winter day

В нем не было ничего странного; в нем не было и нет ничего странного. - Тэхен, стой, - смеется Сокджин, порываясь подойти к парню и остановить. - Нет, - тихо говорит Хосок, хватая Сокджина за запястье. Сокджин с интересом смотрит на Хосока; Хосок смотрит на Тэхена, вдыхая колючий февральский воздух. Тэхена, вероятно, все-таки стоило бы остановить; Сокджин бубнит, что он точно простудится, а Хосок не слышит бормотания. Он слышит, как Тэхен смеется; смеется в полном одиночестве, смеется так, будто вместе с ним хохочет толпа людей. Он смеется, а Хосок начинает плакать. Тэхен голыми, красными ладонями, берет горсть снега и подбрасывает ее куда-то к небу; ярко-голубому чистому небу - словно нарисованному, ненастоящему. Хосок поднимает слезящиеся глаза вверх и падает на снег; небо опускается все ниже и ниже, и наконец начинает давить парню прямо на грудь. Хосок задыхается, и прозрачные, чистые, почти невидимые слезы начинают медленно скатываться по его щекам, а Тэхен смеется. Хосок слышит, как Тэхен хватает Сокджина за руку и утаскивает вглубь поля; снег из-под чужих ботинок летит прямо в Хосока. - Ты окей там, Хоби? - кричит запыхавшийся Сокджин. Хосок поднимает вверх вытянутую руку и показывает большой палец. Он в порядке; чистое голубое небо давит на грудь. Где они? Хосок не знает. Пустынное заснеженное поле; вокруг ни души. Где они? Хосок не понимает. Они приехали сюда на развалюхе Сокджина, которую он согласился завести только после долгих уговоров Тэхена; они приехали сюда, и Хосок понятия не имеет, что здесь делает. Здесь должно быть по-другому. Здесь должно пахнуть свободой, здесь должно быть легко, здесь не должно быть времени и места; это должно подарить легкость. Голова должна кружиться, а в кончиках пальцев покалывать. Здесь не должно быть времени. Время отягощает. Хосок привык считать каждую минуту, Хосок привык смотреть на часы и ждать, пока стрелки сбросят с циферблата еще один бесполезный день. Он привык дышать временной пылью; тем мусором, что скапливается в механизме часов, что парень носит на запястье. Время обязывает. Хосок боится времени, того, как оно то несется галопом, то плетется медленно, словно в насмешку над вечно торопящимся куда-то Хосоком. Иногда Хосоку хочется, чтобы время остановилось - ему хочется закрыть глаза и увидеть над головой небо. Бескрайнее голубое небо, что нарисовал талантливый художник. Наручные часы Хосока валяются где-то в машине, а Хосок закрывает глаза. Он лежит, сминает ледяной снег в руках так, как обычно сминают простыню во время кошмаров, и открывает глаза. На небе нет ни единого облака, и Хосоку страшно. Облака плывут туда, куда их гонит ветер - они плывут вперед, они бегут, находясь во власти воздуха, времени; облаков нет. Хосок не знает, сколько сейчас времени; кажется, он забыл, который сейчас день. Небо все еще лежит у парня на груди, и Хосок закашливается от тяжести. Он раскидывает руки в разные стороны, сгибает ноги в коленях и понимает, что ему страшно. Он отгоняет в сторону холод, небо и солнечный свет; он сосредотачивается на быстро бьющемся сердце и ладонях, мокрых не от растаявшего снега. Он заставляет себя дышать ровно и слышит голос Тэхена; Хосоку в одну секунду - любимую, знакомую секунду - становится спокойно. Потому что голос Тэхена не похож на бескрайнее зимнее поле, не похож на безоблачное небо, не похож на мороз и не похож на звонкий смех. Хосок в глубоком лесу - темном, где у деревьев пушистые кроны, а небо затянуто дождевыми тучами. Хосоку не холодно; он прячет руки в карманы и гуляет по лесу, где пахнет мокрой землей и влагой. Где стоит сделать всего один шаг вперед - и ты уже в чаще, ты уже потерялся; Хосок хочет потеряться, Хосок хочет спрятаться. И Хосок теряется там, где ему комфортнее всего. Небо настоящее. Оно темное, грязно-серое; Хосок разглядывает еле различимые очертания облаков и смотрит на то, как они движутся куда-то в сторону; стрелка часов снова начинает двигаться, унося за собой драгоценные секунды. Листва глубокого зеленого цвета шумно шелестит где-то высоко-высоко над головой, и Хосок слабо улыбается; он не слышит смеха, но слышит мелодию, что звучит точь-в-точь как голос Тэхена. - Эй, хён, - Хосок открывает глаза. На его щеках пара крошечных льдинок, а на его губах улыбка. Хосок берется за протянутую руку, поднимается на ноги и спрашивает: - Что дальше? - Дальше мы отправляем Джин-хёна