Вчера, и завтра, и сейчас

— Классный у тебя цвет глаз. А ты сам вообще откуда? А что это? Можно попробовать? Казуки пододвинулся к новому знакомому поближе, голодно глянув на украшенный взбитыми сливками и присыпанный сверху молотым шоколадом десерт в высоком стакане. — Это парфе со вкусом зеленого чая. Угощайся, — бледные пальцы пододвинули к нему лакомство. Казуки, даже не удосуживаясь взять новый столовый прибор, просто выхватил из рук Манабу ложку, которой тот ел — сперва медленно и со вкусом облизал ее, глядя тому в глаза, а уже затем приступил к еде. «Господи, вот стыдоба-то», — обреченно подумал сидящий за этим же столом Джин и подпер обе щеки ладонями. У Манабу непроизвольно приоткрылся рот. — Так, а по какому поводу сборы? — Весело продолжил Казуки, доедая чужой десерт. Растерянному Манабу оставалось только прихлебывать пустой черный кофе — за парфе он отдал последние наличные, а кредитные карты тут не принимали. — Ты же просил гитариста, — задумчиво протянул Джин, уже приготовившийся к тому, что худой брюнет с серо-голубыми контактными линзами сейчас встанет и уйдет. Ну или, по крайней мере, вежливо откажется от предложения поработать в этом балагане. — Я и привел тебе гитариста. — Ага, понятно, — Казуки указал на Манабу ложечкой. — Так ты на гитаре, значит, играешь? А по тебе и не скажешь. Я думал, в шахматы, — он захихикал, радуясь собственной шутке, бесцеремонно отхлебнул из чашки Манабу кофе, и вернул ее ему уже почти пустую. В глазах Джина читалась откровенная паника, ему даже на миг показалось, что Манабу сейчас приложит Казуки мордой о стол, с таким же невозмутимым выражением лица, с каким только что держал в руках кофейную чашечку. Но тот кашлянул, отвел с лица отросшую челку и застенчиво улыбнулся: — Буду рад поработать вместе. Тем более учитывая факт того, что проект готова взять под свою опеку такая солидная компания, — теперь уже настала очередь Джина, который уже было решил что их пошлют к черту, удивленно распахнуть рот. — Супер! — Обрадовался Казуки и поднялся со стула. — Тогда ждем тебя на первую репетицию, в среду. Адрес Джин вышлет тебе на электронную почту, да, Джин? — тот поспешно закивал и засобирался вместе со всеми. Уже на выходе Казуки обернулся к Манабу: — Так твои глаза… — Это линзы, — перебил Манабу, опередив вопрос, и спрятал руки в карманы изрядно поношенной куртки. — Тебе нравится? — Нравится, классный цвет. Смотрится как натуральный. — Хорошо что нравится, — серьезно кивнул Манабу. — Значит, буду носить каждый день. — Да он святой! — Джин поравнялся с Казуки, когда они быстрым шагом направлялись в сторону ближайшей станции метро. — Я бы тебе рожу набил давно на его месте. — Это еще за что? — Искренне возмутился тот. — Да за наглость твою космическую! Хамло! Ты отвратительно смотрелся со стороны, я уже решил, что нас пошлют! — Ну так не послали же, — усмехнулся Казуки и посмотрел на Джина как на неразумное дитя. Весь оставшийся путь до метро барабанщик продолжал пыхтеть где-то сбоку, но Казуки перестал обращать на него внимание, погрузившись в себя. Из головы все никак не выходил образ новоиспеченного коллеги-гитариста, его серо-голубые глаза, а на языке осталась сладость парфе со вкусом зеленого чая. Или ему казалось? В любом случае, святым Манабу не оказался. На первой же общегрупповой попойке он от души накидался хайболлом, заполировал красным вином, а под конец вечера поспорил с Бё на десять тысяч йен, что станцует на столе стриптиз и ему за это ничего не будет от персонала заведения. — Это пиздец какой-то. Джин, блядь, ты раньше не мог предупредить, что он такой буйный, когда набухается? — Кряхтел Юуто, под косые взгляды остальных посетителей стаскивавший жеманно хихикающего и совершенно не сопротивляющегося Манабу со стола. — Так это разве буйный? — Встал на его защиту Казуки и потянулся, развалившись на узком кожаном диванчике. — Ты буйных не видел что ли, Юуто? Если бы все были такими буйными после алкоголя, процент преступлений, совершенных на пьяную голову, упал бы до нуля. Юуто промолчал, раздраженно пихнул Манабу в плечо и тот, не удержавшись на ногах, плюхнулся рядом с Казуки, что-то невнятно пробормотал, вынул