Chase Buddy — Glitter isn’t gold
Кашино Макото не нравится Франция. Все в ней, начиная от аккордеонистов на улице, заканчивая сыром с плесенью, раздражает его. Старые и ветхие улочки; дома, которые, казалось, рассыпаются под руками; излишне болтливый бариста в кофейне напротив его временного жилья. Он не находит милым студентов музыкальной академии, играющих на улицах, не считает очаровательными старые машины, которые мотыляются туда-сюда по невозможно узким дорогам. Франция претит ему своей ветхой старостью с посыпкой из новшеств современного мира. Кашино иногда чувствует себя ворчащим стариком, впрочем, это действительно так. Почти. Ему не нравятся деревянные скрипящие ставни на окнах; не нравятся кадки с гортензиями на улицах; его воротит от запаха обновленной старины его временного пристанища. Панибратские объятия французов и личные вопросы вызывают у него приступы тошноты и желание научить всех уму-разуму, и сдерживает его только личная гордость и японский этикет, въевшийся под кожу с поучительными тумаками отца. — Отвратительно, — он ковыряет пальцем излишне сладкий круассан и пьет противный до горечи кофе, по-французски крепкий, и ему как никогда хочется любимого зеленого чаю. — Ты просто не умеешь вылезать из своей скорлупы, Макото-кун, — Ханабуса обольстительно улыбается парижанкам и поправляет розу в петлице, словно он собрался на какой-то маскарад, а не знакомиться с новой командой во временной кондитерской Анри. — Франция не то, о чем я мечтал, — говорит Кашино ворчливо, одаривая какую-то девицу презрительным взглядом из-под челки, — страна старых альфонсов и излишне сопливых школьниц. — Ты, очевидно, не проникся романтикой, черствый сухарь, — Сацуки относится к нему как к дитю неразумному, но Макото правда плевать. Прислушиваться к советам человека, одетого в блестящий розовый костюм — это последнее, чем он собирается заниматься в этой затхлой стране. Друг может называть его как угодно, но у Кашино есть определенные цели, и они не вяжутся со страной роз, башни, которая Эйфелева, и Елисейскими полями, полными сияющего гламура. Кашино, откинувшись на спинку плетеного стула, смотрит, как его друг обольщает очередную красотку, и от этого зрелища дико хочется по-лошадиному фыркнуть. Ханабуса красивый, на самом-то деле, но по нему за версту видно легкомысленного парня, и Макото искренне недоумевает, что девчонки в нем находят. Большие глаза и сопливую мордашку, разве что. Он рассеянно скатывает из теста шарики и тихо ненавидит Францию, голубей, теплоходы, снующие туда-сюда по Сене, и глупых парижанок.~
— Очень рад собрать вас всех здесь, — Анри улыбается и хлопает в ладоши, привлекая внимание своих кондитеров, — вы — лучшие представители японских отделений, и я очень рассчитываю на ваши способности. Анри Лука похож на сказочного принца из девичьих сказок — высокий голубоглазый блондин, его речь сладкая, словно мед, а глаза сияют, как драгоценные камни. Макото очень хочется поморщиться, а еще залпом выпить тот самый кофе, горчащий на кончике языка, и так расточительно оставленный на половине кружки. Три девчонки рядом, поставленные с ними в команду, почти умирают под сахарным взглядом, а ему отчаянно не терпится зевнуть и приступить, наконец, к делу. Конечно, он уважает Анри как кондитера, да и педагог из него отличный, но есть в нем что-то такое, типично французское, от чего зубы сводит, словно от слишком сладкого шоколада из супермаркета. — Я надеюсь, что вы хорошо сработаетесь, друзья, — говорит Лука и уходит, оставляя им концепты кондитерской. Кашино — одиночка. И то, что он работает в команде с Ханабусой и Андо, лишь небольшой этап перед его индивидуальной карьерой. Так ему думалось, когда он выпускался из Академии. Так ему мечталось, когда он открывал первое дело под началом все того же Анри. Но сейчас он стоит рядом с неизвестными людьми, которые раздражают его, пожалуй, сильнее болтливого бариста, вынужденный снова делить с кем-то свои лавры. — Ну же, красавицы, представьтесь, — торопит девушек Сацуки, как бы случайно откидывая прядь волос с лица и стреляя глазами каждой. — Меня зовут Мари Тенноджи, — говорит одна из них, на вид самая старшая. Макото она неинтересна, хоть и имя у него на слуху. По ней видно профессионала, ее взгляд спокойный и уверенный, на финтифлюшки Ханабусы она не ведется, и он однозначно может сказать, что с этой уже женщиной проблем не будет. — А я Ямагиси Лимон, приятно познакомиться. Моя