***
Весной нас перекинули на другой огневой рубеж. Поток писем прервался, и я жила в неведении о том, что происходит с тобой. Единственное, чем я могла успокоить рвущееся к тебе сердце, это мыслью о защите того, кто за моей спиной. Не только горящая в огне страна, не только безвинные люди, но и ты. Где-то там, в оккупированном городке, ты продолжала трудиться в госпитале, ухаживая за ранеными, и я все силы отдавала на то, чтобы не пропустить противника через наш рубеж дальше. Не допустить их до тебя. Однажды я услышала, как плачет Аки, обнимая Кей и бессчётно повторяя одну фразу: «Я не хочу умирать…» Война сломила нас, вложив в души низменный, заячий страх за собственные жизни. Никчёмные, как однажды бросила в пылу ссоры с Канаме Тоома. И правда, что стоила одна ушедшая жизнь в сравнении с миллионами спасенных? Но я понимала только одно — для кого-то утрата этой одной жизни больнее, чем целый выживший город. Тогда я думала о нас. Что бы случилось, если бы я погибла. Как бы я поступила, получив сообщение о твоей смерти. Одни мысли об этом заставляли мир вокруг тускнеть. Цель моей борьбы была в том, чтобы защитить тебя. Я не хотела потерять эту цель. День за днём я мечтала только вернуться к тебе, снова увидеть тебя живой. Пусть это неверно, пусть в моих целях нет патриотизма, но именно жгучая любовь подстёгивала меня в суровые военные дни. Никто не знал об этом. Дни тянулись невыносимо медленно. Мучительные рассветы возвещали только о том, что предстоит жестокая борьба за каждое мгновение, за следующий глоток горького воздуха. Холодные ночи позволяли забыться только коротким, тревожным сном, в котором не прекращался бег с оружием наперевес, с надрывными криками, с погибающими товарищами. Ты видела военное небо? Затянутое спалёнными тучами и пепельными облаками. С солнечными лучами, словно сама природа стремилась остановить человеческое безумие. Безмолвно и бессильно. Ведь мы были оглушены грохотом выстрелов. Моя война закончилась за три месяца до объявления победы. Конечно, тогда мы об этом не знали. И снова бросились в бой с привычной нам жаждой жизни, горячим желанием защитить нужное ему одному и всем нам одновременно. Тот день я запомню навечно до последней секунды. Ведь тогда я рискованно балансировала на лезвии ножа. Мы ждали подкрепление, но до его прихода должны были отбить атаку. От нас с Аки было немного толку. Я взяла всю ответственность на себя. Где-то не доглядела, упустила противника из поля зрения, и не сразу, а лишь спустя пару секунд ощутила дурманящую до тошноты боль в правой руке. Прицельный огонь раздробил мне локтевую кость. Управляться с автоматом левой рукой я не могла. Аки, святой человек, приняла оружие на себя и выдержала натиск. С приходом группы №218 мы смогли отбросить проклятых врагов дальше. Меня отправили в госпиталь. Я возненавидела это место сразу. Здесь царил ужасающий запах смерти… И не только он, но и всё окружение вгоняло меня в панику. Крики, плачи, молитвы — всё выворачивало душу наизнанку, леденило сердце. Много сил мне требовалось, чтобы сдержаться от истерики. Я не могла позволить себе поддаться всеобщему страху. Руку я потеряла. Но сохранила жизнь. А через три месяца — сообщение о победе. Долгожданной, но отравленной горькими слезами, искалеченными жизнями, погибшими людьми. Мы заплатили высокую цену, чтобы победить. Но всё закончилось. И я смогла вернуться. В этот город, где каждый день кого-то хоронят. Вернулась. Слышишь, родная? Вернулась к тебе! Пройдя столько препятствий. Защищая тебя всем сердцем. Стремясь уберечь от самого главного ужаса. Каждую ночь мечтая, что снова обниму тебя, что мы сможем жить спокойно, как прежде. Выходя в бой с твоим именем на устах, как с самой верной молитвой. Заучивая наизусть каждое твоё письмо. Я любила тебя, все эти шесть лет любила больше всего и не побоялась бы отдать жизнь за тебя. Но почему мне никто не сообщил, что…***
— Почему никто не сказал… — бессильно подламываются колени, и Оодзора Юхи падает на сырую от недавнего дождя землю. По щекам безостановочно текут горячие, горькие, неконтролируемые слёзы. Тяжёлый, пронзительно-чёрный взгляд из-под влажных ресниц не верит имени на надгробной плите. Дрожащие пальцы прикасаются к чёрно-белой фотографии. И губы, вопреки волевым усилиям, шепчут «Быть не может…» — Она была бы рада услышать, что ты жива, — на плечо неуверенно ложится рука Кей. Из первоначальной группы после ранения лидера осталось только двое — радист и медик. Аки погибла в последние дни войны, защищая Харей. Оодзора срывается в крик. Кей с болью в истерзанном сердце слушает, как их лидер проклинает войну, как зовёт в пустоту свою мёртвую любимую, как исходит рыданиями, касаясь безмолвных каменных плит губами. Высказанная истина. Война не пощадила никого. Одних она лишила только жизней. Другие выжили, но вернулись искалеченными. У третьих бедствие отобрало родных и любимых. Каждый что-то потерял. И никто не смог бы вернуть. Холодно вычерченные иероглифы. Навечно застывшая черно-белая улыбка и ласковый взгляд. На шее — стальное кольцо на витой нити. И гравировка «Люблю вечно». Последний подарок. И далёкий голос шестилетней давности. «— Ты же вернёшься? Обещай, что вернёшься живой… — Обещаю…» Опираясь на предложенную руку Кей, Оодзора с трудом поднимается на ноги. Её ещё пошатывает от неожиданного жестокого удара судьбы. В груди по-прежнему невыносимо ноет. Отчего-то Юхи улыбается. Самыми краешками губ. Но улыбка искажена болью. Юхи неотрывно смотрит на фотографию на надгробии. — Я сдержала обещание, девочка моя. Любимая Сумика.