Ночной полет

      «Чертова птица!»       Гарри опасным маневром уклонился от совы, и на несколько секунд его закрутило в ночи в неуправляемом полете. Получить на свою голову несколько килограммов птицы и сотню проблем! В лучшем случае это заканчивалось большой шишкой, а в худшем — смертельным падением. То и дело появлялись новости о загадочных крушениях метел.       Ему удалось выровнять «Молнию», и он снова помчался сквозь пространство.       С тех пор как Волдеморт все больше забирал под контроль транспорт волшебного мира, стало труднее добираться из пункта А в пункт Б.       Лучше всего было путешествовать метлами: ночами и на большой высоте. Только там подстерегали новые опасности. Даже летом могло быть очень холодно. А еще были эти проблемы с совами.       Еще утром Гарри с площади Гриммо отправил Гермионе сообщение с Хедвиг. На пергаменте стояло только число 15. На этой неделе оно было кодом для «сегодня ночью прибуду в Хогвартс».       Гарри радовался возвращению домой. Домой. Домой для него означало «в Хогвартс», который, к тому же, стал местом, где была Гермиона. Тисовая улица никогда не была для него домом.       Для Гермионы домой до сих пор еще означало дом ее родителей. Хотя, возможно, также и Хогвартс, если там жил Гарри. Но тут он не был уверен. Это все было еще так ново для него.       Ново?       Черт побери, скоро уже пять лет, как они были лучшими друзьями. Они знали друг о друге больше тайн, чем следовало бы. И довольно часто спасали друг другу жизнь.       Все было совсем не так, как у других пар, которые познакомились когда-то в шестнадцать или семнадцать и перед этим ничего друг о друге не знали.       Гарри заметил, что замедлился. Он слегка наклонил конец метлы, и «Молния» снова набрала скорость. Ветер свистел у него в ушах и теребил его одежду. Гарри наслаждался упоительным чувством, которое все еще вызывал в нем стремительный полет. Он издал громкий ликующий крик, и ветер надул его щеки, болезненно исказив лицо.       Как все это могло произойти? Гарри не знал наверняка. Не было события, после которого всё враз стало по-другому. Были мелочи. Много мелочей.       Конечно же, они стали старше. И совершенно вопреки глупому замечанию Рона перед злополучным рождественским балом, и он, и Рон конечно же видели, что Гермиона — девушка.       Но так как в их дружеском трио она была единственной девушкой, оба решили, что Гермиона для них — табу.       Несмотря на это, получалось так, что Гарри все чаще проводил свое свободное время с Гермионой без Рона.       Они получали удовольствие от одних и тех же вещей. Часто один без лишних слов знал, что думает или чувствует другой. Гермиона проявляла участие, когда в его жизни наступала черная полоса, и у Гарри при этом не возникало ощущения, что он ей в тягость. В свою очередь Гарри свыкся с Гермиониным «синдромом отличницы». Они проводили вместе часы в библиотеке и, если уж говорить начистоту, рядом с ней ему не было ни скучно, ни тягостно. Он даже наслаждался этим.       В ее обществе он мог быть цельным: Гарри — звезда квиддича, Гарри — нелюбимый сирота, Гарри — Мальчик-который-выжил, робкий Гарри, яростный Гарри. И иногда он также был невыносимый Гарри, несправедливый к себе и другим, включая и Гермиону.       Также Гермионе единственной было разрешено увидеть многочисленные шрамы на его спине, оставшиеся от побоев Дурслей. До сих пор ему всегда удавалось прятать при приеме душа следы от пояса с пряжкой и кожаного ремня.       Когда они пошли купаться на озеро, ему ничего не помешало снять рубашку при Гермионе. Она коротко охнула, но ничего не сказала и также ни о чем не спросила. Он был признателен ей за это.       Когда во время одного особенно трудного и грубого матча со слизеринцами Гарри вопреки всем фолам противника через два часа поймал снитч, и Гриффиндор вырвал победу с минимальным преимуществом, она бросилась на поле, крепко его обняла и прижалась к нему.       