из его губ сигарету, глубоко затянулся, а затем… уснул, уронив голову тому на плечо. — Вот вам и буйный! — Заржал Казуки. — Эх, а такого стриптиза лишились. — Я бы на это, — брезгливо поморщился Юуто, указывая оттопыренным мизинцем в сторону Манабу, с уголка рта которого слюна капала прямо на футболку Казуки, — не стал смотреть, даже если бы мне предложили денег. Собака я что ли? На кости кидаться. Да фу. Казуки несколько раз моргнул. С Юуто он спорить не любил, как не любил и самого Юуто, и лишний раз старался с ним в полемику не вступать. Если, конечно, дело не касалось напрямую работы. Юуто не был ничьим знакомым или приятелем, — в группу его перенаправила компания, как выражался Джин, «из каких-то ебеней», все в коллективе относились к нему с огромной настороженностью. И вот сейчас Казуки, испытывавший ранее к Юуто лишь раздражение, приправленное недоверием, чувствовал, как внутри него медленно закипает злость. Огромного труда стоило не испортить всем вечер, нахамив сейчас бас-гитаристу. Вместо этого Казуки опустил глаза, натыкаясь взглядом на довольно глубокий вырез белоснежной футболки забывшегося пьяным сном Манабу. «Мало того, что ты неприятный тип, Юуто, так ты еще и просто фантастический идиот», — лениво размышлял он, неторопливо и совершенно без смущения рассматривая проступающие под кожей ключицы Манабу и темные ореолы сосков на его груди. — Казуки… господи… — Манабу, подожди, я сейчас. Уже скоро. Как же… туго. — Давай скорее, у меня… черт, выступление уже совсем скоро, — Манабу тяжело дышал, опираясь руками на столик, за которым всего несколько секунд назад накладывал мейк. В зеркале он видел их отражения: свое, с испариной на висках, и сосредоточенное — Казуки за своей спиной. — Манабу… я впервые это делаю… — Я уже догадался, — вымученно простонал Манабу, и в следующую секунду Казуки толкнул его к столу почти вплотную. Да так, что он едва не въехал лбом в зеркало. — Поаккуратнее можно?! — Прости… — Эй, вы тут чего застряли? — В дверь просунулась идеально причесанная джинова голова, и Казуки с Манабу синхронно обернулись. — Наш выход, а вы тут торчите, совсем обалдели? — Мы не можем разобраться с корсетом Манабу. Костюмер куда-то ушел, и никто понятия не имеет, как тут и чего… — сдался Казуки, печально разводя руками и отходя в сторону, виновато поглядывая на коллег. — Прости, Мана, я правда никогда раньше не завязывал корсеты. Даже не видел их так близко. Тот лишь раздраженно и недобро посмотрел в ответ. — Господи… — запаниковал Джин. — Времени не осталось совсем, так… ладно, надень футболку — выйдешь в ней, делов-то, — и он кивком головы указал на заботливо разложенный мерч с логотипом группы. Манабу несколько секунд смотрел в указанном направлении, а потом обреченно вздохнул и, подхватив пальцами одну из вещей, приступил к переодеванию. — Не расстраивайся, тут же наше лого. Ничего такого, если выступишь сегодня в ней, — подбодрил Казуки в ответ на его хмурое лицо и сжавшиеся в ниточку губы. Он тронул Манабу за плечо и улыбнулся, понижая голос. — У тебя, кстати, очень красивая спина. Так что если в другой раз что не заладится — выходи вообще с голым торсом, недовольных не будет, гарантирую. У Манабу вспыхнули щеки. Воскресными вечерами Казуки в студию как-то не заносило. Но именно в этот раз накануне ночью он перевернул вверх дном всю свою квартиру, прежде чем уныло констатировать — бумажник он все-таки там забыл. Очевидно, после вчерашней репетиции. Вылезать из дома в единственный выходной не хотелось до такой степени, что он предпочел бы сдохнуть на месте, нежели тащиться сейчас, в ночи на другой конец города. Но денег не было ни йены. И самым страшным было даже не то, что в холодильнике мышь повесилась, а то, что заканчивались сигареты, и это было настоящей катастрофой. Чертыхаясь и проклиная весь белый свет, после долгих уговоров самого себя, Казуки все-таки напялил куртку и вышел. — Ого… А ты тут чего делаешь? — В студии обнаружился одиноко сидящий с гитарой на коленях Манабу. Тот, как показалось Казуки, смутился, явно не ожидая появления в этот час кого-либо из коллег. И тому была причина — в этот раз Манабу был каким-то совсем другим, каким