free sex

Ночная Калифорния пахнет бегством от самого себя, верой в Бога и лужами алкоголя. И кровью. Кровью, которой слишком много на содранных коленях Диппера. И влажные салфетки тут не помогут, мальчик. Поможет — перестать бухать и общаться с Биллом Сайфером. Ха-ха. Моргнуть не успел, как мир вывернулся наизнанку вместе с Диппером-не-открывай-глаза-Пайнсом. А глаза он всё же открывает, и видит мир таким, каким он был всегда. Без блёсток и мишуры, стащенной из-под кровати любящей сестрёнки. Которая, вроде как, всё такая же правильная, добрая и хорошая. Только ни свитеров, ни блёсток, ни домашней свиньи не наблюдается. Мир меняется в сто оборотов в час. И голова кружится. Шизофрения Диппера Пайнса ласково отзывается на «Билл». И всегда злится на «чёртов-ты-мудак-пошёл-на-хуй». То, что происходит с Диппером — колесо сансары, у которого обороты тоже, к слову, слишком быстрые. И голова кружится-кружится. Тёплые чужие руки на плечах помогают устоять. Но Диппер всё равно падет. И колени в кровь. Билл качает головой. То, что между ними — это только по секрету. И никто не должен знать, что Диппер посмертно связан с почти-что-мёртвым-демоном. Которого, кажется, видит только он. Потому что Билл на веки вечные в его голове. Диппер смеётся от иронии: боже, звучит как клятва в церкви. А на деле — проклятье, от которого и не спастись, и не убежать, и даже не умереть. Потому что руки проклятья выкинут из петли, отберут из рук лезвие, спрячут все таблетки. И это не забота. Это проклятье. Мэйбл качает головой: — Что с тобой стало? Диппер усмехается, выкидывая бутылки виски, и вытирает содранные грязные ладони о полотенце. Взгляд Мэйбл скользит по позвоночнику, так, будто она хочет вырвать каждый позвонок. — А с тобой? — Диппера покачивает не от выпитого алкоголя, а от того, что стоять сложно: шататься всю ночь по городу и падать-падать-падать — дерьмовая идея. — В моей голове хотя бы нет демона, — она совсем безжизненно улыбается и уходит, прикрывая дверь в их уже давно не общую спальную. Потому что выросли. Потому что личное пространство и всё такое. Потому что Билл ночами вытворяет либо кошмары наяву, либо всякие непотребства, озвучку которых Мэйбл не нравится слушать. Жизнь Диппера и блядство. Комната Диппера и кривая вывеска «free sex». Глаза Дипера и хладный труп. Или ещё сто и одно составляющее жизни Диппера, к которому он может подобрать синоним. Внимание — только за пьяными разговорами. Внимание — только если вас зовут Билл. Внимание — только если вы живёте в голове Диппера и сами лезете туда, куда вас не звали. В своей комнате можно рыдать навзрыд, раздирать и так содранные ладони и кричать так, что собственные уши закладывает. Звукоизоляция делает своё дело. Единственное, что имеет Диппер в свои года — испорченное здоровье, хроническую депрессию и любовь к собственной шизофрении. И любит он так остервенело, отчаянно, что самому страшно становится. Выкинуть бы всё это в окно вместе с неудавшимся переходным возрастом. И бессонницу, и рыдания, и демона из головы, и всё-всё это. Вернуть себе свои двенадцать лет, в которых всё слишком хорошо, которые пахнут ностальгией и изношены ночами разумом Диппера. — Не плачь, дитя — чужые пальцы зарываются в растрепанные волосы. — Всё равно не поможет. Диппер глухо всхлипывает в покрывало, которое всё пропахло алкоголем и сигаретами. Ни запаха пота, ни нот духов той симпатичной девушки, ни запаха новых книг — ничего, что должно было бы у него быть. Это у Мэйбл всё сейчас правильно, только взгляд слишком холодный. Это Мэйбл пошла по правильной дороге, а у Диппера ноги подкосились и он кубарем упал со скалы на самое дно. И сестра не помогла. Потому что это его привилегия — за руку хватать, жертвуя самим собой. — Ты когда-нибудь уйдёшь? — сдавленно спрашивает Диппер, и на выдохе он чувствует, как дрожат