Прости меня, Харви

Харви закрывает глаза и вслушивается в тиканье часов. Очередной глоток виски обжигает гортань, но он будто не чувствует вкуса, и где-то в глубине сознания мимолетной вспышкой возникает мысль, что ему почти надоело ждать. Впрочем, эта мысль быстро испаряется из головы очередным приступом боли. Кто бы мог подумать, что когда-то он научится испытывать боль. Такую боль, что не просто выворачивает душу наизнанку, а заставляет поверить в само её существование. Но ведь его душа мертва, да? Мертва, как и та, которой она принадлежала. Джессика появляется за его спиной словно из ни откуда - уголки губ Харви приподнимаются в намеке на отрешенную и одновременно, наполненную облегчением улыбку, когда он видит ее отражение в оконном стекле. - Ты всегда любила заставлять тебя ждать. Он говорит это настолько обыденным тоном, что Джессика вздрагивает. Неизбежность того, что ей предстоит сделать, отдается тянущей болью в подреберье, слова застревают в горле, и она только смотрит на его отражение, сталкиваясь взглядом с глазами, в которых не отражается ничего, кроме опустошенной обреченности. Ей неприятен этот взгляд. И еще более неприятна его улыбка, слишком понимающая для обреченного на смерть. - Не стоит обо мне сокрушаться, Джессика, - словно прочитав ее мысли, негромко произносит Спектер. - Просто сделай то, зачем пришла. - Мы все еще можем уладить это, Харви. Его хриплый, кашляющий смех звучит настолько чужеродно, что Джессику передергивает. Сейчас перед ней сидит совсем не тот Харви Спектер, которого она знала почти двадцать лет. Не тот отчаянный, безумный, лучший в своем деле секретный агент и ликвидатор, которым он был в те моменты, когда снимал маску одного из лучших адвокатов Нью-Йорка. Не тот опасный противник, которым его знали его враги. И даже не тот страстный, эгоистичный, но нежный и преданный навсегда лишь ей одной мужчина, которым его знала лишь Донна. При мысли о Донне, сердце Джессики сжалось. Если бы она только могла все исправить… - Нет, не думаю, что это возможно. Ты всегда была известна мне как человек, не строящий иллюзий, Джессика. Так не стоит начинать сейчас. Она открывает рот, может, чтобы возразить, а может, чтобы сделать еще одну попытку вернуть его, но ведь из Ада нет обратного пути, а поэтому он жестко перебивает ее, не давая сказать ни слова. - Они мертвы, Джессика. Я убил их. Я виновен в каждом из преступлений, в которых меня обвиняют. И у тебя нет другого выхода, кроме как ликвидировать меня. Он говорит о совершенном настолько легко и просто, что Джессика почти верит ему. Верит, хотя отчаянно хочет, чтобы все оказалось огромной, чудовищной ошибкой. Но никакой ошибки нет. Донна Полсен, виртуозная шпионка, любимая жена и бессменная напарница Харви Спектра мертва. Мертв и каждый, кто приложил руку к ее гибели. Нью-Йорк утонул в крови, и этому необходимо положить конец. - Мы еще можем все исправить, Харви. Еще одна жалкая попытка достучаться до него разбивается о ледяной взгляд его золотых глаз, ставших на мгновение прежними. И Джессика почти рада этому возвращению. До тех пор, пока Харви не переводит взгляд на журнальный столик, и Джессика физически чувствует пронзившую ее сердце боль. Оттуда, с глянцевой фотографии в серебряной рамке улыбается она. Та, которая наполняла его жизнь, все их жизни, смыслом и светом. Светом, которого ныне не существовало. - Я помню тот день, когда была сделана эта фотография. Мы тогда праздновали ее возвращение из Берлина. Гуляли всю ночь. Слова о том, что в тот раз им удалось ее спасти, повисают в воздухе, но Харви улыбается, глядя на фотографию, улыбается по-настоящему, улыбкой того Харви Спектра, которого она когда-то знала, и Джессика все еще пытается обмануть себя, отсрочить неизбежное, с упрямством человека, не желающего признавать свое поражение. Но внезапно улыбка Харви гаснет и превращается в болезненный оскал, и ей нестерпимо хочется сделать глоток того виски, который он пьет прямо из горла. Помимо воли перед ее глазами встает картина этой же квартиры, порог которой она впервые переступила полгода назад. Все еще горящие на журнальном столике свечи, ароматно пахнущий романтический ужин, накрытый на двоих. И тело Донны с аккуратным пулевым отверстием прямо по центру лба. Луис оказался чертовски удачливым стрелком. - Я не хотела, чтобы все закончилось именно так. Ей действительно жаль, но изменить ничего нельзя. Впрочем, он и не хочет этого, а потому проводит по замершей навеки улыбке пальцем. Ласково. Нежно. Трепетно. - Просто сделай это, Джессика. Джессика стискивает зубы и достает пистолет с заранее навинченным на дуло глушителем. На этот раз она не смотрит на Харви, потому что уверена, что он лишь улыбнется и одобрительно кивнет в ответ. И он действительно не боится, не смотрит на ее отражение и даже не считает оставшиеся секунды. Нет. Он не раскаивается, ему не жаль ни Хардмана, ни Форстмана, ни Луиса. Они были виновны и заслужили свою смерть. Ему не жаль растерянного, напуганного жестокостью окружающего его мира Майка. Ему не жаль даже Джессику, по щекам которой текут дорожки слез. Он просто смотрит на ту фотографию, сосредоточив взгляд на одной этой точке. И Джессика готова поклясться, что когда она наконец стреляет ему в затылок, с его губ срывается лишь вздох облегчения. - Прости меня, Харви. Полувздох-полувсхлип сопровождается звоном выпавших из мертвой руки на пол обручальных колец.