специализация — фруктовые десерты, — от еще одной блондинки, хоть и шумной, глаза хочется закатить, пусть и не сильно, но и от нее он не видит проблем. — Я Амано Ичиго, позаботьтесь обо мне, — представляется последняя, и вот тут Кашино мысленно закидывает петлю на свою шею. На носу и фартуке девчонки какой-то крем, волосы, скрученные в небрежный пучок, растрепались, миска за ее спиной опрокинута, а она вся выглядит слишком бодрой и яркой, что ему хочется надеть солнечные очки и уехать обратно в Японию. Эта Ичиго похожа на шторм — сумасшедшая, и Макото не нужно больше двух слов, не нужно больше, чем взгляда на пальцы с ожогами, чтобы осознать весь уровень своего «попадалова». — Так ты та самая Ичиго, которая выиграла мировой Гранд При во Франции? — уважительно спрашивает Сацуки, и Кашино на секунду даже удивляется. Чтобы такая на вид тетеря? Прошла там, где он не смог в свое время пробиться? Чтобы обошла саму Мари Тенноджи? Мари, видимо, никаких проблем от близости своего соперника не имеет, а самому Макото хочется рассмеяться от этого театра абсурда — невозможного. — Я была не одна, — улыбается Амано широко и светло, так, что стоящий рядом Андо краснеет как маков цвет. Дружище, серьезно? — Меня зовут Ханабуса Сацуки, я специализируюсь в декорировании и прекрасных дамах, — Ханабуса сама обходительность и роскошь, его улыбка сияет, и сам он чуть ли не переливается от счастья. Макото от души дает ему затрещину, потому что достал. — Кашино Макото, шоколатье, — говорит он и помахивает ладонью. Сацуки недовольно смотрит на него, но Макото игнорирует взгляд, полный вселенской обиды и справедливого недовольства. — Андо Сэнносуке, моя специализация — японские сладости, — Андо выглядит спокойным, как Будда, вселяя уверенность одним своим видом, словно размахивающий кулаками Кашино — это нормально и ничего криминального не произошло. — Ну, раз мы все познакомились, — Тенноджи завязывает короткие волосы в низкий хвост, — предлагаю вам, Принцы Сладостей, — парни фыркнули от старого прозвища, — показать все, на что способны, и приготовить по одному торту или небольшому десерту, чтобы мы примерно представляли, с чем имеем дело. Все, что принес Анри, так или иначе связано с нашими специализациями, но я хочу все же увидеть и попробовать то, в чем вы так известны и за что вас хвалит сенсей, а уже потом браться за разработку новых сладостей. Мари берет на себя роль лидера, но с этим никто не пытается спорить — опыт и авторитет играют свою роль, как и бейджик с надписью «шеф» на ее груди. — Не нужно готовить что-то слишком сложное, сделайте то, что будет максимально отражать ваши способности за короткое время, — говорит она, и все кивают и расходятся к столам на огромной кухне, где собрал их Анри. Краем глаза Кашино видит, что Ичиго возвращается к своему месту, заляпанному тестом, но ее это, кажется, даже не смущает. Она смеется вместе с Ямагиси и выглядит до неприличия счастливой. Лучше всего в жизни Макото умеет выкидывать раздражающие факторы из головы, поэтому он, недолго думая, приступает к готовке, полностью игнорируя шумных девиц рядом.~
— Восхитительно! Ты использовал чай маття с Нисио*, верно? — Ичиго приковывает всеобщее внимание, пробуя торт Андо, и Кашино удивленно приподнимает бровь на ее заявление. Лимон рядом улыбается так, словно происходит какое-то занимательное представление, — а этот ганаш, где ты взял шоколад для него? — Амано наседает на растерявшегося Андо с вопросами, а Тенноджи рядом снисходительно кивает, впрочем, тоже безумно довольная вкусом сладости. — Ичиго-тян, — зовет восторженную девушку Сацуки, — а как ты поняла, что чай с Нисио? — О, — она мечтательно улыбается, — мы как-то раз были там на чайной ферме, я запомнила вкус их чая. — И ты смогла только по вкусу определить сорт чая и где его вырастили? — все еще не верит Ханабуса, а Ичиго кажется безумно удивленной такими вопросами. — Ну конечно. Каждый продукт отличается по вкусу, очень многое зависит от места, где выращивали тот или иной ингредиент. И все же, шоколад, это Годива? — она вертит тарелочку со сладостью в руках, пока обескураженный Сацуки пытается сообразить, что ему только что сказали. — Ичиго-чан по вкусу может не только определить, из чего сделан десерт, но и сорт и место выращивания ингредиентов, если они ей были до этого знакомы, — хвастается Ямагиси вместо подруги. — Какое чувствительное нёбо, — бормочет рядом Андо. Кашино пытается