Сперва он замер, как столб, будто проглотил рукоять своей «Молнии». Потом осторожно положил руки ей на спину и ответил на объятие. Гермиона позднее спросила его, не было ли ему это неприятно, в таком случае она не будет больше так делать. Но Гарри признался ей, что еще ни разу никого не обнимал. Это не было неприятно. Просто как-то… непривычно.       Иногда после этого бывало, хотя и редко, что он обнимал ее первым. У него всегда складывалось впечатление, что она не испытывает в этом такой острой необходимости, как он. Гермиона казалась сильней, чем Гарри. Между тем он знал, что это не так. Но потребовалось время, чтобы Гермиона позволила ему изучить другие стороны своего характера.       Среди них была неуверенная в себе Гермиона, больше всего боящаяся хоть раз не получить сто десять баллов из ста. Гермиона, у которой до поступления в Хогвартс не было друзей среди ровесников. Гермиона — зубрилка, которую все дразнили. Гермиона, считающая себя неженственной и непривлекательной и некомфортно чувствующая себя в купальнике.       Мнение Гарри на этот счет сводилось к тому, что для него она была красивой, и неважно, что и в каком количестве на ней надето. К тому же красота — это не только внешность. Мнение было искренним, и Гермиона его приняла.       После нескольких послеобеденных купаний им надоело искать каждому отдельный куст, за которым можно было переодеться. Гермиона просто оставалась на узкой береговой полосе, которая стала ее излюбленным местом. Она раздевалась и без спешки надевала купальник. Гарри посматривал на нее, и Гермиона ему это разрешала. Когда раздевался Гарри, она тоже осмеливалась бросить взгляд, и на этом тема была закрыта. Никто из них не проронил об этом ни слова.       Теперь Гарри видел возвышающийся перед ним хребет и знал, что горы слишком высоки, чтобы лететь над ними. Он спланировал немного влево, туда, где между едва различимыми вершинами зиял V-образный просвет. Долина вела к перевалу, который располагался на высоте без малого тысячу метров. Гарри полностью застегнул куртку. Хотя в этом году конец лета выдался очень теплым, здесь наверху было довольно свежо. Километровый перевал, в конечном счете, означал, что ему нужно лететь на высоте, по меньшей мере, полутора тысяч метров, чтобы и дальше быть в безопасности. Такие узкие места по дороге в Хогвартс всегда таили риск нападения. Лучше, если он по-прежнему останется невидимым.       Они с Гермионой отлично проводили лето. Поскольку находиться где-либо в другом месте было бы для них слишком опасно, им обоим вместе с Роном, Луной, Джинни и еще некоторыми другими членами Армии Дамблдора, несомненно, известными Волдеморту, пришлось остаться в Хогвартсе.       Был обычный долгий жаркий августовский полдень. Даже купаться казалось утомительным, так как для этого требовалось выйти из прохладной тени деревьев на палящее солнце. Они лежали рядом на одном одеяле, когда Гермиона отложила книгу, громко вздохнув.       Гарри вопросительно посмотрел на нее, и Гермиона без всяких предисловий сказала:       — Думаю, я в тебя влюбилась!       Гарри не знал, что он должен на это ответить. Он наклонился и поцеловал ее. После ее объятий поцелуй дался ему легко и доставил удовольствие.       Остаток дня они провели за ласками и поцелуями и, держась за руки, вернулись в замок, только когда совсем стемнело.       Гарри видел в сотнях метров под собой седловину перевала. В темноте едва можно было различить гостиницу и большую парковку. Он направил метлу немного вверх, ориентируясь по фарам автомобилей на горной дороге.       Они оба задумывались про себя над тем, как им, будучи парой, следует себя вести, и в конце концов пришли к негласному решению, оставить все внешне как прежде. Но с этого дня они прикасались друг к другу чаще. Возможно, что их объятия теперь были крепче, чем раньше. И порой они целовались, даже если другие наблюдали за ними. Но оба они считали нелепым то, как другие парочки в Большом зале или факультетской гостиной постоянно склеивались друг с другом ртами.       Когда им хотелось побыть вдвоем, они шли на озеро. На берегу им было известно достаточно мест, куда не придет ни один человек, и где их никто не увидит.       