Казуки его еще никогда до этого не видел. Без линз, в мягких черных штанах, черной футболке и черных кедах. «Манабу выходного дня», как мысленно окрестил этот его образ Казуки, выглядел очень уютно и по-домашнему. Он поднял голову на стук раскрывшейся двери и они с Казуки встретились взглядами. — Я обычно… хм… каждое воскресенье тут. Ближе к ночи. — Тебе заняться больше нечем? — Удивился Казуки. — Я вот бумажник тут оставил, а дома жрать нечего. Думал отсидеться и не выползать до завтра, но чувство голода победило, — рассказывал Казуки, шаря по помещению и заглядывая во все углы. — Почему это? Заняться всегда есть чем, именно поэтому я и здесь. Настраиваюсь на рабочий лад перед трудовой неделей. — Рабочий лад? В единственный выходной? Когда есть возможность спать и есть, лежа перед телеком? — Я не нахожу кайфа в том, чтобы жевать в постели, — Манабу опустил голову, вновь возвращаясь к нежному перебору струн. — Ну и зануда же ты! — Не выдержал Казуки. — Вовсе нет! — Да! — Неправда! — Правда! — Нет! — Давай до дома подвезу? Манабу удивленно замолчал, тонкие брови поползли вверх, почти встречаясь над переносицей. Казуки широко улыбался ему, стоя посреди студии и похлопывая по раскрытой ладони найденным кошельком. — Ну… хорошо. — Медленно и не слишком уверенно согласился Манабу. — Только я в жопе живу. Квартира ближе мне совсем не по карману… — Он поднялся со стула и, вернув гитару на стойку, потянулся за своей курткой. — Это не проблема. — Какой классный! — Искренне порадовался Мана, рассматривая ухоженный, блестящий черный байк. — Очень, очень крутая штука! Мне нравится ездить, но только в качестве пассажира. Казуки горделиво улыбнулся, наблюдая за тем, как Манабу восхищенно совершает вокруг мотоцикла уже десятый круг подряд. — Вот, держи. — Он протянул ему шлем и, как только тот его надел, завел мотор, жестом пригласив Манабу садиться сзади. — Подожди, а как же ты? — Спохватился вдруг тот, пытаясь перекричать шум двигателя. — Шлем только один, увы. — Но, если что-то случится… авария там… Мало ли, что. — Значит, ты будешь жить, — просто ответил Казуки, немного отклонившись назад, чтобы Манабу его наверняка услышал. — Может, ну… на чай зайдешь? — Несмело предложил Манабу, возвращая Казуки шлем, когда они стояли у входа в многоквартирный дом, где он снимал жилье. — На… чай? — Тупо спросил тот. — Ну да… чай. Такой… Ну, вкусный чай… с эээ… Слушай, а давай я тебя покормлю? Еды навалом. Я обычно затариваюсь на неделю вперед, чтобы потом не прыгать по супермаркетам в ночи, после репетиций, — пояснил Мана. Казуки уже было открыл рот, чтобы сказать, что еда — это, несомненно, отличная идея, но где-то в голове протестующе заверещал внутренний голос: «Какая тебе еда? Думай, что делаешь! На тебе носки позавчерашние, а один еще и рваный. Как только ты снимешь свою обувь, Манабу упадет и больше не встанет! Никогда, никогдааа!» — Ээээ… Давай не сегодня? Мана… не обижайся, но мне правда пора. Куча дел, там, да и я тоже привык закупаться продуктами на неделю, и вот уже воскресенье, а у меня пустой холодильник, — принялся вдохновенно врать и изворачиваться Казуки, отступая шаг за шагом назад. — И ты потащишься сейчас? Супермаркеты уже закрыты, а в конбини много не накупишь, — недоверчиво отвечал Манабу, так же медленно приближаясь к нему. — Ну, есть парочка в Токио, туда-то я и поеду. — Съездишь завтра, это ведь не сложно? Ладно, к черту чай, у меня есть пиво, — сменил курс Манабу, и при слове «пиво» в животе у Казуки заурчало. «Носки!» — услужливо напомнил внутренний голос. Он все отступал и отступал к мотоциклу за своей спиной, а тот так же медленно делал шаги вперед. — Манабу, я… ээээ, правда… мне надо ехать, давай в другой раз?.. — Почти взмолился Казуки, и Манабу все же сдался — погрустнел и ссутулился, остановившись и обреченно кивнув. Ну что же это такое? Сам предложил подвезти, да еще так далеко, не побоялся пилить через весь город без шлема, и вот теперь отказывается от элементарной благодарности… Манабу хотелось одновременно и заплакать, и со всей дури огреть Казуки по голове чем-нибудь тяжелым, но он только тяжело вздохнул: — Хорошо. В другой раз, значит. Пожалуйста, будь