домой, - прищурившись, говорит Тэхен. - Домой? А как мы будем сами возвращаться? Во сколько? Надо сейчас поехать всем вместе, если мы хотим успеть до заката, и... - Хоби-хён, - Тэхен кладет ледяные руки Хосоку на щеки, смахивает застывшие слезы и, сделав глубокий вдох, говорит: - Доверься мне, хорошо? Мы приедем домой вовремя. - Вовремя это когда? - нехарактерно тихо спрашивает Хосок. - Вовремя - это когда мы захотим. Хосок доверяет лесной чаще. Верит кронам деревьев, что укроют от ливня и палящего солнца, верит узкой тропинке, что обязательно выведет на нужную дорогу вовремя. Хосок доверяет Тэхену, что он не даст потеряться, только если Хосок этого не захочет. ~ - Что в термосе? - бросает Хосок, искоса глядя на Тэхена. - Молочный коктейль, - отвечает парень. - Хочешь? - Давай. Хосок не знает, где они; не знает, сколько сейчас времени. Небо по-прежнему ярко-голубое, и парень отпивает ледяной молочный коктейль из термоса, не думая, почему там не горячий чай. Тэхен учит Хосока не думать. Хосок шумный, веселый и разговорчивый; все это знают, Хосок это знает, все этому верят, Хосок этому верит. Тэхен не поверит никогда. В голове у Хосока слишком много мыслей, они копошатся, словно пчелы в улье, не отпускают, жалят, жужжат; у Хосока всегда болит голова. Тэхен не хочет, чтобы Хосок смеялся; Тэхен хочет, чтобы дышал. Хосок учится у Тэхена не думать. Он учится молчать, когда говорить больно, и плакать, когда собственный смех в ушах отдается бешеным криком. С Тэхеном Хосок понимает, что любит молчать. От него не ждут слов - здесь, посреди поля, или в дешевой квартире Тэхена, или в пыльном переулке, или на ночной улице - господи, где угодно, но от Хосока не ждут слов, и ему снова хочется плакать, потому что он может себе это позволить; он снова отпивает молочный коктейль из разноцветного термоса, смотрит на нарисованное небо над головой и останавливается. Тэхен тоже сразу же перестает идти. Он смотрит на Хосока с улыбкой, а Хосок оглядывается по сторонам и понимает, что ему тихо. - Куда мы идем? - Тут мотель есть. В часе ходьбы. А может минут через десять придем. Понятия не имею, если честно. Но хён, эй, - тут же добавляет Тэхен, когда видит, как плечи Хосока напрягаются. - Вовремя. Мы придем вовремя. Я обещаю. ~ Они идут по скрипучему снегу, кажется, не больше двадцати минут, но когда Хосок снова поднимает глаза к небу, оно оказывается синим. Синий цвет успокаивает глаза Хосока, раздраженные белоснежным снегом и ярким солнечным светом - такой синий, которого нет в природе; синий без примесей, такой, который бывает только на палитре художника. - Пришли! - вскрикивает Тэхен, указывая на небольшое кирпичное здание. Когда они подходят ближе, Хосок чуть хмурится и говорит, кивая на неоновую вывеску над входом: - «Нет свободных мест». - Тут всегда так горит, - отмахивается Тэхен, кладя ладонь на дверную ручку. - Не переживай. За какую-то смешную цену им выделяют комнату, и Хосок не замечает, что девушка на стойке регистрации не говорит, во сколько нужно освободить номер. Тэхен стягивает с головы шапку и Хосок, улыбаясь, взлохмачивает чужие волосы; Тэхен молча говорит спасибо. В номере одна большая кровать, письменный стол, на котором чайник и старый стационарный телефон; Хосок сбрасывает с плеч рюкзак, плюхается на кровать прямо в одежде и ботинках; Тэхен копошится в своих вещах, затем подходит к Хосоку и трясет двумя упаковками рамена прямо у него над лицом. - Голодный? Они едят лапшу, запивая ее молочным коктейлем, и это самое дурацкое сочетание на свете, но Тэхену все равно; Хосоку все равно вместе с ним. Хосоку хочется говорить, и он говорит - смеется, как привык, и без умолку болтает обо всем, что придет в голову; обо всем, кроме неба и времени. Тэхен слушает, а затем перебивает, кладя Хосоку на колено свою ладонь; Хосок улыбается и заворачивается в одеяло, чувствуя себя так правильно, так, словно его перебили вовремя. ~ - Рано спать, - коротко говорит Тэхен, когда они оба уже начинают зевать, а небо за окном черное. - Пойдем. Тэхен помогает Хосоку надеть обувь, застегивает его куртку и надевает на него шапку; Хосок не знает, почему позволяет Тэхену это делать, но стоит и глупо улыбается, пока его одевают, словно ребенка. Они выходят на улицу и заходят за мотель. Обратная сторона гостиницы не покрашена, в отличие от передней, что пастельно-зеленого цвета. Обычная кирпичная стена, потрепанная