрабатывает рубины. Ну, те красненькие камушки, которые ещё так кровь напоминают. Может быть, предпочтете предательство? Оно мастер в обращении с кораллами, только не порежьтесь о них ненароком. Ах да, забыли сказать: предательство и смерть те ещё друзья, поэтому не удивляйтесь, если осколки их ювелирных трудов застрянут у вас в сердце, они работают всегда качественно и добротно, вопьются — не вытащишь. Может быть, дать вам клещи? Впрочем, это бесполезно, мы уже пытались. — Знаешь... — однажды как бы ненароком обронила Сайко, наблюдая за тем, как Урие расправляется с бумажной работой дома. Куки, тебе не кажется, что Мацури специально дает тебе больше работы, будто отыгрываясь из-за чего-то? С твоим начальником точно все в порядке? — Я бы хотела когда-нибудь спасти тебя и отплатить за все, что ты для меня делаешь. Ц, Йонебаяши, молчала бы, постучи теперь головой об дерево, надежнее будет. Не зарекайся, не спасешь ведь — рыдать будешь. Ты не говорила этого Ширазу, но он все равно погиб. Будь что будет, слова-то, оказывается, не так уж материальны, они просто сильны, но не больше. А, Сайко, почему ты никогда не говорила Гинши о том, что не хочешь с ним расставаться, что благодарна ему за все? Урие смотрит остро и скептически, но видно, что верит. У него нет ни кругов под глазами, ни каких-то следов усталости на лице, ни ещё чего-либо, что выдавало бы то, что он спит всего от четырех до пяти часов в сутки (эй, Куки, ты Цезарь или Наполеон?), но Сайко вглядывается в Урие и понимает. Он сидит за рабочим столом и сжимает в пальцах какую-то папку, неотрывно глядя вниз, на неё, расположившуюся у его ног. Положив голову на руки, которые покоятся на подлокотнике стула, Сайко глупо ему улыбается. Урие глубоко вздыхает и опускает руку ей на макушку, легонько треплет (в то время как Сайко готова ластиться об эту руку, которая довольно редко в прошлом гладила её по голове. Сайко вообще любит, когда Урие воспроизводит что-то из прошлого — кажется, она уже полностью растворилась в тех временах, когда рядом с ними были Ширазу, Сасаки и Муцуки). Ури, прошу, не ври мне. Ты можешь выглядеть хоть лучше всех, но я же вижу, насколько тебя, в конце концов, все достало. Тебя спасают только самолюбие и мысль о том, что ты можешь все. Ты пресытился своей силой, ты распластался на частоколе из собственных принципов. Ты кровоточишь, но терпишь, так как тебе этого мало. Ты винишь себя во всем и думаешь, что это — лучшая расплата. — Рассчитываю на тебя, Йонебаяши. И не смотри на меня так, будто я буду той, которая наденет на тебя терновый венок, чертов страдалец! Может быть, ты даже думаешь, что не заслуживаешь спасения? Какой же ты глупый! Урие Куки — тот, кто остался с Сайко до последнего, до оставшейся капли кислорода в легких, до конечных остановок, на которых они оба высадились, понимая, что не знают, что делать (Ури, тебе не кажется, что у этих остановок какие-то неправильные названия? «Смерть» и «Отчаяние» — пугает же, разве нет? Почему мы здесь?). Урие Куки — тот, за кем Сайко пошла, пытаясь не потерять из виду его внутренний огонь (целый огненный вихрь, такой не потеряешь, но шанс есть, поэтому Сайко старается быть осторожнее). Урие Куки — тот, кем Сайко искренне восхищается, потому что невозможно быть настолько сильным. Урие Куки — тот, кого Сайко никогда не потеряет, даже если он сам когда-то говорил их старому отряду, что истребление одного из них, сорвавшего фреймы, — это естественно и неизбежно. — Потому что Сайко любит тебя, Ури. Отдохни немного, командир. Ты заслужил больше, чем кто-либо ещё. О тебе есть кому позаботиться.