подавить удивление и протягивает руку к десерту Амано. Он уже успел попробовать торт Тенноджи и тарталетки Лимон и испытал глубокое удовлетворение. Работать с такими профи будет приятно. Торт Ичиго же сделан с огромным количеством клубники, и это даже вызывает у него какую-то снисходительную улыбку. Десертной вилочкой Макото отламывает себе кусочек и немного откусывает. Удивление, испытанное им от вкуса, он запомнит на долгое время — еще ни один десерт не вызывал у него столько эмоций. Крем и бисквит, сделанные в идеальных пропорциях, не слишком сладкие, как казалось, когда он увидел торт впервые, но оставляющие приятное послевкусие свежего клубничного поля. — Превосходно, — он ошарашенно бормочет это себе под нос. Если эта девчонка действительно так хороша, тогда ему было понятно, почему она обошла Тенноджи на Гранд При. — Что я вижу? — Ханабуса хитро смотрит на него и чуть ли не потирает руки от удовольствия, — кажется, десерт Ичиго-чан пришелся тебе по душе? Макото сдержанно кивает, чем вызывает полнейший восторг у Сацуки, который уже успел распеть оды таланту Амано. — На самом деле, из-за местной земляники вышло не совсем то, что я хотела, — немного смущенно говорит Ичиго, краснея от столь обильного внимания. Лимон и Мари понятливо кивают, словно знают, о чем идет речь, а вот у парней это вызывает лишь удивление. — Ичиго-тян, твой торт может быть еще вкуснее? — тянет удивленно Сацуки, а Амано как-то сконфуженно соглашается. — Подожди, ты использовала землянику? — Кашино недоуменно смотрит на большую клубнику на вершине своего кусочка, которую он пока не съел. — Только в начинке, — объясняет она, — если везде использовать клубнику, то получится слишком сладко, да и вкус обычный. — Действительно, отличное решение. Ты хорошо продумала баланс сладости и необходимой сухости вафельной начинки при этом, — соглашается Андо. Макото немного обескуражен и растерян. Он много раз говорит себе не судить по обертке, постоянно убеждает себя, что в решениях Анри Луки нельзя сомневаться, и в очередной раз спотыкается о свои же грабли. Эта Ичиго, похожая на наивного ребенка со своими огромными глазами и радостной улыбкой, играючи уделала его как кондитера. Она могла быть хоть триста раз растяпой и невеждой, но то, что выходило из ее рук в итоге, по уровню отличалось от способностей его самого в готовке сладостей, не связанных с шоколадом. Это вызывает нем непонятный азарт, и ему даже на секунду хочется извиниться перед ней за грубые мысли. Только на секунду, впрочем. — Итак, — Мари призывно хлопает в ладоши, и все обращают на нее свое внимание, прекращая расхваливать кулинарные способности друг друга, — думаю, мы примерно поняли, с чем имеем дело, давайте приступим к работе.~
Кашино Макото все еще не нравится Франция. Шансон этой страны смешивается с текучими раскатами поп-рока. Джо Дассен, перемешиваясь с Грегори Лемаршалем, перебивается джазом Изабель Жеффруа*. Яркие неоновые вывески новых кофеен идут поперек полуразвалившихся дверей игрушечных домиков, расположившихся на узких улочках. Его не прельщают прогулки по мощеным дорогам, не радует рассматривать плитку в Нотр-Даме. Единственное, в чем он словил свое очарование — это игра старенького скрипача около моста Берси, которая, впрочем, раньше раздражала за свою натужную неспешность. Макото не нравится, что даже в работе он вынужден сталкиваться с Францией, должен постараться передать «романтику взлетевшего голубя» в своих десертах, когда самому хочется разве что зевнуть на рассказах о любви. Тенноджи понимающе улыбается на его ворчания, но все же просит влиться в атмосферу, проникнуться, и Кашино каждый вечер после работы ходит по городу, отыскивая кондитерские, которые помогут ему полюбить страну сияющих огней. А у неба Парижа Есть свой секрет Уж двадцать веков оно влюблено В остров Сен-Луи. Парижанка на обочине поет чисто и красиво, ей подыгрывает какой-то парнишка на скрипке, и Макото закидывает им в футляр пару евро. Свой путь он держит в кондитерскую «Ladurée»*, которую все никак не мог посетить. Небо одевается в голубое А когда в Париже дождь Значит, оно несчастно Поет идущая рядом с ним Ичиго, вторя девчонке с улице, и ей, на удивление, хочется подпевать. Свое ежевечернее паломничество от кофейни к кофейне, от кондитерской к кондитерской, он теперь совершает не один, а в компании Амано, с которой пересекся в один из таких вечеров в «La Pâtisserie des Rêves Beaugrenelle»*, куда