аккуратнее за рулем. Как доберешься, скинь сообщение, чтобы я знал, что у тебя все в порядке и ты не пострадал, — напоследок попросил Манабу, разворачиваясь и мысленно проклиная себя за то, что вообще потащился сегодня в студию. — Я не знал! Кто-нибудь знал? — Ни хрена себе, я тоже не знал. — Это Уруха-сан сказал тебе? — Да, а ему Аой-сан, а Аою-сан Тора-сан, а Торе-сан… — Что тут происходит? — Раздраженно спросил Казуки, входя в студию и обращаясь к столпившимся Бё, Юуто и Джину. — Вас слышно аж у лифтов, какого хера вы так галдите с утра пораньше? — Он раздраженно швырнул сумку, которая, пролетев половину дистанции, приземлилась на диван. — Лидер-сан сегодня не в духе… — протянул Юуто. — А до нас тут долетели кое-какие новости. — Ну? — Казуки нахмурился, просматривая сваленную на столе почту. — Ты знал, что Ясуно пялит нашего Манабу? — Чегоооо? Какой еще… Ясуно? — Промямлил Казуки, уже и так зная ответ. — Из Kra который. Один он у нас вроде, неповторимый, — пожал плечами Джин. — Кажется, они полгода уже вместе живут или что-то в этом духе. Я, конечно, знал, что Манабу парень непростой, но чтобы настолько… Все начали разбредаться по своим места, а Казуки почувствовал себя стоящим посреди поля одиноким деревом, в которое ударила молния. Он так и стоял как последний идиот, сжимая в руках утреннюю почту, до тех пор, пока не пришел Манабу. Воспользовавшись моментом, Казуки ломанулся в курилку, по пути нарочно и весьма ощутимо задев Ману плечом. — Чего случилось-то, кто-нибудь мне объяснит? — Обиженно спросил тот, аккуратно расчехляя гитару. — Почему у всех такие лица и почему Казуки летает на метле? — Как же нам не веселиться, как же нам не танцевать — в нашем доме поселилась замечательная блядь, — принялся напевать Юуто, отстраненно глядя в сторону. — Пойду тоже покурю, пожалуй. — Ну ты даешь! — Не то возмутился, не то восхитился Джин. — В прямом смысле этого слова, — поддакнул Бе. — Пошли на хер, идиоты! — Застонал Манабу, плюхаясь на диван и обхватывая голову ладонями. После возвращения в студию Казуки даже не посмотрел в его сторону. Но в середине рабочего дня Манабу все же удалось перехватить направленный в свою сторону взгляд — тоскливый и недоверчивый одновременно. Манабу только плотнее сжал губы, сосредотачиваясь на распечатанных нотных листах, тяжелой стопкой лежащих на коленях, и как за штору прячась за собственные спадающие на глаза волосы. «Ну и как такое вообще могло произойти? Манабу и Ясуно. Ясуно и Манабу. И главное, когда? Вот уж ничто не предвещало, называется», — Казуки уже которую неделю чувствовал себя просто отвратительно. На душе расцвела дивным цветом помойка, настроение скакало от желания выпить и начать хулиганить где-нибудь в общественном месте до желания завернуться в одеяло и послать все к чертям собачьим. Напрягая свои мозги, он отчаянно пытался вспомнить — полгода назад, значит? И после чего именно? «Тухлые носки!», — вдруг осенило его. Полгода назад — это примерно сразу до или после того, как он подвез Манабу до дома, и отказался от ужина в его компании из-за страха предстать перед одногруппником в непотребном виде. — Чертовы вонючие носки, вот же я сам себе подгадил. Если бы не они, не было бы и проблемы в лице не менее вонючего Ясуно!.. Черт!!! — Казуки больно ударился головой о раскрытую дверцу кухонного шкафа с посудой и обессиленно опустился на стул. Как же теперь быть? Казалось, что все, — включая его, Казуки, жизнь, — летит куда-то в пропасть. Вечеринка в честь нового года не задалась с самого начала. Настроения веселиться вместе со всеми не было, и изначально Казуки не собирался идти на нее вообще. Но менеджер настоял на его обязательном присутствии, и тот специально прикатил на байке, решительно пообещав себе не пить, а просто посидеть где-нибудь в углу со стаканом сока.