Кроме того, они открыли, что приятно спать вместе на одной кровати. Причем их кроватью был диван в факультетской гостиной. И хотя про это знали все гриффиндорцы, никто не пожаловался. Возможно потому, что Гарри был Гарри. В виде исключения он счел, что на этот раз его известность сослужила ему хорошую службу.       Теперь он видел внизу большое озеро и знал, что ему нужно пролететь над ним и на противоположном берегу держаться левее, чтобы потом снова попасть в горную долину. Над водой было холоднее, и Гарри замерз. Видимо, для этого полета ему следовало одеться основательнее.       Гарри не был уверен в том, хотела ли Гермиона от него чего-то большего. И рассчитывал на то, что она сказала бы ему об этом. И пока казалось, что положение дел ее полностью устраивает, он тоже был доволен.       Гарри до сих пор не сказал Гермионе те самые три слова. Любовь для него была гораздо более серьезной вещью, чем легко произносимое: «я тебя люблю». Он долго обдумывал, является ли любовью то, что связывает его с Гермионой. Или это все-таки просто дружба, зашедшая слишком далеко?       Несомненно, она была для него самым значимым человеком. Если ее не было с ним, он остро ощущал ее отсутствие. Он наслаждался ее прикосновениями. Он считал ее красивой. Но иначе, чем Парвати или Лаванду. У Гермионы это была в большей степени внутренняя красота.       Теперь Гарри видел следующую горную долину. Туда не вела ни одна дорога, и ему требовалось быть настороже, чтобы по ошибке не влететь в одно из многочисленных боковых ущелий. Он был уже недалеко от Хогвартса.       Во время своих раздумий в последние недели Гарри вдруг осознал, что у него нет подходящих примеров любви. О своих родителях он ничего не помнил. Они, несомненно, любили друг друга, судя по тому, что ему было известно. Вернон и Петуния, вероятно, тоже. Но он не мог представить их себе, как образец. Для этого они были ему слишком противны. Артур и Молли любили друг друга. Но Гарри не походил на Артура, и Гермиона совершенно точно не была как Молли.       Он также попытался поговорить об этом с Роном. Но тот не слишком подходил на роль собеседника в разговоре на такую тему. От Луны Гарри узнал уже немного больше. Хоть и на ее обычный, очень прямолинейный, манер.       — Ты проявляешь к ней внимание только тогда, когда она помогает тебе с домашними заданиями? — спросила Луна.       — Нет, — резко ответил Гарри.       — Что будет, если она разобъет твою «Молнию»? Ты простишь ей это?       Он засмеялся:       — Это всего лишь метла. Я сначала спрошу, не пострадала ли она сама.       — А если она завтра скажет, что хочет дальше учиться в Шармбатоне, что ты будешь делать?       Гарри в ужасе посмотрел на Луну.       — Не бойся, у нее нет такого намерения. Чисто теоретически.       — Ну, — Гарри помедлил. — Это ее решение. Но я бы ее спросил, можно ли мне пойти вместе с ней.       — Ты любишь ее, — высказала свое мнение Луна и оставила его в оцепенении.       И всё же Гарри понадобилось почти две недели, чтобы убедиться в этом самому.       Он любил Гермиону. Настало время сказать ей это.       «Что такое?»       Гарри притормозил метлу. Он чуть не пролетел мимо Хогвартса. Посреди ночи, когда в здании горели редкие огни, замок был едва различим.       Гарри развернулся и зашел на посадку во дворе замка. Он сполз с метлы, сказал пароль при входе и на одеревенелых ногах пошел по пустым коридорам к башне Гриффиндора. Никто ему не встретился.       Гермиона спала на диване в общей гостиной. Перед ней лежала открытая книга. Пергамент с его письмом, которое он отправил утром, был вложен между страницами, как закладка.       Гарри снял куртку, тихонько закрыл книгу и проскользнул под плед к Гермионе. Он лег, повернувшись к ней лицом, и взял ее за руку.       — Я люблю тебя, — сказал он тихо, чтобы попробовать, как это прозвучит.       «На самом деле это было совсем просто», — подумал Гарри.       Гермиона улыбнулась. Но он этого не видел, поскольку уже закрыл глаза.       «Завтра он ей это скажет. Непременно».