временем. Хосок стоит у старой стены из красного кирпича. Она раздолбана, обшарпана; Хосок задумывается, хотели ли здесь что-то строить. Не крошечный мотель, а что-то большое, настоящее. Он думает о людях. Архитекторах, что, вероятно, часами вырабатывали планы здания. Хосоку в голову вдруг приходит мысль о том, что это мог бы быть жилой дом или целый спальный район; небо становится все темнее и сказочнее, появляются первые звезды, а Хосок видит перед собой поганую уродливую многоэтажку с низкими потолками, в которой бы жили люди. Одинокая девушка, что запиралась бы в своей квартире и не выходила из нее месяцами. Молодая семья с вечно орущим маленьким ребенком на руках, пожилая пара, что получила вид на жительство в новом районе, молодой человек с большими мечтами и маленьким кошельком; там жили бы люди с голосами. Тут работали бы люди, и каждый кирпич закладывался под кряхтение и ворчание строителей и ор их начальника, и все бы снова спешили, и время бы снова шло; Хосок с силой бьет себя по щекам, открывает глаза и смотрит на стену из красного кирпича. Обломок, остаток, кусок - сломанный, брошенный на полпути обрывок - этим вдруг становится маленький уютный мотель посреди пустоты. Хосок прикусывает внутреннюю сторону щеки и спрашивает себя, что, черт возьми, творится в его голове. Тэхен подходит к Хосоку, крепко берет его за руку и говорит, не глядя ему в глаза: - Не кричи, хен. Хосок сжимает чужую ладонь; ему не нужно смотреть на небо, чтобы знать, какое оно сейчас. Чон Хосок - солнце. Все это знают, все этому верят; Хосок и Тэхен отказываются в это верить. Хосок - не солнечный свет. Он не греет, он не любит, он никогда не будет тем, кем его так хотят видеть. Он говорит, кажется, без устали, но так жаждет тишины, он смеется, кажется, самым искренним смехом на свете, но так отчаянно просит слез; звезд, луны и их холодного света. Спокойного, убаюкивающего и вечного; того, что дарит безопасность. Он не слепит и не кричит - он молчаливо понимает; ночью в лесу тучи растворяются, а кроны деревьев приоткрываются, чтобы Хосок и Тэхен смогли разглядеть каждое созвездие. - Что мы тут делаем? - спрашивает Хосок, поворачиваясь к Тэхену. - Кирпичные стены придумали, чтобы на них рисовали. - Мы не можем разрисовать мотель, - смеется Хосок, качая головой. - Это как местная традиция, - с запинкой отвечает Тэхен. - Здесь все постояльцы так делают. Видишь, стена вся изрисована? На стене нет ни одного рисунка и Хосок, смеясь, выхватывает у Тэхена баллончик и снимает колпачок. ~ Когда они возвращаются в номер, Хосок задергивает шторы, раздевается и заваривает чай. Его взгляд падает на телефон, и парень почти кричит: - Надо позвонить остальным! Джин-хену точно. Они думают сейчас, что нас съел медведь, или орел какой-нибудь унес в свое гнездо, или хер знает что еще... Тэ, давай им позвоним, а? - Ты мобильник с собой брал? - Нет, ты же просил. А ты? - Не-а, - Тэхен подходит к стационарному телефону, выдергивает вилку из розетки и поднимает трубку. - Странно как... гудков нет. Сломан, наверное. Пару секунд Хосок пристально смотрит на Тэхена, а потом поднимается со стула, подходит к парню и крепко его обнимает. - Да. Точно сломан, - смеется Хосок; плачет Хосок. ~ Они лежат в кровати, укрывшись одним одеялом, и Хосок знает, что скоро уснет, хотя совсем не чувствует усталости. Тэхен рядом тоже не спит; они лежат, повернувшись в разные стороны, и их спины соприкасаются. Хосок бы прямо сейчас сказал Тэхену, что любит его, если бы мог; если бы хотел. Хосок давно выучил, что Тэхену не надо говорить, чтобы он понял. - Мы завтра будем возвращаться домой? - спрашивает Хосок. - Завтра уже может быть сегодня, - отвечает Тэхен, и Хосок усмехается. - Ты хочешь? - Нет, - не задумываясь отвечает Хосок. - Так давай вернемся не завтра и не сегодня. Давай вернемся вовремя, хён. Тэхен неуклюже перегибается через Хосока и, глупо улыбаясь, целует его в нос. В Тэхене не было ничего странного; в нем не было и нет ничего странного. Тэхена называют странным, на самом деле называя его неправильным. Хосок засыпает и думает о том, что на свете не существует ничего более правильного, чем разноцветные термосы с молочными коктейлями, неумело разрисованные кирпичные стены, сломанные телефоны, отсутствие времени и тишина; Хосок засыпает, улыбаясь для себя. - Давай когда-нибудь потеряемся в лесу, Тэхен. - «Когда-нибудь». Мне нравится.