Потом покрутиться перед всеми для вида и тихонько свалить к себе в берлогу, где его дожидалась бутылка хорошего красного вина, пришедшая в подарок от родителей из Тоттори. Оказывается, отец ездил по работе во Францию и привез оттуда эксклюзивный гостинец. Но не выпить не получилось никак — к середине вечера Казуки оставалось лишь забыть о посиделках в одиночестве. А также и о байке, который придется бросить перед клубом на всю ночь и, скорее всего, весь следующий день. Манабу он видел всего раз, и то мельком — тот о чем-то беседовал с Ясуно, который тоже был тут. «Ну еще бы, конечно!», — раздраженно подумал Казуки и подкатил к барной стойке. — Извините, чуваки, я тут с вами посижу? — Подвинул он каких-то новеньких и совсем юных музыкантов и заказал себе двойной виски. Сколько Казуки просидел так, выпивая, он понятия не имел, и не оторвал бы жопу от стула в ближайшие несколько часов, если бы не заметил у стены знакомый силуэт. И незнакомый. Ясуно совершенно бесстыже вжимал в стену какого-то мальчика, маленького роста, блондина с короткими волосами. «Ну, это уже слишком», — Казуки в мгновение ока оказался за спиной Ясуно, дернул того за плечо и развернул к себе. Ему уже виделось изумленное, испуганное лицо Маны. Несмотря на то, что все так вот смешалось в снежный ком, а потом покатилось, он не мог допустить, чтобы тому причинили боль. — Вот, значит, как, да? А Манабу? Ясуно обернулся, сфокусировав на нем взгляд, а затем удивлено переспросил: — Манабу? — Только не строй из себя идиота, очень тебя прошу! — Устало подкатил глаза Казуки. Ясуно соображал медленно. «Он еще и тупой, Господи», — в ужасе подумал Сатоо. Несколько секунд прошло прежде, чем тот соизволил открыть рот. — Кто такой Манабу? — Манабу Ошио, гитарист мой. Не стыдно тебе? Разбить бы тебе морду, да в полиции сидеть весь новый год не охота! — Аа, мальчик со взглядом тухлой рыбы? Так его Манабу зовут? — Окончательно растерялся Ясуно, пропустив хамство мимо ушей и совершенно не понимая, чего от него хотят. — Так ты гитариста своего ищешь, что ли? Он вроде бы на улице курил. — Тухлой рыбы? — Возмутился Казуки. — Вечно хмурая рожа. — Ясуно! — Что? Не понимаю я, чего ты тут несешь. Вроде нормальный парень ты, Казуки, был всегда, а сейчас ведешь себя как обдолбанный. На крыльце у входа Казуки никого не обнаружил. Зато ухватил краем глаза темный тонкий силуэт, торопливо удалявшийся, судя по всему, по направлению к метро. И Казуки побежал. — Стой! Подожди! — Казуки? — Обернувшийся на зов Манабу был уставшим, абсолютно трезвыми и удивленным. — Что случилось? — Ты не спишь с Ясуно. — Отдышавшись, утвердительно сказал Казуки. — Я не сплю с Ясуно. — Спокойно кивнул Манабу, не вынимая из карманов рук и не двигаясь с места. Свет фонаря падал на его нежную щеку, что придавало лицу какую-то детскость. — Ты меня обманул! — Я тебя не обманывал. — Ты сказал, что… то есть, до меня… до всех нас дошли слухи, что… Мана, ну зачем? Тот только невесело усмехнулся и достал пачку сигарет. — Ты столько времени меня избегал, а теперь вдруг решил поговорить об этом? С чего бы? Казуки не нашелся, что ответить — с того утра в студии, когда он пихнул Ману плечом, они практически не общались. Рабочие вопросы решались сухо и очень быстро, наедине с ним Казуки старался не оставаться. Если кто угодно, кроме Манабу, уходил курить — тащился вместе со всеми за компанию. И делал вид, что не замечал пристальных взглядов Ошио из-под его длинной темной челки. А если и ловил вдруг, невзначай — тут же отводил в сторону глаза. Раньше, время от времени, — Казуки казалось, что это было когда-то в прошлой жизни, — они с Манабу пили пиво после репетиций. По большей части, вдвоем, но иногда к ним присоединялся Джин, ощутимо оживляя атмосферу. Ведь если Казуки с Манабу были одни, то они редко вообще разговаривали о чем-либо существенном. Просто смотрели вдаль, прикладываясь каждый к своей бутылке, и лениво перебрасывались незначительными фразами. Однажды, немного перебрав, Казуки положил руку на худое плечо Манабу под тонкой тканью джемпера и слегка сжал. Сиюминутный порыв, тепло тела под пальцами. Манабу медленно облизнул полную нижнюю губу, повернул голову и уставился на Казуки из-под полуопущенных длинных ресниц. Он не дернулся и не отстранился, просто рассматривал оказавшееся впервые так близко к нему чужое лицо. От Манабу замечательно пахло тогда — кокосом и чем-то еще, свежим и до боли знакомым. Но что это был за аромат, вспомнить Казуки так и не смог, сколько ни пытался. Наверное, нужно было