он заходить, на самом-то деле, не собирался из-за пугающего обилия розового, но знакомый голос и ломанный французский изменили его решение, и с тех пор его одинокие вечера превратились в прогулки вдвоем. Проводить время с Амано оказалось до пугающего просто, и Кашино доволен, что так сложилось. Она всегда находила темы для разговоров, и это были не только сладости, о которых они оба могли болтать до бесконечности. Ичиго рассказывала ему о музыке — она играла на фортепьяно какое-то время; порой обсуждала с ним интересные книги и кино, неприкрыто интересовалась медициной, в которой Макото неплохо разбирался. Их разговоры перескакивали с тему на тему, они меняли по пять кофеен за вечер, и он бы соврал, если бы сказал, что не был очарован. Он был. И это пугает и будоражит его до дрожи в кончиках пальцев. Кашино даже прекратила напрягать ее обычная неуклюжесть — приноровился ловить за ладонь или край сумки. Его не смущает тот факт, что Амано порой начинает голосить или громко смеяться — в этом он видит что-то определенно милое. Он даже почти готов ей прощать полное профанство в темперированнии шоколада. Почти, потому что все же не железный. С Ичиго ему легко и спокойно, даже если это ненавистный Париж. — Почему тебе так противна Франция? — спрашивает она его однажды. Они гуляют поздним вечером по набережной Сены, он укутал Амано в свою куртку, а сам греет руки о стаканчик с кофе. — Ну, — вопрос выбивает его из колеи, но увиливать от ответа не хочется, — знаешь, как бывает. Чувствуешь отторжение от всего, что окружает. Не на своем месте. Свет фонаря отражается в ее карих глазах, придавая им какой-то странный охровый оттенок, а ее шоколадные кудри очаровательно лежат на вороте его куртки. Ичиго смотрит то на него, то на виднеющийся вдали мост Пон-Нёф, то на курсирующие по Сене ночные теплоходы, а такое ее задумчивое состояние удивляет его даже больше, чем обычная оживленность. — Ты знаешь, — говорит она ему наконец, — Франция отторгает только одиноких.~
Этим вечером Макото в их не открывшейся кондитерской один. Тенноджи сделала выходной, объяснив, что у всех накопились дела, которые нужно разгрести. Ханабуса и Андо сразу же уехали заказывать какие-то ингредиенты для кондитерских в Японии, Лимон упорхнула на встречу к своему парню, а Ичиго пошла на концерт к младшей сестре. У Кашино никаких серьезных проблем не наметилось, поэтому он в одиночестве темперирует шоколад и придумывает разные пирожные для витрины. Никто так и не объяснил ему, почему японцы должны готовить французские же сладости во Франции, и ему приходится принять это как данность. Как очередную причуду Анри Лука. На это проще, как обычно, закрыть глаза, безоговорочно соглашаясь с решением великого мэтра. Глазурь для очередного торта выходит излишне горькой, и Макото недовольно отодвигает миску с неудавшимся образцом. — Ты все еще тут? — когда к нему заходит Ичиго, завязывая на талии фартук и убирая волосы в тугие пучки, Кашино почему-то не удивляется. Из всей их команды только они двое — сумасшедшие до готовки — всегда оставались допоздна, чуть ли не засыпая прямо за тумбами, измазывая щеки в муке. — А ты зачем приехала? Была же с сестрой? — он готовит ингредиенты для новой глазури, собираясь довести ее до совершенства. — Нацуме и без меня справится, не маленькая, — отмахивается она, — а я придумала новые конфеты, шоколадные, правда, надеялась, что ты мне поможешь. Макото смеется и действительно помогает. Они готовят три партии конфет в форме фортепьяно, Амано снова измазывается тестом и заляпывает им всю плиту, но он совсем не злится. Ичиго называет их кухню Королевством Сладостей и оставляет шоколадный след у него на щеке. — Уже три часа ночи, — замечает она, когда они, уставшие, присаживаются на пол, опираясь спинами на тумбу. Кашино сварил им какао, как делал всегда во время поздних посиделок, и Ичиго греет о кружку руки, довольно улыбаясь от волшебного вкуса. — Ага, завтра опять не встанем, — Амано смеется устало, а Макото иррационально хочется растянуть моменты этого спокойствия на как можно больший срок. Ичиго держит его за руку, потирая большим пальцем сухую ладонь, и он замечает, что слишком устал, чтобы смущаться. — Ты знаешь, мне все еще не нравится Франция. — Знаю. — Но, наверное, — его уши краснеют, — я готов ее полюбить. Ичиго мягко обнимает его свободной рукой. Под небом Парижа Ходят влюбленные Их счастье строится Под мелодию, созданную для них.