его плечи. — Ну, если ты сотрёшь свою память. Но потом я уйду к падающей звездочке. — А потом? — Обратно к тебе. — Боже… — тяжёло выдыхая, шепчет Диппер, опираясь на руки и кое-как садясь на кровать. Светлое будущее, наука, семья, дети — как насмешка над Диппером. — Тебе незачем себя жалеть, — демон, который его личный, ручной, усмехается, и он, присаживаясь рядом, тянет за волосы, заставляя посмотреть ему в глаза. — Ты сам себя в это загнал. — От осознания этого не легче, — он кладёт голову на чужое плечо, слепо утыкаясь в тёплую шею. — В те двенадцать ты бы как параноик повторял: «Должен быть выход, должно быть решение». — Нет больше того Диппера. Умерли во мне все дети: и маленькие, и большие. Билл печально усмехается, поглаживая спину мальчишки, будто пытался успокоить. Пайнс отчаянно хватаясь пальцами за жёлтый жилет и, кусая губы, пытается затолкнуть вой обратно в глотку. Взрослые мальчики не плачут и уж тем более не рыдают. — Хочу обратно, — умоляюще шепчет Диппер, сильнее прижимаясь к тёплому сильному телу, будто так пытаясь успокоиться. — В то лето, в Гравити Фолз, в свой адекватный разум, в котором нет тебя. Собственная клетка Диппера пахнет алкоголем и сигаретами. А Билл не пахнет никак — лишь едва ли можно уловить ноты лаванды. Лаванду Диппер, к слову, никогда не видел, и он не уверен, что этот запах — именно лаванды. Но Мэйбл как-то заметила, что чувствует именно этот запах, она тогда ещё с надеждой спросила: «У тебя появилась девушка?» Ха-ха. Смешная шутка, Мэйбл. Только Дипперу совсем не смешно. — Ищи плюсы, — шепчет Билл так, будто даже ему Диппера жалко. Но Пайнс в это верить не хочет — насколько надо быть жалким, чтобы даже демон тебя жалел? Диппер отстраняется, отводя взгляд, закусывая губу. Должны быть плюсы. Хоть в чём-то. Хоть где-то. Но у Диппера нет ни одной догадки по этому поводу. Кругом — один жирный минус, включая самого Диппера, который ну, никак за плюс сойти не может. Скорее весь такой отрицательный, злой и колкий заряд. — Нет тут плюсов, — он переводит взгляд на него, добавляя: — сомневаюсь, что моя шизофрения может сойти за плюс. — Даже «мудак» звучало не так обидно, как «шизофрения», сосенка — фыркает Билл, сжимая волосы на затылке, а после тут же отпуская. — А кто ты ещё, если не шизофрения? — Диппер удивленно на него смотрит, склоняя голову на бок. — Если сейчас кто-то войдет, то он подумает, что я сам с собой разговариваю. — Ну, для тебя я не шизофрения, не выдумывай, — он морщится. — Относительно, и я могу сойти за плюс. — Ха-ха. Треугольник, который пытался меня уничтожить вместе со всем миром. Хуёвый из тебя плюс, Билл, — качает головой Диппер и, сжимая его руку, ложится на кровать, закрывая глаза. Билл смотрит на него молча с пару секунд, не вырывая своей руки из его. Диппер сворачивается едва ли не калачиком, и дёргает за руку на себя. Сегодня Сайфер почему-то многого себя не позволяет, лишь наклоняется к нему ближе, внимательно всматриваясь в его лицо. — Устал? — Угу, — бубнит Диппер, снова тщетно дёргая его на себя. — Всю ночь проходил. — Знаю, — Сайфер сдержанно кивает, пытаясь одной рукой накинуть на него одеяло. — Пытаешься быть заботливым? — Пайнс усмехается, открывая один глаз. — Учитывая, что в какой-то мере ты мой хозяин, то это логично. Будь моя воля, давно бы с тобой что-нибудь сделал, но это мне чревато собственной жизнью, которая и так уже поистрепалась. — И то верно, — выдыхая, отвечает Диппер, вновь закрывая глаза. — Спокойной ночи. — Сейчас пять утра. — Билл. Сайфер усмехается, смотря на Пайнса. За окном догорает рассвет. Через четыре часа к Дипперу вернётся улыбка, старания быть лучшим хоть в чём-то и попытка делать вид, что ничего не было, в слепой надежде, что Билл не придет вновь. Но в ночь всё повторится. А пока Билл позволяет ему побыть самым обычным подростком.