что-то сделать тогда, но Казуки не сделал, не решился. Так и не набрался смелости, испугавшись того, как сладко потянуло внизу живота, как возбуждение нарастало с каждым вздохом, когда он втягивал носом чудесный, исходящий от него запах. Манабу не шевелился, ждал и сжимал бутылку пива пальцами до боли, но все закончилось как обычно: — Пора… по домам, — Казуки сглотнул, отстраняясь и убирая руку с плеча Манабу. — Завтра еду к родителям, в Тоттори. Подъем в пять утра. — Голос дрожал, губы пересохли, и Казуки сделал большой глоток пива, о котором почти позабыл. Манабу несколько мгновений смотрел на то, как он жадно пьет, а потом отвернулся и закурил, глядя в окно, на ночной город. С огромным трудом Казуки мог бы назвать их с Манабу отношения дружбой. Они не переписывались в чате и не ходили друг к другу в гости. И в глубине души Казуки отдавал себе отчет и очень хорошо понимал — у него нет прав злиться и поступать с Манабу вот так, рушить их странные отношения, но новости о его связи с другим мужчиной словно выбили почву из-под ног. Теперь мысли о Манабу отдавали колющей болью где-то в левой стороне груди. А каждый раз встречая в коридорах компании вечно радостно лыбящегося Ясуно, Казуки боролся с желанием дать ему в бубен. Бывало так, что стоя под душем у себя в ванной, он закрывал глаза, опуская руку вниз. И иной раз достаточно было просто вспомнить шею Манабу в те моменты, когда он запрокидывал голову, смеясь, или его обнаженные худые руки с идеальной молочно-белой кожей, перебирающие струны пальцы, чтобы кончить в считанные секунды. О большем Казуки запрещал себе даже думать. Каждый раз это было похоже на игру в прятки с собственным воображением, когда в голову настойчиво лезли мысли о том, стонет Манабу во время разрядки или сжимает зубы и тихо шипит, прикрыв глаза. — Так с чего вдруг? — Низкий голос Манабу оборвал воспоминания. Он внимательно смотрел на Казуки, за это время успев почти до фильтра докурить сигарету. — Я думал, что вы… Ты… Вы с… — Казуки замолчал. Сказать, что его это не просто сильно задело, а почти сделало несчастным? Он не знал, как объясниться, и просто рассматривал носки своих ботинок, опустив вниз глаза. — Может, пива попьем? — Со вздохом предложил Манабу, которому осточертело ждать. Он уже давно докурил и теперь топтался на месте, дожидаясь от Казуки хоть каких-то действий. — На улице? — На улице холодно, давай у меня? «Я тебя уничтожу, закопаю в асфальт, вот прямо тут, если ты откажешься и на этот раз», — размышлял Мана, внешне оставаясь невозмутимо спокойным и снова пряча руки в карманы. — Да. Давай у тебя, — кивнул Казуки и Манабу кивнул в ответ, разворачиваясь. Тот просто пошел за ним, смотря в напряженную, идеально прямую спину. В квартире у Манабу Казуки бывать еще не доводилось. Однако представляя себе его жилье, Казуки виделась идеальная чистота и разложенные по полочкам вещи. Полотенца непременно всего два — большое и маленькое, и одна чашка на кухне. Лаконичность во всем, ничего лишнего. В идеале же все оказалось не совсем так — гора обуви в прихожей, стопка журналов на полу в гостиной, разваленные на диване диски западных исполнителей, которые Манабу просто сгреб в охапку и переложил в угол комнаты, чтобы Казуки мог присесть на освободившееся место. А на кухне обнаружилась целая полка в шкафу, заставленная разными кружками, целых три из которых были с надписью «Осака». Манабу разогрел в духовке пиццу и принес две банки холодного пива, протягивая уже открытую своему гостю. — Я думал, у тебя тут не так… — смущенно признался Казуки. — Не так? — Манабу устроился на полу, прижавшись к дивану спиной. Колени Казуки оказались на уровне его ушей, и он тут же стёк вниз, садясь рядом и делая из банки большой глоток. — Ну… думал, что у тебя тут как в этом… Где там монахи живут? — Как в келье? — Изогнул бровь Мана, и Казуки согласно закивал. Тот захихикал: — Так вот, оказывается, впечатление какого человека я произвожу. Неожиданно… — Он собирался добавить еще что-то, но не сказанная фраза повисла в воздухе, потому что Казуки отставил в сторону свое пиво и сел к Манабу лицом, опираясь ладонями на его согнутые и чуть разведенные в стороны колени. — В тот раз, — начал он, серьезно смотря в его глаза, — когда я подвозил тебя и ты пригласил меня зайти, я не сделал этого потому, что у меня были рваные носки. Манабу подавился пивом, закашлявшись. — Носки?.. — Хрипло спросил он, восстановив дыхание. — Да. — И из-за носков ты отказался от… Ты это серьезно, что ли? — Манабу округлил глаза. — Да. — Ну ты и кретин, Казуки, — лицо Маны расплылось в глупой улыбке, он едва сдерживал смех, его плечи подрагивали. Казуки ощущал себя последним придурком. Кажется, даже покраснел. И не заметил, в какой момент из рук Манабу исчезла его банка с пивом. А пришел в себя только когда тот цепко схватил его за ворот и потянул ближе к себе, шире разводя коленки в стороны, пуская его в свое личное пространство настолько близко, насколько это возможно, потому что в следующий момент Казуки уже сам схватил Манабу за узкие бедра, дернув на себя. Тот ответил на это движение коротким шумным выдохом, обнял за шею и подался вперед, в долгожданный, такой необходимый сейчас, словно глоток воздуха, поцелуй. Целовался Мана великолепно — смело, но нежно, увеличивая неспешно темп, словно маленькими глотками пил мед. У Казуки вспотели ладони, член в штанах напрягся так сильно, что и без того узкие джинсы причиняли дискомфорт. Манабу разорвал поцелуй и запрокинул голову, подставляя шею. Казуки приник к ней ртом и почти сразу же поплыл, теряясь в ощущениях, и неловко, торопливо облапал Манабу, как подросток свою первую девчонку. Пицца, нетронутая и остывшая, так и осталась лежать в тарелке на журнальном столике. — Подожди, стой. — Казуки отстранил Манабу, сжав руками его плечи, и тот приоткрыл глаза, фокусируя взгляд. — Я не могу, мне страшно… Боюсь сделать больно, — признался он в ответ на вопросительный взгляд. Они поменялись положениями, и теперь Манабу ерзал на коленях Казуки, оседлав его. — Чего? — Не понял сперва тот. — У тебя… задница слишком маленькая. Манабу на это только подкатил глаза, опустил руку вниз и погладил его твердый член через плотный деним. Ласковое прикосновение отозвалось очередными разрядами по всему телу, Казуки невольно вздрогнул, крепче обнимая Манабу за талию и ткнувшись губами в ямочку между ключиц. — Тогда просто делай так, как я скажу. И покажу, — тот наклонился совсем близко, произнеся последнее слова в губы Казуки, снова втянул его в поцелуй и одновременно с этим взял его руки в свои, положив их на пряжку своего ремня. Ждать не пришлось — Манабу оказался без штанов и белья через считанные секунды. Откинув в сторону шмотки, Казуки с наслаждением провел раскрытыми ладонями по его обнажившимся ягодицам, сжал их и подался бедрами вверх. — Это ты зря их так далеко закинул, — укоризненно сказал Манабу. — Там в кармане смазка. — С собой, что ли, носишь? — Хмыкнул Казуки. — Ношу. Как знаю, что тебя встречу обязательно, так кладу в карман, — нервно усмехнулся тот, и Казуки даже не разобрал, шутка это была или взаправду. В любом случае, ему было удобнее. Он потянулся, вытряхивая из штанов маленький флакон, который сразу же забрал из его рук Манабу. — Дай сюда руку, — горячо шепнул он, и в правую ладонь Казуки тут же вылилось прохладное и скользкое. Дальнейшие руководства к действию не потребовались — придержав Манабу за голое бедро одной рукой, второй он скользнул между ягодиц. Он проникновения тот тихонько зашипел и принялся быстро разбираться с джинсами Казуки. Пальцы входили уже совсем свободно, сначала два, а под конец уже и три. Тонкие ладони окольцевали член, подстраивая движения под общий ритм, дразня и изводя. Манабу лез целоваться, жадно и влажно, ненасытно. А Казуки хотелось смотреть на его лицо, ловить каждую эмоцию, отражение долгожданного удовольствия, и поэтому время от времени он отстранял его, рассматривая каждую черточку. Затем Манабу снова наклонялся, снова засасывал и врывался в рот языком, то отчаянно лаская, то касаясь лишь самым кончиком, и в эти моменты его дыхание жгло истерзанные в поцелуях губы. — Сегодня я тебя трахну, — улыбнулся Манабу, отводя руку Казуки и устраиваясь на нем поудобнее. Тот тяжело дышал, снизу вверх глядя на согруппника — ошеломленный, возбужденный, обезоруженный таким вот неожиданным Манабу. Он и не думал, что может быть вот так — что Мана вообще знает такие слова, может говорить и делать такие вещи, не краснея и не подбирая выражений, командовать, словно под его руководством Казуки делает генеральную уборку в какой-нибудь жутко захламленной квартире. Сжав его член у основания и направляя, Манабу одним движением пустил его внутрь, вырывая из груди Казуки сдавленный хрип. — А теперь помогай мне, — скомандовал Мана, и тот, коротко кивнув, подхватил под задницу. Стало ощутимо легче, а еще быстрее. Под конец Манабу вообще ничего не нужно было делать, только обнимать Казуки за шею руками и получать удовольствие, потому что, войдя во вкус и подхватив ритм, дальше тот уже все делал сам. У Манабу жутко затекли и устали ноги. Он сбавил темп, тронул Казуки за плечо и тот вскинул голову. Одним движением, неожиданно ловко опрокинул Манабу на пол, все еще оставаясь в нем. Как только спина Манабу встретилась с пушистым ковром, Казуки плотоядно ухмыльнулся, подтянув его колени к груди и открывая себе полный доступ к такому желанному телу. Свет они так и не выключили. Казуки, глубоко и отрывисто двигаясь, любовался лежащим под ним Манабу. Тощие коленки, влажно блестящий лоб, пухлые губы — до чего же красивый. И до чего же узкий, и скользкий… и Казуки еще даже не кончил, но ему уже хотелось повторить. В какой-то момент навалился всем весом, потому что стало как-то слишком хорошо. И даже догадался одной рукой сжать истекающий смазкой член Манабу, теревшийся о его живот — тот громко застонал, балансируя на грани боли и удовольствия. И был счастлив, и любил Казуки в эту минуту так безгранично и отчаянно, вот именно таким, настоящим и желанным. «Наконец-то, господи!» — пронеслось у Манабу в голове, когда он подкатил глаза и кончил, еще теснее сжавшись вокруг толкающегося в него члена. — Ты… ты просто… вау, — сказал Казуки, вытаскивая из него влажно блестящий полувозбужденный член. — Просто… чего? — Не понял Манабу, приподнявшись на локтях и совершенно не стесняясь своей откровенной позы. Тот еще раз жадно оглядел его всего, задержав взгляд на промежности. — Классный ты. Лучше всех. Пойти за Манабу в ванную Казуки не решился. Долго стоял под дверью с полотенцем которое ему выдали, но ручку так и не повернул. В голове все еще не укладывалось, что произошедшее — это не сон, что у них с Манабу взаправду только что была близость. Да еще и такая потрясающая. Думал о том, что как же он, Казуки, теперь будет без его тепла и запаха, если Мана вдруг решит его сейчас выставить вон, объяснив свое решение банальным «потрахались — и по домам». Или вообще ничего объяснять не станет, просто укажет на дверь и все. А потом еще и вести себя будет так, словно ничего и не случилось — уж в этом Манабу был мастер, достигший высот занебесных. Погруженный в раздумья, Казуки не заметил, как стих шум воды, и через несколько секунд получил по лбу распахнувшейся дверью. — Ай! — Прости! Не знал, что ты тут. А ты чего не пришел ко мне? — С кончиков волос Манабу капала вода, банное полотенце было обернуто вокруг бедер. Он вопросительно смотрел снизу вверх, в любимой своей манере сведя над переносицей брови. — Я… Не хотел мешать, извини. Манабу подкатил глаза, пролез под его рукой, которой тот опирался на стену, и пошлепал в кухню. — Ты меня выгонишь? — Спросил Казуки ему в спину. — С чего это ты решил, что выгоню? — Я облажался. — Ты не облажался. — А мне кажется, что да. — А мне кажется, что нет. Можешь остаться на столько, на сколько посчитаешь нужным, — отозвался Манабу, копошась в холодильнике. Так и оставшийся стоять в коридоре, Казуки видел только его голые ступни и изящный низ спины. В конечном итоге, не выдержал — подошел и обнял сзади, крепко прижав к себе, прижимаясь губами к голому костлявому плечу, пахнущему гелем для душа. Манабу расслабленно замер, тихо выдохнув. Хрупкий, невысокий, но такой сильный, несомненно с титановым стержнем внутри, невероятный и непредсказуемый, и, несмотря ни на что, вызывающий желание защищать и беречь. А еще красивый, очень. Такой, что сердце щемит и внизу живота снова становится горячо — таким был для Казуки Манабу. Таким он любил его сейчас.